Из метро они вышли, держась за руки.
После влажной и душной подземки прохладный ветерок приятно обрадовал.
Допив в несколько глотков пиво, Евсеев поставил бутылку на парапет. К ней тут же, толкаясь и пытаясь обогнать друг друга, устремились две бабки. Короткая потасовка закончилась падением стеклотары на асфальт. Раздалась визгливая перебранка.
У палаток Евсеев замедлил шаг. Ощупав карманы, вытянул пачку сигарет. Заглянул внутрь и полез за деньгами:
- Курева мало.
Быстро оглядел наличку и успокоился. На приятное приключение хватит. Может, даже останется.
Вот только времени сегодня... Четверг. Особо не разгуляешься.
Если бы пятница...
Она прижалась к нему, обняв за плечи. Заглянула в глаза:
- Курить вредно, ты в курсе? Минздрав не одобряет. Возьми мне джин-тоник тогда, что ли...
Голос был приятный, глубокий, с едва уловимой хрипотцой.
Холмики грудей упёрлись, показалось Евсееву, прямо ему в сердце.
- Пить тоже не полезно. Особенно такую гадость. Но желание дамы - закон, - Евсеев провёл ладонью по её спине, скользнул вниз, легонько погладил упругий, обтянутый джинсами зад.
Прижалась к нему плотнее и жарко прошептала в ухо:
- Хочу тебя. Прямо здесь хочу.
Тронула языком его мочку.
Евсеев растерянно огляделся.
По Профсоюзке, из центра, медленно полз чадящий поток машин. На перекрёстке творилась неразбериха - не работал светофор. Машины сигналили беспрестанно. Из подъезжавших автобусов вываливались толпы людей, устремляясь к палаткам, подземному переходу и входу в метро. Тут и там на площади кучковались подростки, потягивая пивко.
Заходящее солнце светило на гигантскую тарелку с хитрой физиономией Хо Ши Мина.
- Да, в общем, не самое тут место... - улыбнулся Евсеев.
Она чуть отстранилась. Прищурилась:
- Боишься? Слабо?
Весело засмеялась и неожиданно цепко, не стесняясь прохожих, ухватила его за пах.
- Идём ко мне! Я одна живу, недалеко тут, - кивнула куда-то вперёд. - Не боишься? Хочешь, на автобусе, пару остановок. А хочешь, пешком пройдём. Погода чудесная, прогуляемся... Или тебя дома ждут, не можешь?..
Дома Евсеева ждали.
С работой сегодня управился быстро. Съездил по двум адресам, созвонился с питерским филиалом. Отстучал на компьютере несколько писем. Дальнейшее зависело от поставщиков. Остаток рабочего дня пробегал по лабиринтам “Doom”-а.
В начале шестого позвонила Наташка. Попросила по дороге купить зелени и хлеб. Нажаловалась на Митьку - опять шлялся где-то после уроков. Прижимая плечом телефонную трубку к уху, Евсеев поклялся принять меры и всадил длинную очередь в атакующих монстров. С Митькой действительно, пора что-то делать - первый класс окончил нормально, а вот во втором разболтался, стал притаскивать “пары”, и по поведению замечания.
Без пяти шесть сохранился на восьмом уровне, глянул почту и выключил компьютер. Сдав на вахте ключи, вышел в тёплый летний вечер.
У метро купил в палатке и с наслаждением выпил бутылочку холодной “Балтики”. Покурил. Подумав, взял ещё одну в дорогу.
Ехать всего полчаса, по прямой - от “Беляево” до “Рижской”. Народу в вагон, к досаде Евсеева, набилось много. Сжимая в одной руке портфель, в другой откупоренное пиво, Евсеев протиснулся сквозь жаркие и липкие тела пассажиров в центр вагона.
“Осторожно, двери закрываются...”
Портфель и бутылка мешали держаться за поручень. Расставить ноги пошире не позволяло пространство. Ставить новенький “Samsonite” на пол не хотелось. Совать его между ног, и ехать, сжимая, словно пингвин яйцо, тем более.
Вагон, как назло, принялся дёргаться и раскачиваться. Влажная бутылка едва не выскользнула из руки. Евсеев зацепился парой пальцев за поручень, но отхлебнуть пива в таком положении не удавалось. На лбу проступила испарина.
Кто-то легонько дёрнул за брючину у колена. Евсеев, про себя матюгнувшись, раздражённо мотнул головой...
...Она сидела перед ним, держа на коленях маленькую сумочку, чуть заметно улыбаясь уголками губ.
