Пожилой джедай Николай смачно крякнул, пригладил седые усы и не спеша проговорил:
- Эх! Всяк пьёт, да не всяк крякат. Дай-ка сигаретку. Я вообще-то не курю, но как дерябну, балуюсь помаленьку.
Джедай закурил, посмотрел в темнеющее сентябрьское небо, помолчал пару затяжек и неспешно продолжил.
- Вот за что тебе спасибо, мил человек, так за то, что ты выслушать умеешь. Как любил говаривать Паустовский, для приятной беседы нужно что? Правильно! Грибочки. Шахматы. Беседка. Приятный собеседник. Теперь мало таких людей, кто слушать умеет. Не быкует, да чтоб спокойный, да добротой такой светился. У нас ведь на звездолёте как было? Если молчун в экипаже - полбеды. Но вот уж если попадётся такой, что слушать не умеет - это уж сливай воду и туши свет. Мне вот 63 года уже, а здоровье - ого-го! Я на звездолёт всегда комиссию с первого раза проходил. Ни одного отстранения от полётов. До ста тыщ пятьдесят часов не хватило. Ну, звездолёт - это по вашему, по земному если. Там-то ведь ни звёзд, ничего такого нету. А грузы-то перевозить надо. И опасные порой перевозки-то получались. Ошибку допустил - всё. Невынужденное причинение вреда экипажу и машине - и привет, голубчики. Девять кармаций на отдалённой исправительно-трудовой планете Земля. Вот, восьмую доживаю.
- А я вот только пятую, - космический рэйнджер дядя Коля досмолил бычок, с трудом прокашлялся и допил томатный сок, - и ведь сколько уже прошёл в этой пятой. С малолетства - сначала Краслаг, потом спецзона на Харпе. Восемь ходок. В Краслаге, помню, под Канском, кубики давали сверхплановые. Мороз под сороковник, безнопилу как заклинит в стволе замёрзшем - сразу кричи "Шухер!" и отпрыгивай подальше. А "Дружба"-то под снегом змейкой туда-сюда, только снег искристый вкругоряд разбрасывает, того гляди по ногам полоснёт. Многим оттяпывало, помню, кто не шибко-то расторопен. А потом в лагерь на шмон идёшь, да перед шмоном фракончик тройного засандаливаешь. И кусочек сахару сразу в рот - ни один конвоир запах не учует. Тут, на Земле, хорошо. В параллельных мирах исправительные планеты куда хуже. А в перпендикулярных вообще жуть что творится. Непреходящий вой да скрежет зубовный.
- Эх, тёзка! - в сердцах воскликнул джедай Николай, - ты же на два года меня моложе, а выглядишь будто на десять старше. Эко тебя пятая кармация-то потрепала. А всё почему? Потому что ты как был рейнджером, так им и остался. Тебе уж пятый раз даётся шанс исправиться, на хорошую планету отправили - гляди, лютики цветут, дождики капают. Закат вон отрозовел - глянь, красота-то кака! А всё не уймёшься. Сколько мы на звездолётах от вашего брата терпели. Что, нельзя за ум взяться? Вот ты за что тут первый раз сел?
- Ну, ты заладил: за что - за что. Да ни за что! Думаешь, всё так просто, что ли? Тут же то же самое, что там, откуда всех на Землю посылают. Кто там был известным - и тут известным будет все девять кармаций. Кто богат был - и тут то же самое. Если за мной там присматривали всюду - так и тут менты с малолетки пасут, чуть что сразу хоп! - и пошли лагеря. Будто сам не знаешь.
- Так-то да, я вот сейчас вспомнил Саньку, мы с ним в лётном вместе учились. С ним же такая же история тут случилась, что и со мной в звездолёте. На АН-12 полетел, а там тыща тонн груза. В облачность входить - а противообледенительную систему поздно включил. Нас же три года метеорологии учили! Мороз тогда ещё стоял. Вот они десять километров до ВПП и не долетели. Всем экипажем и рухнули. Тридцать восемь всего ему было. Никто не выжил. Точно как в моём случае. Со звездолётом-то.
Каждый на минуту задумался о чём-то своём. На город наползали сумерки, пахнущие выхлопными газами и жухлыми листьями. Джедай Николай наконец прервал паузу, обратившись ко мне.
- Слушай, я сегодня же на автобусе заработал. С пяти утра до девяти вечера, на тридцать восьмом, ну ты знаешь же. Тыщу двести наработал. Возми пятисотку, принеси ещё две, а? Только сдачу принеси три сотки, ага?
- Да лано, Николай, у меня свои есть. Обижаешь.
По дороге за водкой я много думал о жителях исправительно-трудовой планеты Земля. Такой красивой и беззащитной.
(c) bigimotoff
