Я не могу выделить какую-то одну причину, из-за которой довел себя до такого состояния. В таких случаях говорят – навалилось. Сначала уволили с работы. Я усердно искал куда пристроиться, но после того, как ушла жена, уставшая терпеть безденежье и мою депрессию, я запил. Пил, чтобы не чувствовать удавки реальности на шее, пока не допился до состояния, когда обратной дороги нет.
В то январское утро, когда Москву засыпало снегом, а столбик термометра пополз от минус десяти к нулевой отметке, я зашел в хозяйственный магазин, купил несколько метров веревки и ножовку. Затем в гастроном, где взял бутылку водки. Странно устроен человек. Я неделю думал о том, что не хочу больше жить, но ждал когда потеплеет, чтобы повеситься.
Мне казалось, что это будет не просто. Что будет страшно, перед глазами поплывут лица близких людей, что я испугаюсь боли, но ничего этого не произошло. Я спустился в метро и пока ехал, думал – правда ли, что когда человек болтается судорожно в петле, он может испытать оргазм.
Я немного злился на людей в вагоне за то, что они едут по своим делам и не догадываются о том, что я собираюсь сделать. Еще больше я злился на тех, кто ехал в хорошем настроении и улыбался. Злился за то, что им хочется жить. Но больше всего меня раздражало то, что добираться до места пришлось не без препятствий. Сначала меня остановил полицейский, чтобы проверить документы. Благо я взял с собой паспорт. Затем поезд остановился в тоннеле и простоял почти двадцать минут, из-за чего я чуть не отказался от того, что задумал. Но к счастью, в тот момент, когда я уже решил перенести самоубийство на следующий день, поезд зашипел, снимаясь с тормозов, и покатил дальше.
Я вышел на станции Багратионовская. Дошел до Филевского парка, нашел в парке место поглуше, дерево с ветками удобными по высоте. Соорудил петлю, привязал веревку и сел под деревом, откупорив прихваченную с собой бутылку водки.
Я сидел, пока не выпил половину бутылки. Сложно объяснить насколько удивительными становятся привычные вещи, когда понимаешь, что видишь и чувствуешь в последний раз. Я поймал на перчатку снежинку и впервые за всю жизнь удивился совершенству ее хрупкой природы. Я смотрел, как она тает и в этот момент отчетливо понял, что многое открывается во всей красе только когда умирает. Может, когда я умру, кто-нибудь подумает – а он был хороший человек.
Я искренне пытался найти хоть одну причину, почему стоит жить дальше и не находил. Только еще больше убедился в том, что все делаю правильно. Остальная половина бутылки ушла, пока я пилил березу, чтобы получить подходящий для задуманного пенек. Никакой торжественности момента. Только пронзительное вжик-вжик-вжик от пилы. Никаких сомнений или страха. Вжик-вжик-вжик. Я встал на пенек, накинул петлю на шею и в тот момент, когда уже был готов оттолкнуться, услышал – стой, сука!
Она шла ко мне абсолютно голая по снегу. Я тряхнул головой, чтобы прогнать наваждение и от этого потерял равновесие. Пенек под ногами пошатнулся, и я повис в петле. В этот момент она взмахнула огромными черными крыльями за спиной и в одно мгновенье оказалась рядом. Она вцепилась зубами в веревку и перегрызла ее до того, как я отбросил копыта.
– Скотина тупая, – сказала она, подняла бутылку, в которой еще оставалось грамм сто водки, и приговорила их одним глотком.
– Ты кто блядь?
– Если я голая, это еще не значит, что я блядь, – сказала она и села на снег, пристроив одно крыло под себя. – Пеняй на себя, если я себе жопу отморожу.
– Все? Пиздец? Я допился? – я крепко зажмурился в надежде, что когда открою глаза, наваждение исчезнет.
– Ты не допился, ты тупой!
– Да кто ты, ебать тебя в душу?! – заорал я.
– Ангел, твой ангел хранитель, скотина.
Она встала, хлопнула крыльями, отряхивая снег, и со всего размаху залепила мне прямой в челюсть, от чего в голове взорвался ослепительный фейерверк, мир поплыл куда-то вправо и я потерял сознание.
Я открыл глаза. В голове гудело так, словно в ней установили трансформатор. В квартире, где я оказался, вкусно пахло яичницей с беконом и молотыми кофейными зернами. Не оставляя надежды, что мне все приснилось я встал с кровати и на цыпочках пошел на кухню. На плите шкворчала источающая желание жить яичница, а на подоконнике сидела она; голая, аккуратно сложив крылья за спиной, с сигаретой в зубах и смотрела в окно.
– Значит, не приснилось. Дай закурить.
Она протянула мне пачку. Я чиркнул зажигалкой. Дым ущипнул за глаза, вышибая слезу.
– Давай только без истерик, ладно?
– Где мы?
– В Бутово.
– Ты здесь живешь?
– Все ангелы живут в Бутово, по крайней мере, ангелы тех людей, кто живет в Москве.
