Маленького серого щенка принёс вечером за пазухой отец.
– Овчаркой будет, – сказал он.
– Ой, ну ко, зачем хоть сучку-то, куда потом щенков-то девать будем, – всплеснула руками мать.
– Кто сказал, сучка? Ты погляди – кобель, форменный мужик, – отец поднял собачонка за загривок, тот недовольно замесил лапами и глухо заворчал.
– Гляди-ка, с норовом, – заметила мать.
Мы с братишкой бросились к пёсику. А серый комочек засеменил неуклюжими кривыми лапами к поставленной чашке и стал жадно лакать молоко. Мы визжали от радости, гладили его, дёргали и целовали в бархатный носик.
– Ну-ну, не балуйте, не игрушка, – строго сказал отец. – Как назовёте?
– Шарик, Шарик! – закричали мы. Кроме Шарика и Тузика других собачьих имён мы и не знали. Тузик у нас уже был, но его застрелили ловцы бродячих собак. Мы сильно горевали – и вот у нас появился новый друг.
Шарик тыкался влажным бархатным носиком в наши руки, смотрел чистыми голубыми глазёнками, недавно раскрывшимися, радостно дёргал из стороны в сторону малюсеньким хвостиком. Щенок радовался не меньше нас. Похоже, он тоже был счастлив встрече с нами…
Живой комочек много кушал, быстро рос и превращался в стройного и очень умного пса. Вскоре он уже действительно стал походить на немецкую овчарку.
Беда случилась поздней осенью, когда Шарику не было и года. Он упал в отхожую яму и долго в ней барахтался. Его вытащили, вымыли в тёплой воде с мылом, закутали в тряпки, держали у печи. Но Шарик простудился и заболел – по телу пошли нарывы, мази не помогали, нести к единственному ветеринару в городе не удосужились. Родители стали переживать, что и мы можем заразиться. А мы ни о чём и не подозревали, радуясь удачному спасению нашего друга.
Однажды Шарик внезапно исчез.
– Где Шарик? – спрашивали мы родителей.
Отец и мать только пожимали плечами, ничего не говорили, мол, бегает, наверное, где-нибудь, а может, и заблудился. Казалось, что исчезновение щенка их совершенно не волнует. Мы искали четвероного товарища по всей доступной нам округе. Но его нигде не было.
Он вернулся через день. Грязный и голодный, пёсик тотчас же съел миску супа, вылизал её дочиста и тут же, тяжело, не по возрасту вздохнув, уснул, положив голову на вытянутые лапы. Мы с братиком искренне радовались. Родители удивлялись, вот, беглян-то, надо же…
Вскоре Шарик пропал снова. Мы опять искали его повсюду. Излазили все кусты в парке, обошли соседние улицы, искали на пристани, под горой у реки. Его нигде не было. Мы ревели три дня. Взрослые нас утешали, но они и сами чувствовали себя как-то неуютно. Мать утирала слёзы платком, отец вздыхал, уж очень щенок умный, ласковый, понятливый был…
К вечеру третьего дня всей семьёй мы сидели вечером на кухне и ужинали. Окна полуподвала, где мы жили, были вровень с землёй. Светила одна маломощная лампочка без абажура. По углам комнаты таились тени, и, когда лампочка покачивалась, казалось, что там кто-то прячется. За столом было гнетущее молчание. Всем было не по себе. Каждый думал о чём-то своём. Я думал о Шарике. Почему-то я очень верил, что он обязательно вернётся.
За окном расходилась непогода. Лил нудный дождь, порывами ветра барабаня по стеклам окон. Шум дождя и завывание ветра угнетали. Сквозь этот шум за окошком кухни послышался какой-то шорох, словно кто-то поскрёб по стеклу чем-то твёрдым.
– Шарик! Шарик! – закричал я.
– Да быть не может! – отрезал отец.
– Блазнится, должно быть. Кошка вон соседская пробежала, вот тебе и почудилось, – заметила мать.
О стекло снова поцарапались, жалобно заскулил щенок.
– Шарик! Это Шарик! Он вернулся!
Мать отдёрнула ситцевую занавеску. За стеклом, в темноте, различимо выделялся наш Шарик. Он вглядывался в окно, скрёб когтями по стеклу и просился домой. «Господи ты, боже мой!» – всплеснув руками, запричитала мать. Отец, как-то странно наклонив голову, пошёл открывать дверь, чтобы впустить в дом нежданного гостя.
Шарик исхудал, выглядел измождённым и очень грязным. Он не подошёл к еде, а лизал наши ладони, устало вилял хвостом, пытливо заглядывал в глаза, как бы спрашивая нас, что же происходит, смотрел пристально и недоумённо глазами повзрослевшего существа, и казалось, в них были слёзы. Мы плакали от радости. Отец ушёл в другую комнату.
Щенка снова отмыли, смазали тело чем-то пахучим. Он не притрагивался к еде, а только молча лежал у печки и смотрел на нас, не мигая, печально и понимающе. Через день Шарика не стало. Почему-то я вдруг понял, что его уже не будет никогда…
Года через два, весной, мы вскапывали огород. У края малинника я наткнулся своей детской лопаткой на труп щенка...
Первый раз отец отвез Шарика на машине далеко за город, в соседнюю деревню.
Щенок вернулся домой через день.
Второй раз он переправил его на лодке на Бобыльские луга, на большой остров напротив города, на слиянии двух рек, с третьей стороны отделяемый в то время глубокой протокой. Чтобы вернуться назад, Шарику нужно было продраться через заросли кустарника, обойти озерца, переплыть через протоку, перейти через мост. Он шёл домой три дня.
Ну а в третий раз Шарик исчез окончательно.
Но долго, долго ещё длинными зимними вечерами мне всё казалось, что в низкое оконце над землей кто-то скребётся лапами, тыкается носом, жалобно скулит и просится в дом. Я бежал к окну, отдёргивал занавеску, но там никого не было…
А потом мы переехали в другой дом, где окна были высоко над землёй.
Владимир Шевнин
