Весна на кладбище всегда наступает неожиданно. Вроде еще пару недель назад все в снегу было, а теперь птички поют.
Людям бывающим на кладбищах эпизодически, т.е. в связи с известными печальными обстоятельствами, здесь все кажется мрачным в любую погоду. Для нас же, скромных тружеников лопаты и бетономешалки – кладбище вроде любимого завода или института научно-исследовательского. У нас есть все атрибуты солидной организации: планерки и совещания, служебная развозка, производственные травмы, товарищеские встречи по футболу между бригадами и даже ведомственная столовая.
Один мой родственник из маленького райцентра Вологодской области долго не мог понять, как это – «работать на кладбище»? У них, видишь ли, все работы выполняют просто родные и близкие покойных. Я же оппонировал ему, используя статистические данные смертности по Санкт-Петербургу за позапрошлый, 1992 год. Исходя из этих данных, выходило, что ежедневно только наше кладбище должно принимать порядка десяти-пятнадцати усопших. И если каждого из них будут закапывать необученные и далекие от матушки-земли родственники, наступит всеобщий хаос и разруха.
Впрочем, хаоса в стране и так хватало. Иногда, некоторые наши сотрудники, по досадному недоразумению оказавшиеся трезвыми дома к 21-00, смотрели программу «Время», а затем с утра, в произвольной форме, пересказывали увиденное. Картина происходящего в стране выходила совсем неприглядной. Кое-кто из рассказчиков намеренно сгущал краски, фантазировал, а некоторые даже пророчествовали.
Ну, то есть прогнозы разные строили, типа ясновидящих.
Так, один из ветеранов нашего кладбища, дядя Паша, еще в марте девяносто третьего, опрокинув в свое нутро майонезную баночку чистого спирта, сообщил о банкротстве «МММ» и массовых народных волнениях. Которые, к нашему удивлению, и последовали через несколько месяцев.
Дядя Паша на время сделался знаменитым и пытался еще пару раз, так сказать, прорицать «на бис». В том числе и по личной просьбе директора кладбища: его интересовал сокровенный и глубоко личный вопрос: даст ли ему стервозная и несовершеннолетняя дочь начальницы районной овощебазы? Но ничего путного из предсказаний не выходило. Не помогал ни спирт, ни купленный в валютном магазине «смирнофф». Дядя Паша лишь отделывался общими фразами: «Я бы не стал утверждать столь категорично и однозначно... Множество сторонних факторов... Я не властен над промыслом Божьим...»
Слегка протрезвев, он признавался нам в приватных беседах: «А вы как хотели? Скажу ему «даст», а она возьмет и не даст... Он меня с говном съест. Скажу «не даст» – мне сразу пиздец...» Короче, сложно дяде Паше было. Между тем, дымящееся либидо не давало директору покоя, а он, в свою очередь, не давал покоя дяде Паше. В конце-концов, дядя Паша сначала перестал обедать в столовой, потом перестал посещать раздевалку и душевую. Вскоре, в самом дальнем углу кладбища он сколотил себе, что-то вроде собачьей будки, где и базировался.
Со временем хижина дяди Паши стала своеобразным клубом. От ближайшего столба, хозяевитый кладбищенский ветеран протянул в будку электричество, которое питало трамвайную печку, тусклую лампочку и перехваченный изолентой магнитофон «Квазар 303». Эти удобства мгновенно были оценены вашим покорным слугой и прочими работниками кладбища.
Здесь необходимо рассказать о распорядке рабочего дня в этом скорбном месте. Трудовой будень начинается в полдевятого утра. Бригады землекопов (или, как у нас говорят «негров») получают «ямы». То есть план захоронений на ближайшие шесть часов. Далее все расходятся копать ямы и ждать ящики с усопшими. Каждая бригада состоит из трех человек: как правило, двое собственно землекопов и один – для ответственных и тонких работ типа разглаживания свежезалитого бетонного поребрика, который родные и близкие, обычно заказывают сразу, дабы застолбить свою территорию от посягательств соседей. Две-три бригады подчиняются одному бригадиру, который осуществляет общее руководство и распределяет работы по установке памятников, заливке поребриков, а также справедливо делит прибыль от этих работ. Кроме бригад с «неграми» и их бригадирами есть свободные люди. Это ветераны типа дяди Паши и «писари». Первые живут мелкими заказами: скамеечку со столиком справить кому, крестик завалившийся выровнять, урночку подхоронить. Негры ветеранов уважают, и заказы на малобюджетные работы им регулярно подкидывают.