В общем-то, ничего особенного. Младше его, лет тридцати, блондинка (“Крашеная?” - подумал Евсеев), тёмные джинсы и облегающий, в жёлто-чёрную полоску, джемпер. Скуластенькая. Глаза светлые, с подведёнными “стрелками”. Пальцы (Евсеев представил их обхватившими его член - часто так развлекался в метро, разглядывая женские пальцы на поручнях и ручках сумок) - длинные, без маникюра и колец.
Знаком показала - “давайте, подержу портфель.” Евсеев почему-то энергично замотал головой.
Она засмеялась. Отвела глаза.
Вагон с грохотом нёсся по туннелю.
“Фигурка у неё ничего”, - подумал Евсеев, быстрыми и осторожными взглядами рассматривая попутчицу. Она встретилась с ним глазами вновь. Улыбнулась, и вдруг с интересом посмотрела перед собой. Столь пристально, что Евсеев заволновался, всё ли у него т а м в порядке и машинально провёл по ширинке кончиками пальцев. Она подняла глаза и снова, на этот раз - широко - улыбнулась.
Давно забытый холодок прокатился по душе, тревожный и сладостный... Когда с Наташкой только начали встречаться, было такое. По молодости глубокой... Да уж прошло за столько-то лет. Свыкся. Обленился. Разве что в командировке был когда... Вот тогда помолодел будто, жизнью зарядился, посвежел снова... Наташка посматривала подозрительно тогда, но не сказала ничего, промолчала...
...Неожиданно для него самого его светлые летние брюки заметно натянулись спереди. “Блин”, - Евсеев попытался прикрыться портфелем, но она успела вновь опустить взгляд.
“... следущая станция - “Академическая”.
Ехали, смотря друг другу в глаза.
“Четверг сегодня. Блин, ну почему не пятница! Сказал бы, что с Серёгой в “Тараканах”... Так... так... Пару часов найти можно... Зелень с хлебом... Хер с ними, скажу, закрыто было. До какой она едет?... С чего начать-то?... Забыл всё уже... Последний раз – когда?.. В Питере...”
...Каждый месяц в филиал мотался, только открылись тогда. Даже и не в Питере, а по дороге, ещё в “Красной стреле” всё началось.
Татьяна Сергеевна. Таня...
Врач-педиатр. В Москве - муж, двое детей. На конференцию ехала. К сорока, но эффектная - высокая, грудастая. С весёлым таким взглядом. Будто невзначай касались друг друга коленями. Выходили вместе курить в продуваемый ночным ветром тамбур...
Расстались на перроне.
Полдня носился со склада в офис, из офиса в префектуру... Чудом освободился к четырём, а через полчаса уже ждал Таню в условленном месте, у Апрашки.
Дальше несколько станций на непривычно коротком питерском метро Старая, советских времён ещё гостиница. Сдвинутые одноместные кровати... На поезд едва успел. Неслись по тёмно-серому (отголоски белых ночей) городу на частнике вдоль бесконечного Обводного. Ласкали, вдыхали, вбирали друг друга, стараясь до конца получить и запомнить всё... Таня оставалась ещё на два дня. Московский телефон свой не дала.
Из тамбура Евсеев махнул ей рукой.
Больше они не виделись...
... “Ладно. Женатый мужчина. Имею право. Раз в сто лет.Для здоровья... Для впечатлений. Встряска нужна организму... А она ничего, очень даже... Опять в поезде кадрюсь, хоть и в метрошном... Всё же клюют на меня бабы. Ещё гожусь... Так... Наташке позвоню, что задерживаюсь... А куда мы?... Денег-то сколько у меня?.. “
Поезд, завывая, начал притормаживать. Неожиданно она встала, оказалась вплотную к нему, ухватила его за плечо и вытянула шею к его уху.
- Я сейчас выхожу, - обожгла громким шёпотом и не оборачиваясь, стала пробираться к выходу.
Замелькали, приобретая всё большую чёткость, туалетные плитки “Академической”.
Выйдя из оцепенения, Евсеев рванул следом.
***
В палатке взяли сигарет, “джин-тоник” и бутылку “Кинзмараули”. Уложили в евсеевский портфель.
Идти и в самом деле оказалось недалеко. Лариса - так она назвалась - жила в панельной девятиэтажке на Кедрова.
- Ты кем работаешь? - спросила его Лариса.
Евсеев сделал неопределённый жест:
- Менеджером. По одежде. “Скадрия-плюс” фирма называется. Модная одежда. Знаешь такую?
Лариса помотала головой.
- Я медсестрой на “скорой”. Полторы ставки. Лужники, Черкиза - вот где наши бутики с одеждой, - похлопала себя по джинсовым бёдрам, ущипнула ворот джемпера: - Всё оттуда!.. Модная одежда...
