Количество позорных страниц моей жизни порой кажется неиссякаемым. Можнобрать любой эпизод, и приниматься орать от стыда с любой цифры.Например, десять лет назад я, о№%ев от безделья и систематическогоупотребления легких наркотиков, устроился т.н. "экспедитором" в т.н."Киноцентр на Красной Пресне". Работа сводилась к регулярномуперетаскиванию круглых металлических ящиков с кинофильмами с одногоместа на другое. Помимо транспортировки шедевров, я иногда, под чуткимруководством какого-то ветхозаветного дедушки двигал по сцене фанерныйкамин перед творческими вечерами Прочно Забытых Мастеров СоветскогоКинематографа; освещал с балкона добротный парик Иосифа ДавидовичаКобзона зеленым прожектором; исправлял фломастерами числа на устаревшихафишах, после чего, вооружившись скотчем, криво вывешивал их в витринах.В структуру Киноцентра того времени входила и приснопамятная организация"Музей Кино". Я не был их штатной единицей, и они мечтали завести своегопокладистого дебила, но, увы - идиоты вроде меня в девяносто четвертомгоду были большой редкостью.
Однажды кто-то из руководителей "Музея Кино" зашел к нам в отдел, идолго наблюдал за тем, как я, транслируя жопу одной из наиболеевпечатлительных сотрудниц, витиевато исправляю даты в разложенных наполу афишах. Сдержанно покряхтев, человек подозвал меня и, густокраснея, предложил немного подзаработать. "Ага! Пидорасы! - наивно решиля, - вот кто повелся на мою жопу вместо этой тупорылой дуры!.." Решив неиздавать театральных воплей возмущения раньше времени, я вежливоосведомился насчет фронта работ и предполагаемой оплаты. Потенциальныйпидорас, просияв, как чисто вымытая пепельница, мгновенно разочаровалменя: "Понимаете, молодой человек, нам нужно, чтобы кто-то нарисовалафиши!
Репертуар "Музея Кино" на ближайший месяц. А наш художник уженеделю не выходит на работу и трубку не берет... Звоним-звоним -безрезультатно... Возьметесь?.." Сумма, которую он назвал, раза в четырепревышала мой месячный оклад, поэтому я охотно согласился.Помимо задатка, мне были сразу же выданы: рулон афиш с СергеемЖигуновым, на обратной стороне которых я должен был разместитьрепертуар, несколько литров гуаши грязных цветов, ворох плакатных перьеви (о, коварный мир!!!) увесистую стопку листов, мелко исписанныхпочерком нетрезвого терапевта, датами, названиями, сеансами ирежиссерами... Я, как-то не принял во внимание, что из семи заловмосковского Киноцентра, пять принадлежали этому Музею, который сиздевательским постоянством вертел бешеное количество фильмов Трюффо,Висконти, Годара, Бунюэля и прочих патологически продуктивных гениев,которые, казалось, вдобавок, соревновались между собой в том, ктодлинней назовет свое очередное творение. Ах, да! К этому следуетдобавить еще и тот факт, что плакатные перья в тот день я увиделвпервые...
Первым делом, я пропил задаток с бандитами, жившими по соседству....С утра меня разбудил звонок в дверь: один из бандОсов с изящнойпогремушкой "Грек", принес ящик свежеукраденного пива. Очаровательноулыбнувшись мятым лицом китайского пчеловода, Грек бодро спросил:- Ну, что, приступим?
- К чему? - мне хотелось умереть, поэтому я мечтал, чтобы он поскореесвалил отсюда навсегда со своим пивом.
- Как "к чему"? Ты чо? Мы вчера о чем базарили?
- А о чем?..
- У, б..!.. Ты вообще никакой был? Ну, ты спросил, кто писать перьямиумеет, а тебе ответил, что в армии дембельский альбом оформлял... Ну,короче, мы добазарились, что я тебя за пятихатку этой херней писатьнаучу.
- Слушай, Грек, может - не сейчас?.. Я очень плохо себя...
- Да я-то - без базара! Ты ж сам говорил, что тебе завтра вечером ихсдавать надо.
- Точно... Пиво дай...
