Бессмертие

Патриарх-Президент проснулся в отвратительном настроении. То есть, собственно, не проснулся, потому что и не засыпал вообще, а просто решил: пора вставать. А раздражение, копившееся всю бессонную ночь, к этому моменту достигло максимума.
Подняться самостоятельно Патриарх-Президент не мог – сил не хватало, да и ранг не позволял. Ещё чего – чтобы глава огромной Державы, раскинувшейся почти от Балтики до Урала и от Хибин почти до Кавказа, нелепо кряхтел, ползал под кроватью в поисках тапок, пусть и расшитых золотом, натыкаясь вместо них на, допустим, ночной горшок, пусть и украшенный изумрудами.
Нет, такое даже представить себе невозможно. Да и исполнить всё это Его Святопревосходительство, по крайней дряхлости, нипочём не сумел бы.
К тому же никаких тапок под кроватью не водилось. И горшка тоже – ночные естественные надобности Патриарх-Президент отправлял по мере их возникновения. СЖОРК – Система жизнеобеспечения релаксационного комплекса (то бишь кровати) – предусматривал буквально всё и, слава Отцу и Сыну, никогда не глючил.
В отличие от систем ЦУПа – Центра управления погодой. Тут время от времени что-нибудь, да случалось. Вот и в эту ночь погода над Резиденцией вдруг испортилась. Конечно, во всей Державе не существовало ничего совершеннее (если не считать СЖОРКа), чем КИР – Комплекс изоляции Резиденции от внешней среды. Но Патриарх-Президента мучили мысли о Проекте, заснуть не удавалось, поэтому часа в три ночи он поднатужился и шевельнул мизинцем левой руки. Встроенный в сустав пьезоэлемент привёл в действие аудиоканалы, и Патриарх-Президент приготовился слушать настоящих цикад или, может, лягушачий хор, чтобы тогда уж забыться до утра… А вместо этого – мощный удар по барабанным перепонкам! Ракетно-космическая атака? Теракт? Сейсмическое нападение?

Хотя нет, не трясёт. Патриарх-Президент из последних сил шевельнул мизинцем правой руки и увидел на вмонтированной в потолок видеопанели гигантскую молнию, раскинувшую ветви на полнеба. И сразу же – повторный ба-бах!!! И ещё, и ещё!..
Разболтались они в ЦУПе. Спохватились, конечно, – довольно скоро всё прекратилось, но цикады так и не подали голоса, не говоря уж о лягушках.
Ну, спохватились не спохватились, а наказание неизбежно. Это принцип, и раздражение тут не при чём. С эмоциями необходимо справляться, Патриарх-Президент за свою долгую жизнь привык держать себя в руках.
В общем, пора вставать. Он растопырил пальцы правой руки, импульсы пяти пьезоэлементов просуммировались, на пульт дежурного адъютанта поступил сигнал срочного вызова.
– Здравия желаю, Ваше Святопревосходительство!
Адъютант по-белогвардейски дёрнул головой сверху вниз, щёлкнул каблуками, затем бесшумно приблизился к кровати, склонился, приложился губами к левой руке Патриарх-Президента, полувыпрямился и добавил звучным баритоном:
– С добрым утром, Пётр Петрович…
– Говна пожуй! – прорычал Патриарх-Президент через имплантированный в нижнюю челюсть микродинамик.
– Служу Державе! – снова вытянулся в струнку адъютант.
П.П. постарался подавить безотчётную неприязнь. Почему это, подумал он, вид этого адъютанта всегда наводит на мысль о копрофагии? Форма рта у него такая, что ли?
– Служи пока… Ну, хватит болтать. Начи-най.
Завертелась стандартная утренняя церемония. Спальня заполнилась людьми в тёмно-серой униформе. Несмотря на многочисленность, они не мешали друг другу, ибо действовали по идеально составленному Регламенту и обладали высочайшей квалификацией. А уж в верности и рвении персонала Резиденции сомневаться и вовсе не приходилось: в соответствии с идеями П.П. при поступлении на эту службу всех подвергали биохимической кастрации. На добровольной основе, конечно. Считалось, что люди, согласившиеся на такое, ни валять дурака, ни, тем более, изменить не способны.