“Значит, медсестра... Опять совпадение - поезд, работник медицины...” - усмехнулся про себя Евсеев.
Прошли через запущенную детскую площадку.
В углу грязной песочницы, составив все четыре лапы в одну точку и задрав напряжённый хвост, гадила неопределённой породы шавка. Под качелями валялись пустые “чекушки”.
Уже у входа в подъезд, набирая код, Лариса взглянула из-под чёлки на Евсеева:
- Жена-то не будет ругаться, что задерживаешься?
Евсеев растерялся. Кашлянул в кулак. Улыбнулся.
- А я, может, и не женат вовсе. Видишь, кольца нету, - показал он Ларисе свои руки.
- Да брось ты, сейчас никто колец не носит, - махнула она рукой. - Да ты не напрягайся! Женат, не женат, какая разница. Мужик ты хороший, я чувствую, а это главное... Проходи.
В подъезде Евсеев поставил портфель на пол. Волнуясь, обхватил Ларису за талию и шею. Притянул к себе. Вдохнул запах её волос. Лариса, закрыв глаза, ответила поцелуем. Её язык, сильный и быстрый, встретился с языком Евсеева, уверенно потрогал его, выскользнул, пробежал по губам, щеке и шее, пощекотал ухо.
- Идём быстрее... - прошептала Лариса.
Лифт почему-то не работал. Стали подниматься по лестнице. Лариса шла впереди, покачивая прямо перед лицом Евсеева аккуратным задом. Свободной рукой Евсеев провёл по внутренней стороне её бедра и прижал ладонь к промежности.
Даже сквозь джинсовую ткань ощутил теплоту.
Лариса остановилась и обернулась. Шутя погрозила пальцем:
- Ай-я-яй! А вдруг соседи увидят?
- Боишься? Слабо? - подначил Евсеев.
Лариса засмеялась:
- Один-один!
Поднялись на шестой этаж.
Евсеев слегка запыхался, но старался дышать ровно.
Лариса рассмеялась:
- Я же говорила, что курить вредно! А ты не веришь!
Распахнув входную металлическую дверь, она прошла вперёд и уже из прихожей позвала: - Ну, входи, чего застеснялся!.. Обувь снимай только...
“Пара часов у меня есть”, - успокоил себя Евсеев, глубоко вдохнул и шагнул в квартиру.
Лариса скрылась в ванной, прихватив из комнаты какие-то вещи. Раздался шум воды из душа.
Типовая “однушка” с застеклённым балконом Евсееву понравилось.
Светло и чисто. Минимум мебели - пластиковый стол на крохотной кухне, широкий диван в комнате и встроенный шкаф в прихожей. Ни телевизора, ни стереоцентра Евсеев не увидел. Как и книжных полок.
Окна, под которыми виднелись чахлые верхушки берёз, выходили во двор, заставленный гаражами-”ракушками”.
“Съёмная квартира,”- подумал Евсеев, присаживаясь на диван. “Квартиру снимает, и мужиков... Удобно - два в одном,” – усмехнулся и посмотрел на часы. Половина восьмого. “Уложусь” - удовлетворённо кивнул головой и наморщил лоб.
Перед Наташкой, конечно, не совсем красиво выходит.
Да ведь Митьке девятый год уже пошёл... Привыкли друг к другу давно. В расписание вошли. Нечастое и скучное, как у рейсового автобуса. Куда уж там... А душа-то, с телом на пару, просит. Требует. Если уж не романтики, так свежего чего-нибудь... Нового... Или всё это похоть одна? Прыжки козлиные?.. Бес в ребро?..
“Да как бы там ни было... Мужик я или кто?!..”
Выдохнул в сложенные ладони. Принюхался. Провёл рукой по волосам. Хорошо, рубашку и трусы утром чистые надел. Как знал...
“Интересно, а резинка есть у неё?”
Из ванной Лариса вышла в жёлтом коротком халате и с заколотыми волосами.
Евсеев неуклюже поднялся с дивана, развёл руками:
- Ты не сказала, где у тебя штопор с бокалами... А то бы я вино открыл...
Лариса, на ходу развязывая поясок халата - у Евсеева дух захватило - приблизилась к нему вплотную. Обняла. Заглянув в глаза, прошептала:
- А это не обязательно...
Её язык вновь уверенно коснулся губ Евсеева. На этот раз глаза Лариса держала открытыми.
В тот же момент что-то произошло. Евсеев замер. Язык Ларисы вдруг затвердел в его рту, разбух и удлинился, пытаясь проникнуть в гортань.
Евсеева затошнило, он захотел вырваться, но Лариса держала его на удивление крепко. Евсеев замычал, замотал головой, когда почувствовал, как язык попал ему в пищевод и в желудке что-то разлилось жгуче и больно, заполнив его всего.
