Всяк в Берлине знал его,
Старики во фрунт вставали,
Дети — видя самого,
С громким криком обступали.
Был он болен. Проходил
По Кудаму[1] ежедневно,
С кем ни встретится, любил
Поздороваться душевно.
С километра — шёл пешком —
Мог его узнать бы каждый.
Только случай с печником
Вышел вот какой однажды...
Видит издали печник,
Кто-то по Принцальбрехтштрассе
В сторону партийной кассы
Без дороги напрямик.
А печник и рад отчасти,—
По-хозяйски руку в бок,—
Ведь при кайзеровской власти
Пофорсить он разве мог?
Эдельвейсы в огороде,
И фундамент от шале,—
Никаких иных угодий
Не имел он на земле…
— Хальт, цюрюк унд доннерветтер!
Что задумал против касс? —
Зычный голос вплёлся в ветер,
И от ветра не угас.
Разошёлся. А прохожий,
Тихо лишь пенсне он снял:
— Гут гезагт! Ругаться можешь! —
Только это и сказал.
Постоял ещё немного,
Дескать, шёл бы ты, отец,
Или я пойду дорогой
Тут бы делу и конец.
Но печник, поправя лычки,
Китель рунами обшит,
По гестаповской привычке:
— Имя как твоё? — кричит.
Тот вздохнул, пожал плечами,
В коже, тощий, невелик.
— Генрих,— просто отвечает.
— Гиммлер? — Тут и сел старик.
***
День за днём проходит лето,
Сорок первый — на порог,
И никак про случай этот
Позабыть печник не мог.
А по свежей по пороше
Вдруг к домишку печника
В новых «опелях» хороших
Два эсесовских полка.
Пёс залаял беспокойно,
К окнам бросилась семья…
Штурмбаннфюрер:
— Вы такой-то?
Руки за голову:
— Йа…
— Комм маль хер, линкс! —
Взял шинель он,
Не найдет, где рукава.
Фрау же ему:
— За грубость,
За свои идешь слова...
Сразу в слезы непременно,
И качает головой.
— Шнелль-шнелль-шнелль,— сказал военный.
Дайне инструмент с тобой?
Ночь, промчались мимо кассы,
Тихо, пусто — чисто лес,
Поворот и Вильгельмштрассе,—
Главный дом всея СС.
В доме тихо, нелюдимо,
Даже катцхен не видать.
Тянет стужей, пахнет дымом,—
Ну Дахау — что сказать.
Только сел печник в приёмной,
Чувствуя, что занемог —
Вдруг шаги, шум неуёмный,
Ожил дом, и на порог —
Сам, в пенсне всё, тот прохожий.
Печника тотчас узнал.
— Гут гезагт, ругаться можешь,—
Поздоровавшись, сказал.
— В лагере у нас утечка,
Газ уходит изнутри.
Не посмотрите на печку
Славной Фарбениндустри?
В руку кашлянул:
— Мне можно,
В базе чертежи пробить,
Обсмотреть чтоб осторожно,
А потом и починить?
Гиммлер согласился с этим,
Чертежи сыскались тут,
И — мы время не приметим,—
Печника уже везут.
Аушвиц. Ворота, тени,
Вышки, проволока, ток,
Тут судеб переплетенье
Закрывают на замок.
Печника проводят к месту,
Оставляют одного:
— Саботаж грозит арестом!
Здесь не бойся ничего,
Два полка СС скучают,
Только свистни — прибегут.
Пить захочешь — чайник чаю,
Ну, работай, ладно?
— Гут!
Он шинельку с плеч — рывком,
Достаёт инструмент.— Ну-ка…—
Печь немецкую кругом,
Точно лекарь, всю обстукал.
В чём причина, в чём беда
Понял. Добрая улыбка
На челе мелькнула рыбкой,
Только дрогнула вода.
Приступив, к печи приник,
Синим засверкала сварка,
Генрих там, а тут — печник,
Защищает марку.
И привычна и легка
Печнику работа.
Всё доделать велика
У него охота.
«Справлюсь, Генрих, я с дырой,
Сделаю немало,
Чтоб кого в печь ни закрой,
Газ не упускала.
Генрих, ты пиши себе,
Все твои бумаги,
И не думай о трубе,
И о прочей тяге.
Трубы скрепим вот сейчас —
Это поправимо,
Тут делов-то — плюнуть раз,
Друг ты наш любимый…»
Так он думает, кладёт
Шов по струнке ровно,
Варит он легко, любовно,
Как «Хорст Весселя» поёт.
Печь исправлена. Под вечер
Он в Берлин успел едва,—
Гиммлер там устроил встречу,
Где сказал ему слова.
Молвил он,— забыть негоже,
Пыл тех слов хранит печник:
— Гут гемахт, работать можешь,
Гуте арбайт, мой старик.
И у мастера с «Циклона»
Зачесались вдруг глаза.
Но в руках его — баллоны,
Значит, вытереть нельзя.
В горле что-то запершило,
И не смог сказать в ответ,
А когда-таки решил он,
Поглядел — его уж нет…
***
За столом сидели вместе,
Чай с конфектой да под речь,
Всё дотошно, честь по чести,
Обо всём, про ту же печь.
И расслабившись немного,
Рассупонясь за столом,
Начал тут печник с тревогой
Разговоры об ином.
Мол, за добрым угощеньем,
Чай, конфекты, пиво-квас,
Генрих, мол, прошу прощенья,
За скандалец возле касс,
Сознаю свою ошибку…
Только Гиммлер перебил:
— Шайссе,— он сказал с улыбкой,—
Я про то совсем забыл…
На морозец мастер вышел,
Повернулся не спеша,
Оглядел весь дом до крыши:
— Вот неделя хороша!..
Счастлив, просто даже жарко,
Влез в казённый мерседес,
И в ближайшей к дому арке
Тихо мерседес исчез…
***
Фрау не спала, встречает:
— Ну и как? — Душа горит…
— Да у Гиммлера за чаем
Засиделся,— говорит…
[1] Кудам — Курфюрстендам, улица в Берлине.