П.П. отсоединили от СЖОРКа, умыли и умаслили, его щеки и подбородок деэпилировали, ротовую полость освежили, все биолого-медицинские процедуры провели – прослушали, промерили, прокололи, промассировали, – все импланты протестировали, какие надо, перепрошили, аккумулятор, вживлённый в районе селезёнки, подзарядили. В общем, всё сделали, как положено.
Затем драгоценное тело облачили в просторные бело-золотые одежды и обули в мягкие чуни из ангорской шерсти. На голову водрузили умеренно густой светло-русый парик. После этого П.П. ловко пересадили на ПП-интромобиль, предназначенный для перемещений по Резиденции, и подключили к системе жизнеобеспечения. Уникальное транспортное средство открытого типа могло ездить на мягком колёсном ходу, а могло и шагать на шести выдвижных многосуставчатых ногах.
Люди в тёмно-сером словно испарились. Только дежурный адъютант ждал распоряжений.
Выдержав для внушительности небольшую паузу, П.П. каркнул:
– Генерал-коменданта!
– Генерал-коменданта… – прошелестел адъютант в микрофон, приколотый к лацкану.
Генерал-комендант Резиденции появился мгновенно.
– С добрым утром, Пётр Петрович! – умильно произнёс он.
После подзарядки и прочих процедур П.П. чувствовал себя немного бодрее. Ему хватило сил, чтобы дёрнуть ладонью вверх как раз в момент, когда комендант поднёс к ней губы. Получился не слишком болезненный, но неожиданный и многозначительный удар.
– Разболтались, – констатировал П.П. – Что за несанкционированные грозы на объекте? С ума сошли? В холодильник захотели? Отвечать.
– Сбой в локальной атмосферной подсистеме L17, Ваше Святопревосходительство, – доложил генерал-комендант, приняв стойку «смирно». – Неисправность устранена, виновные наказаны.
– Кто наказан? Как наказан? Отвечать.
– Дежурная смена переведена в ассенизационную группу сроком на тридцать дней, Ваше Святопревосходительство! С соответствующим добровольным холощением.
– Тридцать дней отставить, – приказал П.П. – Всех бессрочно. Начальника ЦУПа и всех заместителей туда же. Тоже бессрочно. Немедленно. Заменить из резерва. В следующий раз ты лично туда же отправишься. Всё. Выполнять.
– Служу Державе! – отчеканил генерал-комендант и покинул спальню.
П.П. снова замер, как будто задремал. Адъютант выдержал установленные Регламентом три минуты и спросил:
– Кого прикажете на утреннюю молитву, Пётр Петрович?
– Тебя не спросили, говноед! – огрызнулся П.П., а сам подумал: «Плохо. Не справляюсь с эмоциями. Сдаю, что ли?…»
Ещё немного помолчав, он сухо приказал:
– Советников. Всех четверых.
И, совершив необходимые действия пальцами руг и ног, покатил в сторону внутренней часовни. Охрана в светло-сером, отделившаяся от дверей спальни, бесшумно сопровождала Патриарх-Президента. Сзади неслышно печатал шаг дежурный адъютант.

– …Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, и Великого Единого Сущего, и Всеобщей Матери, и Вседержителя Непознаваемого – аминь…
Патриарх-Президент завершил утреннюю молитву.
– Аминь… – откликнулись Советники, стоявшие у него за спиной, все, как один, в чёрных костюмах с искрой.
– Аминь… – хрустально пропел невидимый хор.
В часовне царил полумрак. Пахло благовониями. П.П., как всегда после завершающего «аминь», почувствовал себя неуютно. Он развернул ПП-интромобиль, Советники поспешно расступились, освобождая шефу путь к выходу.
– Пётр Петрович, – зашептал в ухо П.П. подскочивший адъютант, – Советник Хламов просит беседы с глазу на глаз.
– Чтоб его, – ругнулся П.П. – Чёрт с ним, прости Господи, после завтрака пусть останется. Скажи – пять минут. Потом – всех в Малый зал совещаний. А сейчас – все завтракать. Выполнять.
Завтракали, как обычно, в Закрытой столовой. П.П. не одобрял роскоши, поэтому Советникам подали по яйцу всмятку и по тарелке шпината. Сам П.П. запустил подсистему питания, встроенную в ПП-интромобиль. В организм потекли питательные вещества, их организма – отходы.
