Я шел неспешным шагом по пыльной проселочной дороге. Весеннее солнце припекало уже вполне по-летнему, что сказывалось на моем внешнем виде - ворот расстегнут, руки в карманах, как какой то уличный босяк. Давно я тут не был, местность прямо таки не узнать, сколько лет прошло – ужас. Хотя с другой стороны, если приглядеться, то некоторые детали вполне узнаваемы. Вот знакомый пригорок, полянка вон, что справа от дороги – как была, так и осталась, сосна опять же – была сосна, как сейчас помню. А вон та самая развилка дороги, куда я собственно и иду.
Подходя ближе к цели своего визита, я увидел человека, фигура которого показалась мне до боли знакомой. Он, услышав мои шаги, обернулся.
- Витек!!! Сколько лет, сколько зим, здорово. Никак тоже память покоя не дает?
- У-у-у, привет бродяга!!! - Пробасил Витек
Он почти не изменился. Что тогда, что сейчас – амбал тот еще, голос как труба иерихонская, а уж не дай бог под его удар попасть – все равно, что под паровоз.
- Не дает зараза такая: - Вздохнув, пророкотал Витек. - Не дает…
- Вот и мне не дает… Места то узнаешь?
- А то. Правда, изменилось все сильно, но узнать можно.
- Канаву то вон ту помнишь? – Спросил я, указав на поросший травою овраг, который своими зигзагами, на сотни метров тянулся вдоль дороги.
- Еще бы, я тогда себе ладони до костей стер, пока кайлом махал.
- А вот в этой выемке «хохол» сидел: - Помнишь «хохла» то? Веселый чертяка, высунется из траншеи, запустит в кого нибудь глиной, сиганет обратно и ржет там внизу, пока кто то матом кроет весь белый свет. Пацан, пацаном. Я тогда еще к нему повернулся, хорош говорю хернёй страдать то. А он пялиться на меня, лыбится, и по стеночке так садится. Пуля ему голову на вылет пробила… Так и умер с улыбкой… Сколько ему тогда было то… - восемнадцать помоему…
- Семнадцать… - сказал Витек.
- Он себе год лишний приписал, когда на фронт уходил…
- Я всех помню. Вздохнул Витек
- И Сему «Балтику», и Трофима, и Петра… Всех помню…
- Из наших-то, с кем нибудь еще встречался? Прервал я затянувшуюся паузу.
- Дак, Семёныча видел как то. Но мы тогда даже толком не поговорили. С собой было, сюда вот позвал, но он отказался. Семью он все свою ищет. А их тогда в Питере, во время бомбежки всех и накрыло. Прямое пападание авиабомбы – сам понимаешь. А он не верит... Думает, что в эвакуацию уехали. Вот и мотается по белу свету…
- Да-а-а, дела… Слушай Вить, а я все спросить тебя хочу… Ты не обижайся пожалуйста… Но, куда ты тогда делся? Ты же вроде рядом был, а потом я смотрю, ты из траншеи вылез, и пополз в сторону леса…
- Думаешь, я струсил? - ухмыльнулся Витек.
- Думаешь, Витек увидел танки, и решил по-тихому ноги сделать…? К рации я тогда пополз, пытался подкрепление вызвать, Связался буквально на несколько секунд, успел сказать, что у нас прорыв, танки, а потом прямое попадание снаряда, и как говорится ни меня, ни рации. Из всей роты, ты один тогда в живых остался… Остальные, все подчистую – здесь вот лежат. И я тут лежу…
- Извини Вить, тогда мясорубка была страшная. Я очнулся только в госпитале, не знал я, что один тогда в живых остался, думал, может еще кто…
- Да, тебе тогда повезло…
- Вить, извини еще раз, но мне уже пора, Мне сегодня еще в одно место успеть надо…
И пожав ему на прощание руку, я побрел в обратную сторону, оставляя у себя за спиной пирамидку из красных звезд, которые ближе к вершине трансформировались в белых журавликов – взмывающих в небо…
А мне теперь нужно в Польшу, туда, где летом 1944 я был убит в бою за Варшаву…
© ds1