...Очнулся он на полу возле балконной двери.
Лёжа на спине.
Боли не было, хотя он отчётливо помнил, как с размаху упал лицом на пол и ещё пытался ползти, не чувствуя ног и загребая немеющими руками.
Голова работала вяло, словно с недосыпу или похмелья.
“Клофелин?.. Не похоже... К себе на дом не водят... Вот влип, бля... Казанова сраный...” Попробовав пошевелиться, понял, что полностью парализован. Даже губы и язык не слушались. Двигать он мог, с большим трудом, лишь глазами..
Скосив их, увидел Ларису.
Голая, она сидела на корточках спиной к нему, глядя на стену. Руками Лариса делала резкие и частые движения, словно ощупывая своё лицо. Внизу, под ягодицами, блестело что-то тёмное, появляясь и исчезая попеременно. Из онемевшей гортани Евсеева вырвалось тихое сипение.
Лариса замерла.
Посидев неподвижно с минуту, а может, и больше, - Евсеев потерял чувство времени, - она, не вставая с корточек, опёрлась на руки и резко развернулась.
Евсеев издал протяжный хрип, и попытался отползти, но не смог. На секунду он даже усомнился, не сон ли всё это, глядя на существо.
Когда-то оно было Ларисой... Теперь же... Подбородок заострился и выступил вперёд, наподобие длинного клина. Глаза совершенно почернели, вылезли из глазниц, и покрылись мелкой ромбовидной сеткой, в каждой ячейке которой Евсеев увидел своё отражение, когда Лариса или кто она была на самом деле, склонилась низко над его лицом. Её губы, тонкие и бескровные, вытянулись в длинную трубочку, и между ними показался подрагивающий хоботок, блестящий и гладкий. Кончик хоботка лёгкими касаниями ощупал лицо Евсеева, затем проник ему в рот, потом куда-то глубже, - тело не чувствовало почти ничего, и вновь что-то разлилось у него внутри, на этот раз совсем не больно.
“Вторая порция”, - вяло подумал Евсеев и отключился.
Придя в себя, обнаружил, что его перетащили на балкон.
Опять лежал на спине, прямо на бетонном полу (мелькнуло нелепое в своей неуместности опасение простудиться), но по прежнему не чувствовал ничего и пошевелиться, как ни старался, не мог. Тело стало чужим, словно выпотрошенным и замороженным. Только вялый, редкий стук крови в ушах.
И больше ничего.
Ни страха, ни боли, ни времени.
Ничего.
Ни-
че-
го.
Опустились душные сумерки. Из окна квартиры лился неяркий красноватый свет. Из соседних окон слышались нетрезвые голоса и музыка. Во дворе заводили машину.
Темнота колыхнулась, закрыв собою свет.
Евсеев сумел разглядеть, что кто-то навис над ним и трогает его живот (он ощутил дискомфорт, как при массировании затёкшей части тела), издавая едва слышный треск и клекот.
Глаза быстро привыкли, и прямо над собой Евсеев увидел существо с коротким округлым тельцем, вывернутыми, распухшими в суставах конечностями и безволосой плоской головой, с двумя длинными усиками-антенами. Фасеточные глаза матово и холодно отражали свет фонарей во дворе. В вертикальной щели рта пузырилась, вязко вытекая, обильная слизь.
Из промежности существа, подрагивая, показался тёмный саблевидный шип.
Появляясь на несколько сантиметров и снова исчезая внутри существа, с каждым разом выходя всё больше, шип наконец ткнулся Евсееву в живот, с силой надавил и безболезненно вошёл.
Существо задрожало, затряслось, приседая и поднимаясь на расставленных лапах.
Клёкот усилился, заглушая дворовые звуки.
Что-то явно переходило в Евсеева, раздувая его внутренности...
***
...Что было потом, Евсеев уже не помнил. Какое-то время (хотя он совершенно потерял его, времени, нить) он ещё пробовал думать о Наташке и Митьке, о хлебе, который так и не купил, о контрактах и поставках, о пятничной скидке в “Тараканах”, потом он думал о Татьяне Сергеевне и о Ларисе, о шевелении внутри себя и о погоде, затем стали мерещиться монстры из Doom-а, потом сознание затихло, успокоилось ровной гладью, и он просто смотрел на серый потолок балкона, а там прошло лето и наступила осень, за ней зима, он всё лежал и лежал, не видя уже потолка, потом по-весеннему зачирикали птицы, а когда из него вылезли многоногие и шустрые ларисины дети, он был уже похож на почерневшую мумию.
(с) Кирзач