Раздражение прошло, П.П. справился с ним. Но – не без труда, и от этого печалился. Да и вообще печалился.
«Да, – думал он, – сдаю. Факт. Мозг ясен, а вот эмоции мешают. По-стариковски это… И устаю сильно. На покой бы… Куда там, просрут Державу… Значит, Проект. Сколько ж тянули они с Проектом… Всё, хватит! Боятся, насквозь ведь их вижу…»
П.П. с неудовольствием оглядел Советников.
«Артюхин… О власти мечтает, всё под себя подмять. Смерти моей ждёт, и чтоб с Проектом не успеть. Потому что если успеть – никакая смерть не страшна. Мне. И Державе. А ему, засранцу, – как раз смерть. У, сволочь, губы узкие, зрачки, как грифеля карандашные…
Иванов… Педераст он, что ли? Или наркоман? Вообще ничего в глазах, туман один. Ничтожество… Но хитрожопое… Артюхина натравить, пусть прощупает втихаря…
Чукин… Животное. Лишь бы нажраться от пуза – вон какое наел, да водки с коньяком натрескаться, да бабу оприходовать. Гадость, гадость… В тарелке вилкой едва ковыряет – видать, специально позавтракал заранее… И глаз не поднимает… Не люблю…
Хламов… Вот же хорёк. Всё к себе, всё к себе. Кулак. Деньги, деньги, деньги – куда ему столько бабла? У меня и то столько нет… Проверить бы, не сбежать ли намыливается в оффшоры свои…
Хорошо, что все они друг друга ненавидят. Это я молодец…»
Мановением пальцев П.П. отключил питание.
– Всё, – сказал он, – хватит. Хорошенького понемножку. Все в Малый зал. Хламов, останься.
Оставшись с Хламовым наедине, П.П. произнёс:
– Ну, что тебе, Колюня?
– Да тут, – бодро начал Хламов, – есть, Пётр Петрович, идейка одна. Богатая идейка, честное слово.
– Знаю я твоё честное, – проворчал П.П. – Ну, не тяни. Минуту уже, считай, протянул из пяти.
– Это… Пётр Петрович… Госкорпорация по освоению пояса астероидов! А? Смотрите, – заторопился Хламов, – там ресурсов, ну, сырья, минералов всяких девать просто некуда, так что всё благородно, ради пользы Державы, а толстопузых наших потрясти… ну, то есть, скинуться предложить, программа-то глобальная, у меня уже и выкладки готовы. А?
П.П. посмотрел на Советника в упор. Такой взгляд этих выцветших глаз мало кто выдерживал. Уж во всяком случае не Хламов.
– Ты, Колюня, – неприязненно сказал П.П., – хорьком родился, хорьком и помрёшь. Ты сколько уже миллиардов перегнал… куда ты их там гонишь – на Багамы, что ли?
– На Курилы, Пётр Петрович, – пробормотал Хламов, опустив голову.
– Один хер, – отрезал П.П. – Не о том сейчас думать надо, Советник, не о том! О Проекте думать надо! Вы же сдохнете все без меня!
– Я, Пётр Петрович, о Проекте почти всё время думаю, – тихо, почти шёпотом, сказал Хламов. – И доложить готов. А только о будущем, которое после Проекта наступит, тоже думаю иногда…
П.П. помолчал, вяло пожевал губами. Потом спросил:
– Себестоимость высокая, поди? А стартовые затраты и того выше?
– Высочайшая, Пётр Петрович! – с энтузиазмом воскликнул Хламов. – А стартовые просто космические!
– Хе-хе. Ладно, – решил П.П. – Выкладки свои покажешь. Завтра. Или послезавтра. А сейчас – в Малый ступай.

…Охрана заняла места по Регламенту, адъютант распахнул тяжёлые створки двери, Патриарх-Президент въехал в Малый зал совещаний и занял место во главе стола. Сидели в том же составе и в том же порядке, что и в Закрытой столовой, и адъютант так же замер за спиной П.П., только теперь он держал в руке папку красного сафьяна.
Помолчали.