Он заботливо сунул мне ящик, под которым я чуть не скончался, и уверенноотправился в кухню:
- Работать будем здесь, - громко пояснил он, заглянув в холодильник, -здесь стол больше!..
...Первый час мы провели в совместном распитии легкого спиртного ирассказах Грека о том, как вся военная часть охуевала от художественногоисполнения пресловутого <дембельского альбома>. Я и сейчас с трудом могупредставить себе, что это такое, тогда же это звучало для меня, как-товообще потусторонне...
...Второй час прошел веселее: мы уже хорошо набрались, и с радостнымгоготом, портили лист афиши, пытаясь провести хотя бы одну полноценнуюлинию плакатным пером... Не факт, что у Грека выходило лучше....
...Когда, часов через пять, Грек появился со вторым ящиком пива,приобретенным на взятые у меня деньги, я уже довольно сносно умудрилсявывести на бумаге три слова: "Ретроспектива Франсуа Трюффо". Он пролилна них пиво, сказал, что "хуйня! Все равно было не так, как надо!", ипообещал все исправить, вот только еще немного выпьет...
...Глубокой ночью Грек стал выводить на листе уродливые буквы. Взглянув нашрифт, не имеющий аналогов, я мгновенно представил себе ТОТ САМЫЙДЕМБЕЛЬСКИЙ АЛЬБОМ, о котором распинался Грек, и мне стало жутко.Не отрываясь от вдохновенной работы, Грек спросил через плечо:
- Слушай, как пишется вот это слово? "МАДЕМУАЗЕЛЬ", или "МАДМУАЗЕЛЬ"?Я хотел, было ответить, но окоченел на месте: в афише уже было нагло икриво выведено: "МАДМЕУЗЕЛЬ СКЮДЕРИ", 4-й зал, 17 часов"... Слово"мадМЕУзель" порвало мое сознание вдоль, и я, чуть не разрыдался отжалости к себе.
- Говно вопрос! Щас исправим! - сказал Грек, и вынул из нагрудногокармана здоровенный косяк, - Отличный гидропон! Убивает с одного напаса!В гробовой тишине мы выкурили косяк. По квартире, в конопляном дыму,слонялась гофманская мадмеузель Скюдери с дембельским альбомом, и незнала, куда его деть. Греку стало тревожно, и он судорожно попрощавшись,бесшумно срулил куда-то в ночь. Стало легче. Превозмогая ощущениеполнейшего пиздеца, я вооружился пером, и осознал, что не способенповторить авторский шрифт Грека. Гаже своего уровня я писать, попросту,не мог...
...Под утро, все-таки, смог. Я пообещал себе, что на протяжении остальныхтринадцати листов, я буду постепенно исправлять этот ублюдочный шрифт:исправлю наклон, добавлю засечки, и, в конце концов, приду к чему-тоболее традиционному, на сколько это возможно...
В <Музее Кино> мои афиши разглядывали молча, словно хоронили веру влюдей. Мне даже выплатили гонорар за ЭТО...
Когда я увидел в витрине эту чудовищную по своему убожеству композициюна двадцати листах - меня охватил не стыд. Меня охватил УЖАС!!! Я неверил, что мог приложить к ЭТОМУ руку... Это более всего походило намедицинские наглядные пособия, например, как тот или иной прогрессивныйпрепарат в течение года влияет на жизнедеятельность наглухо разбитогопараличом олигофрена. Или стадии вывода из послеродовой депрессиигориллы, страдающей врожденной лоботомией... Люди падали на четвереньки отхохота, подходя к витрине - я сам это видел. Более того - завершающимштрихом к данной композиции являлся маленький тетрадный листок, накотором ручкой было написано: "Уважаемые зрители! Администрация "МузеяКино" приносит вам свои извинения. Художник болен!"
Когда один из моих друзей, визжа и задыхаясь, задал справедливый вопрос:"Чем?! У него - пляски святого Вита?!!", я мстительно шепнул ему на ухо,что, пресловутый "больной художник", автор этого потрясающегокультурного ублюдка - я. После того, как мой товарищ пришел в себя,оказалось, что у него от смеха лопнули в глазах несколько сосудов.
Кстати, больше сотрудники "Музея Кино" меня никогда ни о чем не просили.