Я же служу «писарем». «Писари» - распиздяи всех мастей, но с хорошо подвешенным языком. Именно поэтому среди них много бывших фарцовщиков. Их работа – убеждение. «Хозяйка, а не хотите памятник поставить? Очень дешево, ниже государственных расценок...» – обращается писарь к торчащей над могильной оградкой жирной жопе в рейтузах. Жопа отрывается от дерганья сорняков на холмике и тут же интересуется: «Эт почем?»
Все! Первичный контакт установлен. Теперь задача писаря взять телефончик тетки и, время от времени, вкрадчивым голосом интересоваться, не созрела ли она еще на установку гранитного монумента. В ходе уговоров допустимо применение таких безотказных схем как «памятник – сегодня, деньги – завтра»; «полная рассрочка на год» и т.п.
Мною же были введены в оборот схемы легкого запугивания клиента с использованием традиционных церковных праздников. Так, особенно несговорчивым, после третьего телефонного звонка я, как бы случайно приоткрывал тайну: «Значит, сейчас не будете заказывать стеллу и поребрик? Ну, смотрите... После Троицы цемент подорожает...» Иногда я говорил, что цемент подорожает после Пасхи. В особо сложных случаях я употреблял Преображение Господне и Родительскую субботу. Люди пожилого возраста умилялись: надо же, какой молодой, а все праздники знает! Те, клиенты, что моложе – проникались уважением. Я для них становился как-бы посланцем из мира, где время измеряется исключительно датами божественного толка.
Однажды, будучи совсем нетрезвым, вошел в раж и пригрозил подорожанием важного строительного материала после Иванова дня. Клиент оказался продвинутым и попытался затеять дискуссию о дохристианской Руси, но я сразу осек его, заподозрив в приношении на могилку обильных угощений. Что, безусловно, свидетельствовало о латентном его язычестве.
Но вернемся к обычному трудовому дню. Часов с десяти начинается завоз усопших. Заканчиваются захоронения обычно к обеду. Иногда, конечно, случаются сверхурочные. Бывает, что тело, к примеру, километров триста везут. Тогда могильщикам-землекопам ничего не остается, как томиться в ожидании. Особенно тяжело зимой: ну сами посудите, холодно, ранние сумерки, яму снегом засыпает... Прямо скажем, неприятно все это.
Поэтому, когда в конце ноября, дядя Паша пригласил к себе на новоселье, радости коллег не было предела. Хижина дяди Паши, как нельзя кстати оказалась на нужном участке кладбища. Более того, сердобольный дядя Паша показал всем интересующимся дупло в дереве, где отныне будет храниться ключ от постройки.
Согласно тенденциям времени, новосел пригласил на мероприятие и отца Игнатия, кладбищенского священника, дабы тот кадилом в помещении помахал.
Пьянка была знатной. Были даже танцы под группу ДДТ, итальянского певца Челентано и песню про «ягоду-малину». На шум приехал даже нелюдимый тракторист Володя и, после употребления трех стаканов водки, прочитал нам несколько стихотворений Иосифа Бродского. Это многих тронуло до глубины души, ведь никто и предположить не мог, что этому мрачному типу не чужда поэзия!
Наутро мало кто что-то помнил. В частности отец Игнатий посеял где-то кадило. «Вы не видели такую хрень, типа примуса на цепочке? Вы не понимаете! Это мой рабочий инструмент! Ну как для вас лопата...» - сокрушался батюшка. Участники новоселья у дяди Паши пожимали плечами и советовали служителю культа не парить мозг, а заказать в слесарке новую «хрень на цепочке».
Тракторист Володя обнаружил себя под утро в лифте одного из домов Купчина, зажавшим в правой руке скомканные женские трусики «неделька». Цепенея от ужаса, любитель Бродского нажал кнопку первого этажа. Тщательно осмотрев подъезд, и, не обнаружив следов борьбы и насилия, он открыл дверь на улицу. Вплотную к дверям стоял его родной трактор. Никогда еще Владимир не испытывал такого чувства нежности к этой вонючей и грязной конструкции! Нашарив под сидением «малек», он опустошил его одним глотком и тихонько тарахтя двинулся в сторону кладбища... Происхождение трусов ему впоследствии так и не удалось выяснить, даже многократно погружаясь в аналогичное состояние.
Немалая часть остальных участников мероприятия побывала в «обезъянниках» разных районов города на Неве. Мне повезло: я проснулся на своем диване.
