Надо уходить.
Потому что здесь делать нечего. Нет, не так. Не то, чтобы нечего. Есть что делать, да не нужно это никому. Мне самому – тоже.
Изо дня в день – подъём, сортир, душ, кофе, сигарета, машина, радио, офис, бумажки, звонки, е-мейлы, подпись, печать, машина, пустые встречи, офис, звонки, интернет, звонки, машина, радио, дом, ужин, алкоголь, сортир, душ, кровать, телевизор, бессонница, подъём…
Невыносимо.
Это что – свобода?! Надо уходить.
Потому что ничто не интересно. Когда-то пытался понять, как движется, изгибается, режет воздух лопасть несущего винта. Было интересно, теперь – нет. Что главное для вина, технология или терруар, – тоже было интересно. Многое, даже всё, да, всё было интересно. Теперь – нет.
Даже прочитанное недавно в хорошем тексте – сто пятьдесят коньяку и двадцать минут горячей ванны – не соблазняет. Потому что потом – всё заново.
Обрыдло. Надо уходить, и я могу. Ничто не держит.
Враньё, конечно, держит – семья держит. Но они справятся. Им даже легче станет. Да я ведь и недалеко буду. Не близко, конечно, но и не очень уж далеко.
И я справлюсь.
Надо уходить. Так и Толстой ушёл, только слишком поздно, хотя ему легче было решиться – гений же... Впрочем, он, может, себя гением и не считал. Зато знал, что весь мир считает его гением. Если ты гений, тебе легче уйти, потому что гений на то и гений, чтобы уметь уйти, когда обрыднет, и смотреть на оставленное из другого измерения. А мне и смотреть ни на что не надо. Просто уйти. Ещё не поздно.
Хорошо Орлову – заебало всё, написал «Заебало», и, наверное, полегчало. Тоже гений. А может, и не полегчало, поди знай…
Собраться недолго. В рюкзак – только самое необходимое. Инструменты не забыть – топор, рубанок, что там еще… Зажигалок штук сто. Это на сколько хватит? Так, курящему мне одну недели на три надо. Курить не буду, значит, месяца на два. А сотни, стало быть, на двести. То есть лет на шестнадцать. Окей…
Денег много не надо, перетопчемся.
Теплое к рюкзаку приторочить. Валенки…
Записку оставить. И ключ от сейфа.
И на электричку. На восток куда-нибудь. И на следующую. И дальше, дальше…
Найти глухомань совершенную, в прямом смысле. Деревню какую-нибудь брошенную, совсем брошенную. Всегда в городе жил, сумею ли? Сумею, не маленький…
Никого не видеть, ничего не знать, ничего не читать, не слышать. На недели в лес уходить. Не думать ни о чём. Жить-поживать-выживать.
Рыбу ловить, грибы собирать, картошку сажать. Курить бросить. Не пить.
Раз в год звонить откуда-нибудь своим, узнавать, как там мелкие. Да и вообще… Или не звонить? Там видно будет…
Отстаньте от меня все. Ничего не хочу.
А захочу – вернусь.
Риск, конечно. Загнуться не проблема. Сердце остановится, или кровавым поносом, или мало ли что. Ну и, значит, так тому и быть. Зато покой… И свобода.
Темнеет… Сознание уходит…
…Мерзкое пиканье будильника. Подъём!!!
Погнали!
Господи, вот ведь бред… Толстой, бля…
Француский самагонщик