– Долго ждать? – жёлчно произнёс П.П. – Об ассенизации кто-то мечтает? Или о холодильнике?
У адъютанта дёрнулась щека, он поспешно раскрыл папку и провозгласил:
– Первый вопрос. МИД докладывает о протесте Европейской Федерации в связи с якобы обнаруженной недостаточной теплотворной способностью газа, поступающего к ним из Сибирского султаната транзитом через территорию Державы.
– Кто составлял повестку дня? – зловеще спросил П.П. – Вы рехнулись тут все? Это что, первый вопрос? Важнее ничего не нашли? Кто составлял, я спрашиваю?
– Я составлял, Пётр Петрович, – признался Иванов. – В порядке очереди, так сказать. Согласно Регламента. Виноват.
– Тьфу, дурак, – сказал П.П. – Выгнать тебя мало. Последнее тебе предупреждение. Ну, что, какие мнения будут?
Все молчали.
– Идиоты, – с отвращением процедил П.П. – Что тут непонятного? Отклонить, и всё тут. Говноед, давай второй вопрос.
– Второй вопрос, – объявил адъютант. – Главное управление спецопераций докладывает о задержании в Кызыле наших специалистов по подозрению в военно-промышленном шпионаже.
П.П. направил бесстрастный взгляд на Иванова.
– Ох-хо-хо… Сведёте вы меня в могилу до времени…
Советники сидели неподвижно. Иванов сильно покраснел.
– Ладно… Задержать их специалистов в адекватном количестве.
– Их ещё найти надо, – отважно возразил властолюбивый Артюхин.
– Ищите, – равнодушно ответил П.П.
После этого рассмотрели ещё три вопроса: о развитии ветроэнергетики в районах Заполярья (выделить средства), о несанкционированной активности так называемого движения ретрохристиан-фундаменталистов (пресечь и предать проклятию) и о назначении нового лидера непримиримой оппозиции (одобрить).
– Повестка дня исчерпана, – сказал адъютант.
– Ну и хорошо, – отозвался П.П. – Иди, милок, за дверьми гов… ну, или в носу поковыряй, а сюда к нам профессора давай. Выполнять.
Адъютант пробормотал что-то в свой микрофон, дёрнул головой, щёлкнул каблуками, громко сообщил, что служит Державе, и вышел.
В зал впустили крупного седовласого мужчину в ярко-синей мантии. После ритуала целования руки П.П. сказал ему:
– Садись, профессор. Докладывай.
– Прежде всего, Ваше Святопревосходительство, – неожиданным для его комплекции тенором заговорил профессор, – хотел бы напомнить вам и господам Советникам, что Проект включает в себя две программы, А и В, подчинённые единой цели, хотя и независимые одна от другой. Сегодня я счастлив доложить о полном окончании государственных испытаний по программе А.
– Ты докладывай, докладывай, – поторопил П.П. – А то счастлив он… По существу давай.
– Извините, – сказал профессор. – Итак, вверенной мне Специальной лабораторией завершены государственные испытания по программе А, и завершены успешно. Проведена полная, подчёркиваю, полная оцифровка сознания пятнадцати тысяч привлечённых к испытаниям личностей, представляющих собой репрезентативную выборку. Результат стопроцентно положительный. Копии каждого из пятнадцати тысяч сознаний полностью идентичны оригиналам. Все воспоминания и все черты личности сохраняются. Никаких отклонений не обнаружено. Вся документация подготовлена к утверждению Вашим Святопревосходительством.
– Хорошо… – протянул П.П. – Значит, ежели ты оцифруешь, допустим, меня, то я, стало быть, перемещусь всей моей личностью – да ты сиди, сиди, профессор, – всей, значит, личностью на диск какой-нибудь? И ни болезней никаких, и вообще, можно сказать, бессмертие… Износился, скажем, диск, так на другой знай переноси. И периферию какую хочешь подключить можно, так?
– С периферией никаких проблем, – подтвердил профессор. – И болезней никаких. Ну, естественно, антивирусную защиту там и тому подобные меры… Только, Ваше Святопревосходительство, одна деталь, а то я не уверен, что правильно донёс до вас…
Он замялся.
– Ну? – ободрил П.П.
