Историю эту, причем задолго до того, как стал писать Андрей Кивинов, рассказал мне мой друг и коллега Женька Ильин, трагически погибший 10 лет назад.
Женька – почти двухметровый амбал с лицом, могущим по теории Ломброзо принадлежать серийному убийце или грабителю, бывший учитель истории, на вопрос: «Жень, а тебя дети не боялись?» своим неподражаемым голосом, напоминающим голос Карабаса Барабаса или Бармалея отвечал: «Они меня любили!». Тем не менее, население не ценило добрый нрав Женьки, и даже, узрев его в дверной глазок, отказывались открывать дверь и вопили, что вызовут милицию, поскольку не верили, что в дверь к ним не бандит ломится, а звонит представитель власти.
Женька умер, получив по голове при задержании «измайловских» бандюков, едва перевалив за тридцатник…
Вечная тебе память, Женька!
Впрочем, это была преамбула. А теперь сам рассказ.
В одном отделе опер был – копия Розенбаума. Плешь, усы, очочки, голос – не отличишь.
Но, вопреки имиджу, а может, и благодаря ему – антисемит жуткий.
Как-то заходит он в кабинет коллеги – то ли с вопросом каким, то ли закурить стрельнуть, то ли стакан хлопнуть – видит, сидит у того такой характерный персонаж, носатый, губастый, в общем, явно из сынов израилевых. Наш герой, моментально рассвирепев, кааааак… В общем, отвесил он неслабую плюху, мол, колись, падла жидовская. Однако по лицу коллеги он понял, что слегка, совсем чуть-чуть ошибся – столько ужаса было написано на его лице, а губы неслышно шептали: «Мудаааак! Это заявитель»
«Розенбаум» по-тихому слинял из кабинета. И тут начался Большой Пиздец. Огребший в ухо мужик оказался подполковником, сотрудником ФСК (Так тогда ФСБ звалось после переименования КГБ).
Начальник жрёт валидол горстями, кося глаз на погон и прикидывая, сколько звездочек слетит, задним числом приказ об увольнении «Розенбаума» подписал.
Следующий день был продолжением Большого Пиздеца – к начальнику приехал не только огребший в ухо подполковник, но и его шеф – генерал-майор с, представьте, тоже очень характерной семитской внешностью.
Начальник сидит не жив, не мертв, практически в предынфарктном состоянии, часто, как осьминог, меняя цвет лица - от колера больного коклюшем хамелеона до оттенков расплавленной магмы в кратере Эйфьяблякудлябля, а визитёры только кивнули: «Ну ми таки понимаем…», и предложили решить вопрос полюбовно. Им был очень нужен милицейский полушубок, тёплый, овчинный, просто незаменимая вещь на рыбалке.
Начальник, радуясь, что так легко отделался, выдал им и полушубок, и пузырь хорошего коньяка, и долго провожал их, кивая, словно китайский болванчик.
Увольнение «Розенбаума» было отложено до лучших, то есть, пардон, до худших времен, начальник ограничился только тем, что тот на полгода пролетел с присвоением майорского звания. А обиженный чекист, как ни странно, зла не затаил, и даже частенько наведывался к начальнику на рюмку ээээ… чая. Иногда к ним присоединялся и «Розенбаум».
© Штурм