...Мы весьма романтично встретили в дядипашиной избушке Новый год. Были и хлопушки и серпантин. Один из бригадиров, позаимствовал у своей жены – заведующей детским садом, целую коробку масок всевозможных зверей и сказочных персонажей. Шампанского не было, но водки было видимо-невидимо. И какой! Как раз незадолго до Нового года, к нам на кладбище стали свозить застреленных бандитов и рэкетиров разного уровня. Их дырявые тушки привозили в дорогих краснодеревых ящиках. Родственники и бывшие коллеги убиенных сыпали в яму вместо медных денег бумажные американские доллары, а могильщикам выдавали запотевшие бутылки «Абсолюта». По единодушному мнению их решено было сохранить до Нового года. В середине декабря, тракторист Володя, черпая ковшом «Беларуси» мерзлый грунт на новом участке кладбища выловил из недр земли бутыль определенно дореволюционного происхождения. «Царская водка!!!», - обрадовался Владимир. Однако, в силу врожденной интеллигентности, он не стал дегустировать содержимое в одну харю, а торжественно отнес находку дяде Паше: «На Новый год откроем «хоттабыча»... Дядя Паша бережно завернул бутылку в тельняшку и положил сверток в резиновый сапог. Отец Игнатий тоже решил поучаствовать в праздновании и принес свою долю: пять литровых бутылок водки «Распутин». В качестве главной закуски было сварено два таза пельмений.
Провожать старый, девяносто третий год, начали часов в восемь вечера, затем по электронным часам отца Игнатия откупорили найденного Володей «хоттабыча», а там и «Абсолюта» бандитского черед настал. Надо отметить, что найденная антикварная бутылка не слишком порадовала своим содержимым искушенную публику. «Не было тогда современных технологий, оттого в ней сивушных масел многовато», - резюмировал дядя Паша, прополоскав напитком десны.
...Ну а потом - мы скакали по снегу среди крестов и гранитных и мраморных памятников, кидались серпантином, грохотали хлопушкам и от души потешались над батюшкой Игнатием, который зачем-то нацепил маску Чебурашки и, путаясь в полах рясы, бегал за участниками банкета и пытался всех троекратно расцеловать... Магнитофон «Квазар» звучал оркестром Гленна Миллера. Вы когда-нибудь встречали Новый год на кладбище под «Серенаду солнечной долины»?
...Первая половина января – время горячее. Везут на кладбище тех, кто не рассчитал свои силы в новогодние праздники. Потом – затишье до марта. Там погода начинает меняться, соответственно врачи не справляются...
Апрель. Кладбище превращается в одну большую стройплощадку. Самое горячее время для «писарей». Кто-то хочет памятник, кто-то поребрик в пять рядов на манер египетской пирамиды. Кладбище - тоже ярмарка тщеславия.
Этот апрель был особенный. Он был с Пасхой.
В этот солнечный воскресный день хотелось слушать передачу «С добрым утром!» Практически на каждом могильном холмике сидели «грачи». «Грачами» на нашем рабочем языке мы называли посетителей кладбища с бутербродами, термосами, бутылочками «кагора» и пр. Т.е. тех, кто приезжал сюда, словно в однодневный поход.
Я начал обход с участка, где были упокоены старые большевики. Родственники подельников Ленина были, как правило, людьми обеспеченными и готовыми потратить приличные суммы на достойное оформление могил предков.
...Первый стакан я хлопнул около 11 утра за упокой души бывшего секретаря какого-то райкома партии. Его дочь – дородная дама лет шестидесяти, подготовилась к визиту на кладбище основательно: примогильный столик ломился от закусок. Присутствовали даже бутерброды с черной икрой. По этому поводу мне вдруг вспомнилось, что согласно каким-то традициям, на могиле положено есть то, что любил покойный. Стало быть, губа у знатного партийного функционера была не дура! Заказывать даме явно ничего не хотелось, поэтому я предпочел оставить ее наедине с роскошной снедью.
Описав круг по кладбищу, я оказался на так называемом «участке творческих работников». Здесь хоронили артистов неакадемических театров, рядовых членов Союзов писателей и художников. В общем, тех, кто писал в журнал «Юный натуралист», лепил скульптуры героев труда, снимался в эпизодических ролях. Эти люди при жизни все-таки считали себя богемой, и воспитанием детей особо не занимались. Благодаря этому многие наследники впоследствии становились разнокалиберными спекулянтами и делягами. Об их довольно гнусной сущности свидетельствовало то, что возле участка было припарковано с десяток автомобилей. В то время как въезд частного автотранспорта на территорию кладбища был запрещен. И даже дети ответственных партийных работников оставляли свои «волги» на стоянке у главных ворот. В общем, публика та еще...