– Дело в том, Ваше Святопревосходительство, что некорректно говорить о перемещении личности. Речь идёт о копировании. Оригинал остаётся в исходном теле.
– И что? – спросил напряжённо слушавший Артюхин.
– Понимаете, ни один из пятнадцати тысяч оригиналов после испытаний не претерпел ни малейших изменений. Кто был здоров, тот остался здоров, кто болел, тот и болеет. Некоторые умерли, но это не в связи с испытаниями, конечно. И ни у одного из оригиналов не произошло изменений в сознании. Кто был при смерти и испытывал перед нею страх, тот и продолжал его испытывать. Ну, и так далее. То есть, если, в соответствии с предложенным вами, Ваше Святопревосходительство, примером, оцифровать ваше сознание, то копия будет стопроцентной, но вы сами, да простят меня Ваше Святопревосходительство и Всеобщая Мать, скончаетесь в положенный срок, испытав при этом всё, что суждено испытать.
Повисла тишина.
– Хм, – прервал её П.П. – Это как-то не очень… А что ж так?
Профессор принялся объяснять. Он заговорил о каких-то фиддингах, триггерах и нанорезисторах, затем перешёл к тонким квантовым субструктурам и сверхслабым взаимодействиям в квазипятимерных пространствах, упомянул о свёртывании и развёртывании синапсов в рамках теории суперструн и в конце концов умолк.
– Понятно, – пробормотал П.П. – Ну, а сделать-то что-нибудь можно?
– К сожалению, – удручённо ответил профессор, – нет. Принципиально невозможно.
– Так, – подытожил П.П. – Профессор ты кислых щей. Документацию всю Генерал-коменданту отправь. Он мне потом представит. И всё, хватит пока о программе А. А с программой В что у тебя?
– Государственные испытания по программе В, Ваше Святопревосходительство, близки к завершению. Собственно, их можно было бы уже считать завершёнными, однако мне, как руководителю Проекта, слишком дорого оказанное вами доверие. Поэтому просил бы ещё времени для полного исключения отклонений.
– Опять резину тянуть, – с неудовольствием сказал П.П. – И что там у тебя за отклонения?
– Видите ли, Ваше Святопревосходительство, – без видимой охоты ответил профессор, – пересадка мозга испытуемых в новые тела сама по себе проходит успешно. Мы, опять-таки, добились стопроцентного результата. В том смысле, что нет никаких признаков отторжения. Болеют, а иногда и умирают только в том случае, если болен мозг донора или какие-либо органы реципиента. И личность, сосредоточенная, как известно, в структурах головного мозга, после пересадки его, мозга, в новое тело – сохраняется, но… В общем, есть отклонения.
– Кончай телиться! – рявкнул П.П. – Какие такие отклонения?
– Ну, – сказал профессор, – если, например, реципиент страдал каким-либо маниакальным расстройством, то донорский мозг, прежде совершенно от этого свободный, может такое расстройство унаследовать. Вероятность около полутора процентов. Или, положим, у реципиента были вредные привычки. Наследуются с той же вероятностью. Кто вдруг приобретает к алкоголизму склонность, кто, извините, к онанизму, кто к графомании неудержимой. И это пока не устраняется. У нас есть предположения о базовых причинах явления, но для достижения полного успеха требуется время.
– Разрешите, Пётр Петрович? – встрял жирный Чукин. – А вот скажите, уважаемый, если, к примеру, донор был того… выпить, допустим, не дурак или там по женскому полу… а этот, как его, эрципед – наоборот, ни-ни… тогда как?
– Случаев исчезновения каких-либо характерных черт личности донора не отмечено, – сухо ответил профессор.
– Эхма! – облегчённо произнёс П.П. – Ты, профессор, молоток. Хвалю тебя и благославляю. Готовь акт о завершении госиспытаний. Напиши там всё как есть. Отметь, что полтора процента – это, мол, нормальный результат. Завтра чтоб всё готово было. Я подпишу. Молоток, профессор. Всё, иди работай.
