Догорали остатки ночи, зимы и смены.
Ноздреватые сугробы, шипя, царапались на прощанье…
Блестя дальним светом, михеевское такси-«шевроле» ползло средь доминошных пятиэтажек.
Обогнуло рытвину, похожую на воронку от мины, и замерло перед рукотворной канавой с мостиком в две доски.
Освещения не было, лишь сбоку на стене мигала вывеска: «Мясо парное».
Сверзился бы, подумал Веня Михеев, и нате – центнер парного мяса!
В душу мать, прости меня, грешного. .. пора выходить на связь.
– Диспетчер, – воззвал Михеев. – Ответьте триста двадцать второму.
– Отвечаю, «три двоечки»! – тоненько спела рация.
– На месте... приглашайте, пока я жив.
– Не засоряйте эфир…
Михеев сплюнул в окно, засоряя мировое пространство.
Позывной «три двоечки» совпадал с номерными знаками «шевроле».
Ветерок бодрил свежими запахами мусоросборника.
Сели двое.
Длинный брюнет, вислогубый и тощий, с понурым носом, по-хозяйски устраиваясь на переднем сиденье, отодвинул кресло и со вздохом облегчения вытянул ноги.
В атмосфере салона сразу же восторжествовал запах крепкого дешёвого алкоголя.
Второй пассажир, коренастый и крепкий, с костлявым крестьянским лицом, полувозлёг на заднем сиденье.
Покосившись в зеркало, Михеев про себя прозвал пейзанина Желваком.
Маршрут ему был известен, с Салова на Костюшко… из хрущоб в хрущобы. Едва тронулись, Желвак обозначил тему:
– Служивый, тормозни-ка на перекрёстке! Насыпем соль на рану… Может, парочку «синебрюхих»?
Вислогубый с готовностью отозвался:
– Сгоняй.
Пассажиры определённо были «на взлёте».
Вот суки, подумал Михеев и кротко молвил:
– Если не возражаете, хотелось бы получить вперёд…
Вислогубый, не чинясь, протянул Михееву тысячную купюру, в три раза превышающую стоимость их поездки. Тут воскорбел Желвак:
– Предоплата только с нас? Или с любого берёте?!
– Время позднее, – проронил Михеев непрочным голосом. – Двое, под градусом…
– Экие мелочи! – сказал Вислогубый, – как показалось Михееву, привычно улаживая конфликт.
– Суета в мелочах подвергает опасности успех крупного замысла, – назидательно молвил Михеев.
– Поучи жену щи варить! – среагировал Желвак.
– Это Конфуций, – обиженно сказал Михеев.
Вислогубый кивнул задумчиво.
– А это ларёк! – радостно сказал Желвак и вылез из машины.
Аромат поддельного можжевельника тянул в Михееве рвоту.
– Люся! – сказал Вислогубый, держа мобильник как михеевскую рацию, словно готовясь им закусить. – Мы с Фёдором едем.
Приготовь там что-нибудь… знаю, что поздно, а ты привстань!
Помолчав, Вислогубый спросил, будто бы обращаясь к себе:
– Может, всё же не едем к Люсе?
– Устроим мальчишник? – зевнув, осведомился Желвак-Фёдор.
– Надеюсь, не здесь? – уточнил Михеев.
– Только что объект сдали, – виновато сказал Вислогубый. – Лабаз чинили после пожара. Мы с Федей электрики, отделочники, да всё, что угодно… на подрядах халтурим.
– Давай-ка в «Потанин», – деловито сказал Желвак. – Там пара знакомых девок…
Михеев содрогнулся, привычно обращаясь к диспетчеру: меняем маршрут, сумму уточню по готовности… Рация пискнула одобрительно и затихла.
– Денег маловато, – мечтательно протянул Желвак. – То ли дело в девяностые… Бабло рвали пачками! Помню, стоим мы как-то на стрелке с казанскими…
– Я в те годы ментом был, – оборвал его Вислогубый. – Твои братки, да и половина прочих, заносили нам регулярно. Причем по-хорошему.
– Мусорок, значит! – хищно сощурился Желвак, но тут же ослаб. – А как насчет второй половины?
– Тоже заносила, но по-плохому, – твёрдо сказал Вислогубый.
Михеев подумал, ёжась: а всю Россию вы, говнючки, так и прессовали себе с обеих сторон…
Огни «Потанина» обжигали взор с пронзительностью ярмарочного зазывалы.
– Какой симпатичный драйвер! – услышал Михеев и высунулся в окно, пялясь на хрупкую иноходицу.
– Драйвер как драйвер, – сказал Желвак, держа иноходицу под уздцы… э-э, за талию. – Пармезан от фармазона не отличит… а-а, ну вот и Люська!
Сквозь клубные двери пробилась ещё одна созревающая фигурка.
– Красивые женщины радуют благородный мужской глаз, – заискивающе сказал Михеев.
– А некрасивые – женский! – подхватил Желвак. – Девочки, вы верите в любовь с первого раза?
Девочки с готовностью захихикали.
Михеев заново содрогнулся.
– Мы сейчас, за шампусиком! – сказал Вислогубый, и вся четвёрка исчезла.
– Эй, ты чего? Тут наше место! – услыхал над ухом Михеев.
Жмурясь от иллюминации, Веня с готовностью вылез на тротуар.
Перед ним, блестя лошадиной челюстью из подставного металла, стоял плотный азербайджанец в кожаной куртке и негодующе теребил чётки из мелких янтарных шариков.
– Переплетая доброе, нельзя исключить и переплетение злого, – ищуще сказал Михеев. И вздрогнул от ожога ненависти к бомбиле.
Азербайджанец коротко взмахнул кулаком, и Михеев отлетел под колёса собственного «шевроле».
Раздался звучный шлепок, затем визг ржавой жести, и обидчик Михеева очутился рядом с обиженным. Над обоими кровожадно навис Желвак.
– Серёга, пробей-ка мне «Жигули», номерной знак «катерина- один-шесть-семь»… – бубнил мобильнику Вислогубый.
Замерев, как новобранцы, девочки покорно жевали губами.
Привстав и наклоняясь к азербайджанцу, Михеев наставительно произнёс:
– В войске благонамеренного много справедливости, но мало человеколюбия!
– Вот гады, – в тон ему отозвался азербайджанец. – Бригадами бомбить начали…
– Мы не бригада! – возразил Михеев. – Мы экипаж...
– Садись уже, экипаж, – с неудовольствием сказал Вислогубый. – Пора лететь к стюардессам…
Прошло ещё двадцать минут, и над искателями приключений сомкнулись дебри Авиагородка.
Девочки вышли, следом покатился Желвак.
– Сколько с нас? – спросил Вислогубый.
– Тысяча двести, – отозвался Михеев. – Если посчитать с ожиданием…
– Если посчитать с ожиданием, ты сам мне должен, придурок! – нервно сказал Вислогубый и с грохотом хлопнул дверцей.
Да пошёл ты, рёк ему внутренний голос конфуцианца Михеева.
Разум, оскорблённый действием, быстро скатывается в эмоцию...
(с) Стэн ГОЛЕМ