Выбрав компанию «пожирней» (пара мужичков в джинсовых костюмах и с пяток разнокалиберных особей женского пола в одинаковых черных лосинах), я смело двинулся к ним, намереваясь предложить самый дорогой памятник из черного гранита и поребрик увеличенной площади. Они как будто этого и ждали. Только я раскрыл рот, как старший мужичок тут же стал задиктовывать: «... нам значит памятник, полную подсыпку, поребрик, оградку... Ну, в общем все чтоб, как у людей было.» Я даже опешил. Редкая удача! Чтобы вот так, в одном месте и все сразу... Пока я записывал, мужичок ловко достал из сумки бутылку водки: «А теперь надо выпить и поторговаться!!!» Одна из барышень тут же сделала шарообразные глаза и замахала руками: «Толя! Как ты можешь! Ты опять за старое! Вспомни, как ты себя вел на похоронах Катаняна!»
Толя, меж тем, уже наполнял стаканы: «Зоя, ну как я, по-твоему, должен беседовать о скидках с рабочим? Или ты предлагаешь ему пить в одиночку?»
Мы выпили, Зоя продолжала бухтеть вполголоса, а мужик, взяв меня под локоть, потащил в сторону. «Давай сейчас я буду громко возмущаться ценами, а ты мне как бы постепенно скидки делай... Но только не сразу!» Я, признаться, не был готов к такому повороту событий: «Так вы ведь даже цены еще не знаете...», - сказал я вслух, но уже почувствовал какой-то подвох. Однако Толик уже разлил следующую порцию.
«Памятник с цветником и установкой будет стоить...», - только и успел сказать я.
«Совсем оборзели на горе народном! Откуда такие цены!», - заголосил Толик. Поверещав пару минут, он вдруг, доверительно нагнулся к моему уху и заговорщическим тоном сообщил: «Ты пойми, мне моя сучка иначе пить не дает... А так, я вроде как переговоры веду. Но ты уж извини, братишка, но заказывать мы все равно ничего не будем: Зойке шуба норковая понадобилась... Нет, я знаю, сколько стоит и цемент и песок и гранит! Да я завтра вашему Илье Ефимычу позвоню! Снижайте на двадцать процентов!!!» Я был потрясен. Таких обломов я уже давно не испытывал. Но мне ничего не оставалось, как до конца подыгрывать этому хитрожопому Толику. В конце-концов, водку он мне исправно подливал...
К обеду я уже был изрядно навеселе. Жизнь, даже после общения с хитрованом-алкоголиком Анатолием, не стала хуже. Солнечная погода и обилие людей создавали атмосферу праздника. По центральной аллее кладбища, загадочно улыбаясь, шагал пьяный отец Игнатий. За ним поспешала стайка набожных старух. Из-под складок рясы у него выглядывала початая бутылка «Распутина». Само собой мы с ним выпили в честь Светлого Христова Воскресения. Батюшка совсем опростел и даже не постеснялся присутствующей старушачей паствы: «Не грех это, в честь праздника такого стопку употребить...» Судя по всему, таких стопок Игнатий «употребил» уже с десяток.
Коммерческая деятельность моя, между тем, не очень ладилась. В блокноте были лишь пара заказов на поребрики и один заказ на самый маленький памятник. Впрочем, после облома с Толиком, у меня и желание блистать красноречием в деле продвижения камня и бетона изрядно поубавилось.
Что такое полпятого вечера в теплый апрельский день? Нирвана. Я просто отдыхал. Присаживался на лавочки, курил, смотрел на небо. Иногда я общался с народом. Вернее народ со мной, поскольку я молча подходил к выкладывающим на могилы крашеные яйца людям, и они мне тут же протягивали стакан и закуску. Чего я только не пил! Удивительным самопальным кофейным ликером меня угощали две экзальтированные бабули. Я даже пытался записать рецепт, но где-то сразу потерял эти невнятные каракули.
Коньячный спирт из пятилитровой канистры я употребил с компанией отставных подводников. Расставались – лучшими друзьями.
После коньячного спирта мне вдруг захотелось любви. И она была мгновенно обретена в виде печальноликой девушки сидящей в одиночестве на скамейке главной аллеи. Алкогольные молекулы, закачанные в меня за целый день безостановочной пьянки, стали чудесным эликсиром, благодаря которому стало возможно все! Хотелось даже жениться на печальноликой! Прямо сейчас пойти с ней к отцу Игнатию, дабы тот свершил обряд венчания. Если бы смог, конечно.