Когда профессор покинул зал, П.П. сказал Советникам:
– Решение принято. Действуем по программе В. Задание: представить кандидатов на священную роль реципиента. Сами понимаете, никаких чтобы расстройств или там привычек дурацких. Пол мужской, возраст от тридцати пяти до сорока, здоровье идеальное, рост выше среднего, без особых примет. И так далее, разжёжывать не буду. Срок – послезавтра, двенадцать ноль-ноль. Все остальные дела отставить. Совещание закончено. Адъютанта ко мне.
Взгляд П.П. оставался тусклым, голос – искусственным, но было ясно, что всё его существо ликует.
«Положительные эмоции тоже необходимо сдерживать, – подумал П.П. – Да, старость не радость… Ну, ничего, с новым телом этих проблем не будет».

…Советник Хламов напряжённо, но с удовольствием занимался детализацией своей идеи о программе освоения пояса астероидов. Хороша мыслишка, ах хороша! И патриотично по самое не могу, и перспективно, аж дух захватывает! Воронежских пощипать, значит, королей суперфосфатных, липецких сталелитейных, само собой, питерских алкогольных, это сам Вседержитель Непознаваемый велел, да много ещё кого… Списочек получался весомый, а циферки, напротив имён проставленные, складывались в нечто невообразимо сладенькое.
Хламов причмокнул губами. Вот так вот, сказал он себе. Добрыми молодцами для П.П. у меня аппарат занимается, подумал он. А мне велено выкладки представить. Завтра или послезавтра.
Мелодично запел зелёный видеофон. Хламов поморщился – Артюхин звонит зачем-то.
– Да, Серый, – сказал он, нажав на кнопку.
– Что, Колян, пашешь? – спросил Артюхин.
– А как же! На благо Державы…
– А я притомился что-то, – пожаловался Артюхин. – Перерыв сделать надо. Дай, думаю, к Коляну зайду. Как?
– Заходи, конечно, – ровным голосом ответил Хламов.
«Интересно, – подумал он, – чего этому андроиду надо? Никогда близки не были, ещё не хватало…»
Открылась дверь, вошёл Артюхин – длинный, тощий, деревянный какой-то.
– Присаживайся, Серый, – радушно сказал Хламов, – вот хоть сюда.
Сели в кресла. Помолчали. Артюхин побарабанил костлявыми пальцами по журнальному столику.
– Выпьешь? – предложил Хламов.
– Да не пью я, Колян, ты же знаешь.
– Ну и правильно. И я воздержусь, хотя и тоже подустал. Умеренность и ещё раз умеренность, как учит нас Папа. Правильно?
– Беспокоюсь я за Папу, – глухо произнёс Артюхин.
– Я тоже, – откликнулся Хламов. – Не приведи Святой Дух…
– Вот-вот, – подтвердил Артюхин. – Не доверяю я учёным этим. А ведь если что, Колян, Державе-то нелегко придётся…
– Угу, – осторожно согласился Хламов.
«К чему он клонит-то, узкогубый? Да, в общем, ясно к чему… Похоже на то…»
– Если что, – сказал Хламов, – не знаю даже, как и быть.
– Как быть, как быть… Четверо нас, Советников. А реально, так двое, ты да я. Чукин-то с Ивановым не в счёт, как ты думаешь?
«Точно, договариваться пришёл! А я ему зачем? Ах, ну духовность же вся с финансами подо мной… А силовые все – под ним… Ага…»
– Да пожалуй, – согласился Хламов. – Ответственность, если что, на нас двоих. Помнишь, Папа про ответственность нас учил?
– А как же, – сказал Артюхин. – А потом, ведь меня что ещё беспокоит – мозги-то Папины, а весь организм молодой. Вдруг сильно чего отклонится? Говорю же, не доверяю учёным.
«Так, это он намекает, что, дескать, Папе в молодом теле мы, Советники, скорее всего и не понадобимся. Сам справится. А знаем-то мы ох сколько… Сожрёт он, всех нас сожрёт, уж это точно…»
– Слушай, Серый! – воскликнул Хламов. – Подстраховаться бы на случай «если что». Копию сделать по варианту А! Как идейка?
– Ага, – саркастически отозвался Артюхин. – А обслуживать её профессор будет, да? От вирусов защищать и всё такое. Милая перспективка. А то и копий втихаря наделает, кто его знает, и выпустит на поляну одновременно. Бардак и светопреставление. Ты хоть думай иногда, Колян!
