Дед Матвей любил внука той неистовой любовью, которая складывается только в старческие годы, замещая пустоту прожитой жизни. Тем не менее, Сенька был редкий мерзавец. Потратив свои ночные часы в молодости на баб, старик по ночам спал очень крепко, а на утро просыпался в багровых синяках. Он подозревал, что внучок к этому причастен. Сенька же с хохотом рассказывал приятелям, как по ночам он ебошил дедушку сельскохозяйственным инструментом по крепким жвалам, выискивая только тот истинный единственный глухой звук, который напоминал ему репетиции за ударными стойками в школьном ансамбле. Это позволяло ему избавиться от ностальгии по городу и продолжать весело ебать мозги в деревне.
За лето он так подъзаебал деда, что Матвей даже немного обрадовался, что малолетний родственник уебывает домой в столицу. Дед собрал в лукошко для внучка пирожки с луком и яйцами, сел на завалинку, затянулся махрой и всплакнул.
"Негоже оставлять зассанца без подарка, а то и деда за зиму не вспомнит", - подумал Матвей, кряжисто ухнул и зашагал в ближайшую рощу. По дороге он натряс с соседской яблони дичков и засыпал ими полную кепку. Придя в лес, старик сел на пенёк и сытно харкнул желтой никотиновой слюной на яблочки, чуть подождал пока подсохнет и раскидал по лесу. Сей нехитрый замысел, по его мнению, должен был привести к поимке большой красивой белки, которая вопьется зубами в яблоко и навсегда приклеится еблом к липкой слюне охотника. Но белки были не дуры. Они давно запаслись шишками у таджикских родственниц и на червивые дички они ссали с высокой колокольни, точнее сосны.
Старый больной ёж Йорик ковылял по лесу в происках хоть какого-то пропитания. Наглые мыши и бурундуки пиздили все, что он успевал заметить, прямо у него из под носа, и он уже отчаялся сегодня хоть что-то захавать. Тут он учуял яблочный дух и ожесточенно помчался на всех своих трех лапах к его источнику.
На поляне валялось более 15, блядь! ни кем не спизженных яблок! Жывотнойе в экстазе легло на спину и с адской скоростью завертелось на поляне, нанизывая на себя неожиданное пищевое щастье. Дед Матвей, видя что ево замысел накрывается песдой, вскочил с пенька и подкрался к ничего не подозревающему охуевшему ежу. Приглушив его метким ударом сапога, добрый дедушка бережно завернул его в картуз и понес домой. "На безрыбье и ёж подарок", - скалясь подрачивал мысленно дед.
Дома старик встретил вихрастого Сеньку. Тот зачем-то подпрыгивал на лавке и при виде деда спрятал руки в карманы.
«Ну, что, Семеныч, я тебе подарок принес!», - гордо сказал дед и получил презрительный плевок на начищенные кирзачи.
«Чо там у тебя?», - лениво протянул подрочивший только что Сенька.
«Да вот животинку тебе в подарок приготовил. Будешь дома деда вспоминать...» - сказал оскорбленный в лучших чувствах Матвей и развернул кепку.
У Сеньки радостно заблестели глаза, он уже представил, как проведет над ежом серию химических и физических экспериментов.
«Спасибо, дедушка. Прощевай», - гаркнул Семён, бросил полудохлого ежа под пирожки в лукошко и зашагал к районному автобусу.
Йорик очнулся в затхлой темноте. Повернуться было невозможно. "Это наверное ад, я умер", - подумал грустный Йорик. И начал тупо жевать что-то вкусное. Это оказалось спижженное давеча яблочко. Крепкий смоляной дух матвеевской слюны только придавал ему некий специфический вкус. Захавав с горя все пятнадцать яблок, ёж принялся за пирожки. Последние несколько бедственных лет и распухший от голода животик позволяли ему ебашить еду в огромных количествах. На седьмом пирожке ёж сдался, скуклился и уснул под мерно покачивающийся мир.
Проснулся Йорик от резких болей в желудке. Дедовские ДНК, червивые яблочки и лук с яйцом сделали своё чёрное дело – в животе происходило адское бурление. Ёж попытался пердануть, но это ему не удалось. Давно не работавший кишечник ссохся по всему периметру. Йорик с ужасом глядел на все больше и больше вздувающееся брюшко. Потом помолился своим ежиным богам, и стал умиротворённо ждать позорной смерти.
Прапорщик ДПС Иванцов многое видел в своей жизни, но от этого зрелища он блевал уже два часа. На трассе его патруль обнаружил автобус, полный мертвых, утыканных иглами людей. В салоне стоял невыносимый запах гавна и предсмертного ужаса.
А на бритой блестящей голове водителя лежал дырчатый как дуршлаг кусок кожи с грустными ежиными глазками.
© истопник