...Проснулся я от холода. Вокруг было темно. Я лежал скрючившись на лавочке возле какой-то могилы. Стало как-то не по себе. По бедности могилки я вдруг понял, что валяюсь на самом дальнем конце кладбища. Это совсем нехорошо: разобраться здесь в сплетении дорожек и аллей даже днем было сложно. Как я здесь оказался, и куда делась моя несостоявшаяся невеста – вопрос десятый. Сейчас надо отсюда выбираться.
Я побрел практически на ощупь... Вскоре стало ясно, что хожу я практически по кругу. Вспомнились школьные уроки природоведения: определение сторон света по лишайнику на елках и соснах. Впрочем, около полуночи на кладбище эти знания были абсолютно бесполезны. Окончательно отупев, я уже собрался было завалиться на первую попавшуюся лавочку и попытаться уснуть, невзирая на холод и сомнительную компанию уснувших навеки. Но, о чудо! На одном из крестов в свете зажигалки я разглядел обрывки серпантина. Значит, где-то рядом избушка дяди Паши! А там тепло, светло, наверняка есть выпивка и закуска. Серпантин, встреченный еще на паре сиротливых бетонных крестов обрел для меня этакое философское значение, вроде моста между миром мертвых и миром живых и подтвердил, что я на правильном пути.
...Сложно описать те чувства, которые охватили меня, когда я оказался внутри хижины дяди Паши. Наверное, что-то подобное испытали Челюскинцы, выловленные в Ледовитом океане отважными летчиками. Лампочка, правда, включаться отказалась, но это был сущий пустяк. Пошарив по полкам, я обнаружил пачку церковных свечей, забытых Игнатием после освящения хижины, а под топчаном, было найдено и утраченное батюшкой кадило.
Из правого кирзового сапога я извлек поллитровую бутылку водки, из левого – большую бутыль лимонада и банку сайры в масле. Я оглядел найденные сокровища и включил магнитофон. Под дивную мелодию «Серенады солнечной долины» наполнил стакан и пожалел о том, что где-то утратил в алкогольном угаре печальноликую незнакомку...
Вскоре, я погрузился в легкую пьяную дрему. Это состояние - совсем не тот тяжелый отрубон, который бывает после тупого употребления четырех стаканов водки на голодный желудок. Легкая пьяная дрема – это грань между сном и явью, наступающая лишь на вторые сутки непрерывного пьянства. Как мне кажется, именно в таком состоянии Александр Грин придумал «Искрящийся мир» и «Бегущую по волнам»... Я же переместился в кинофильм «Тайна третьей планеты».
В тот момент, когда мой космолет проходил границу нашей галактики, дверь вдруг стала медленно открываться. Моих пассажиров, доброго робота Вертера, смелого мальчика Колю и других хороших землян, сразу засосало в образовавшуюся щель, и они сгинули в черной бездне. Я остался один.
Вернее не совсем один. Из открытой двери на меня смотрело бородатое и грязное чудище. Тут я сообразил, что нахожусь не на космолете, а в хижине дяди Паши на кладбище под Питером. Чудище находилось по пояс в земле и смотрело жадными глазами на бутылку с водкой. «Покойник!», - сначала я испугался этой дикой мысли, но уже через мгновение как бы смирился с этим обстоятельством и решил воспринимать его как данность.
«Живой труп», между тем, вполне отчетливо произнес: «Добрый вечер, извините за беспокойство...»
«А, привет...», - я про себя сразу решил: буду вести себя с ним так, будто каждый день с его коллегами общаюсь. То есть ничего незаурядного в его посещении не вижу, а потому и страха никакого не испытываю. Но на всякий случай предупредил:
«Вот в помещение только не нужно пихаться, не я здесь хозяин...»
Действительно, я ведь не в курсе, как дядя Паша относится к посещению своей хаты трупаками.
«Хорошо, хорошо. Мне и здесь нормально. После темноты да сырости... Вот если бы вы мне грамулечку водочки плеснули...»
Каков наглец! Водочки ему! С другой стороны, когда еще выпадет счастье забухать с посланцем с того света! Я налил водки, поставил на пол и подпихнул стакан черенком лопаты к дверному проему. Непосредственный случайный контакт с мертвой плотью все-таки вызывал у меня брезгливость.