«Умён, собака. Это я, правда, ляпнул».
– Как там у тебя с оффшорами твоими курильскими? – неожиданно спросил Артюхин.
«А это он к чему? А, ясно – намекает, что всё ему известно. Ну уж чёрта с два. А может, и не намекает, а просто на всякий случай возможность отхода прощупывает, сука. А ведь долдонит всегда, деньги, мол, не нужны, я, мол, чего прикажу, мне то и без денег принесут. Кретин. Хотя нет, умный, оказывается. Может, провоцирует? Да вряд ли, зачем ему… Ну, была не была!».
– С оффшорами? Да под контролем всё, там на пол-Державы хватит, – хохотнул Хламов.
– Ну, делить-то Державу не будем, брат, – серьёзно сказал Артюхин.
– Не будем, брат, – подтвердил Хламов.
«Договорились!» – подумал он.
«Договорились!» – подумал Артюхин.
– Слушай, брат, – сказал Артюхин, – вот ещё что. Не нравится мне адъютант сегодняшний. Глядит всю дорогу затравленно как-то. Как его фамилия-то?
– Гаврилов его фамилия. А затравленно – так Папа его чмырит постоянно. Говноедом окрестил, и холодильник, чуть что, сулит.
– Вот я и говорю – беспокоит он меня. То ли его жалеть – Папа-то в молодом организме его сразу вниз отправит, а парня жалко. То ли он раньше от страха голову потеряет, а у дежурного адъютанта при исполнении – возможности, сам знаешь, покруче, чем у генерал-коменданта.
«Так, конкретный сценарий пошёл».
– Тут выбирать не приходится, – веско сказал Хламов. – Никаких «то ли – то ли». Я за ним прослежу. Беру на себя. А вот, если что, с генерал-комендантом – это, Серый, тебе.
– Естественно, – ответил Артюхин.
Он встал.
– Ладно, пошёл работать. Так что, послезавтра, значит? Или завтра?
– Угу, – боясь упасть в обморок, сказал Хламов. – Завтра.
Выходя из кабинета, Артюхин вдруг остановился, повернулся к Хламову и сказал:
– А копию по варианту А, пожалуй, для страховки сделать имеет смысл. Я сегодня к Папе на приём попросился – попробую уговорить.

…«Вся наша священная земля содрогается от неслыханного злодеяния гнусных наймитов заокеанского экстремизма и континентального фундаментализма!» – надрывался телевизор в кабинете исполняющего обязанности Президента Артюхина. Хозяин кабинета и его гость, исполняющий обязанности Патриарха Хламов, следили за передачей без особого интереса.
«Требует наш народ одного, – продолжал вещать диктор, – требует он: раздавить гадину! Из всех просторов и уголков нашей необъятной Державы доносится: поддерживаем приговор Специального Верховного трибунала! Да будут во веки веков прокляты презренные имена предателей, бывших Советников Иванова и Чукина, бывшего генерал-коменданта Егорченко, бывшего профессора Фриза, бывшего адъютанта Гаврилова и всей банды их грязных приспешников! Да сияет во веки веков священное имя покойного Патриарх-Президента Петра Петровича! В эту тяжёлую минуту сплотимся вокруг верных продолжателей великого дела Петра Петровича – Его Превосходительства Сергея Даниловича Артюхина и Его Преосвященства Николая Павловича Хламова! Да живёт вечно великая наша Держава!»
Артюхин убавил звук и повернулся к настольному компьютеру.
– Ну, что, Папаня, нравится? – сказал он в микрофон.
Хламов согнулся в кресле пополам:
–Ы… ы… ы… – выдавил он. – Ты, брат, динамик-то включи… Ох, не могу…
– И верно, – растянул рот в улыбке Артюхин.
– Пидорасы, ублюдки вонючие, – зазвучал из динамиков искусственный, но с явными интонациями П.П., голос. Понеслась брань, не слишком изощрённая, но вдохновенная.
– А жжот Петюня, – заметил Хламов, утирая слёзы.
– Не то слово, – отозвался Артюхин. – Ладно, Петушок, отдыхай пока, – сказал он и запустил процедуру выключения компьютера.
– Аминь, – добавил Хламов.

Француский самагонщик