Бородатое чудище ухватило стакан вымазанными в мокрой земле пальцами и залихватски залило содержимое стакана в себя.
Эх, жалко отца Игнатия нет! Было бы интересно услышать позицию православной церкви относительно происходящего. На всякий случай, под топчаном я нащупал ногой кадило. Хотя как именно применять его против живого трупа понятия не имел.
Я выпил еще и включил погромче музыку. Покойник закурил и посетовал: «Хорошо вот курева с собой взял побольше, а так и не знаю чего бы делал...»
«А чего, стрельнуть-то не у кого было?», - решил я сострить. Покойник лишь неодобрительно хмыкнул в ответ и толкнул стакан в центр хижины. С сигаретой в зубах, он напоминал, в общем-то, перекуривающего землекопа, стоящего в яме глубиной с метр. Только я то знал, что никаких ям перед входом в хижину дяди Паши нет! Я налил себе и ему еще. После второго стакана я уже не находил странным распитие крепких спиртных напитков с покойниками.
Надо отдать ему должное: он не лез с нелепыми расспросами типа «слетали ли уже наши космонавты на Марс?», «живет ли нынешнее поколение людей при коммунизме?», «женился ли Луис-Альберто на Марианне и вообще закончился ли сериал «Богатые тоже плачут?» Хотя, наверняка, его все это интересовало. Но он сидел молча, прикрыв глаза (или чего там у них, у трупов?) и слушал оркестр Глена Миллера...
Мы выпили еще и еще. Повторяя один и тот же алгоритм: он толкает стакан на середину хижины, я его подтягиваю черенком лопаты, наполняю и толкаю ему...
Наконец я решился задать вопрос, который волновал всех без исключения жителей земли:
«А вот скажи мне, уважаемый, а Бог вообще существует?»
«Конечно. Более того, его присутствие я засек даже этой ночью. Вот хотелось мне водки, так прямо сил нет. Он пришел ко мне и говорит: «Иди вот в ту сторону порядка 125 метров, найдешь дом, в том доме дверь... Отвори ея и будет тебе счастие в виде нескольких стаканов чистейшей «столичной».
Так ведь и случилось...»
«А как он выглядит, ну в смысле Бог? Старик такой бородатый и седой?»
«Да нихрена подобного! Нормальный мужик, не старый и не молодой. Не, ну там, в темноте, и невидно особенно, а так на вскидку на артиста или певца похож – видный мужчина».
Я изо всех сил старался запомнить показания живого трупа. Конечно, было бы замечательно сделать аудиозапись, но я боялся спугнуть ночного гостя. В дальнейшем эти показания могли бы быть с выгодой использованы отцом Игнатием. Он стал бы свидетелем... или как это? Очевидцем. Нет... Ну, в общем, по любому это нехило продвинуло бы его в церковной иерархии. А вообще мы могли бы с ним организовать собственную церковь типа «Видевших тех, кто видел Бога». Перспективы рисовались весьма радужные. Неожиданно меня охватило чувство тревоги: а вдруг это бородатое нечто уже наведывалось, например, к дяде Паше и, стало быть, я не единственный носитель Знания!!! Таким образом, моя монополия на создание новой церкви может быть нарушена старым, пропитанным спиртом, кладбищенским работягой. Но с другой стороны, дядя Паша уже стар, ему можно предложить отступные... или как-то еще порешать этот вопрос...
«...Ну как, очухался?», - надо мной нависала борода отца Игнатия: «Ну ты и нажрался вчера, всем кладбищем тебя искали. Когда стемнело, решили – домой укатил, или к бабе какой. А ты вот где, оказывается, залег...» Отец Игнатий пах тройным одеколоном и кадильным дымом. В открытую дверь яростно светило солнце. Я сел и огляделся. Потом выглянул на улицу: «А где покойник?» Игнатий утробно захохотал: «Какой в жопу покойник?! Допился ты, видать, совсем... Мы тут около тебя на полу инвалида безногого нашли спящим, это – да. Вчера с родственниками приехал на кладбище, а те нажрались и бросили его вместе с коляской. А тут стемнело, коляска его между могилок не едет. Вывалился бедолага и пополз. Вот, видать, к тебе и приполз... Но мы его уже родственникам, которые протрезвели и обосрались от страха, что деда где-то потеряли, передали».
Игнатий достал откуда-то из под рясы неизменную бутылку «Распутина»: «Давай, похмеляйся и домой поезжай, отдохни...» Что я покорно и выполнил.