– У тебя есть имя?
– Кристина.
Она спрыгнула с подоконника, сняла сковороду с плиты и с таким аппетитом принялась улепетывать яичницу, словно это самое вкусное, что только может быть на свете.
– Единственное, что скрашивает материализацию – это возможность ощущать вкус еды, – сказала она.
– Материализацию?
– Ну, да. Если не получается никак спасти человека, единственное, что остается – это показать себя. Если подопечный умирает, ангел умирает вместе с ним, а подыхать мне не хотелось, поэтому пришлось материализоваться. Мужики! Только вид голой бабы может отвлечь вас от мрачных мыслей. И полицию я на тебя натравила, и поезд в тоннеле остановила, нет – все мало!
– И что теперь? – я вытянул из пачки еще одну сигарету.
– Да ничего. Кофе мне налей, – она показала пальцем на кофе машину.
Я поставил чашку с кофе перед ней и стал рассматривать мою новую знакомую.
Крылья, показавшиеся мне черными, оказались таковыми только с внутренней стороны. С внешней стороны они белоснежные. Черные прямые волосы до поясницы. Ростом она почти такого же, как я, а я почти метр девяносто. Немного угловатая, из-за худобы, с упругими шарами сисек и широкими бедрами.
– Чего голая? Одежду носить религия не позволяет?
– Нельзя мне одежду. Обжигает.
– Так что, бог, получается есть?
– Нет бога. Есть только люди и ангелы.
– И все?
– И любовь. Любовь ангела к человеку. Я вот люблю тебя, скотину, с самого рождения, потому и стала твоим ангелом хранителем, а ты, идиотина, в петлю полез.
– И что теперь?
– Ничего, придется тебе наслаждаться моей компанией. Для тебя я стала реальной, но для всех остальных остаюсь невидимой и неосязаемой.
– Может, все-таки накинешь на себя что-нибудь?
– Возбуждаю? – она игриво прищурилась.
– Именно сейчас, когда жуешь, не очень, а вообще да.
– Не переживай, я буду крылышками прикрываться. Вот так смотри.
Она встала, резко расправила крылья, но не рассчитала квадратных метров бутовской кухни и снесла одним крылом со стола сковородку, чашки с кофе, а другим опрокинула чайник и кастрюлю на плите.
– Аккуратней!
– Ой, – она сложила крылья так, что одно прикрыло ее спереди, а второе сзади. – Мечтал когда-нибудь о крылатой бабе?
– Угу, спал и видел.
Оказывается, человек быстро привыкает не только к хорошему или плохому. Не менее быстро он привыкает к чудесам или тому, что не вписывается в рамки привычной реальности.
Мне приходилось спать с разными женщинами. Некоторые раздражали тем, что храпели так, словно двадцать лет отпахали на медных рудниках. Некоторые всерьез думали, что они морские звезды и раскидывали руки, ноги по всей кровати. Но попробовали бы вы спать с бабой, у которой за спиной крылья – четыре метра в размахе. Сначала я никак не мог приноровиться, пока не стал укрываться ее крыльями вместо одеяла.
Первую неделю мы не вылезали из постели. Оказывается, плюсом материализации для нее оказалась не только еда, но и секс. Вы когда-нибудь трахали бабу с крыльями? Та еще забава. Во время оргазма она хлестала меня ими по роже и если вовремя не получалось остановить, легко поднимала нас под потолок, откуда два раза я падал так, что чуть не переломал все кости.
Через неделю мы стали выбираться в город. Кроме меня ее действительно никто не видел, и мне стоило не малого труда общаться с ней так, чтобы окружающие не подумали, что нужно вызывать санитаров. Я купил проводную гарнитуру для телефона, чтобы люди думали, дескать, я разговариваю по телефону.
Больше всего она любила банановые пончики в Dunkin Donuts, кинотеатр в торговом центре Метрополис и завтраки в McDonald’s. С утра я ехал в мак, покупал ей завтрак, привозил в бутовскую квартиру, затем мы отправлялись в кино. После сеанса я покупал ей пончики, мы возвращались в Бутово ели пончики и еблись ночами напролет.
Иногда она улетала. Обычно среди ночи. Разбудит, поцелует в лоб, скажет – я люблю тебя, выйдет на балкон и упорхнет. В такие моменты я подолгу стоял на балконе, курил, смотрел на звезды и думал: «И я тебя, мой любимый ангел».
Бывало, Кристина улетала на неделю, бывало на месяц. Сначала я не находил себе места. Злился, даже пробовал снова зайти в запой, но спиртное в меня не лезло. Постепенно я справился с этим. Нашел хорошую работу, начал делать ремонт в квартире и научился ее ждать. А ждать было ради чего. У вас когда-нибудь баба с крыльями была?
В ту ночь она улетела, а я не смог уснуть. Я вызвал такси, доехал до Нового Арбата и почти до самого утра бродил по нему, ощущая всем естеством невероятное счастье из-за чуда, произошедшего со мной. Я не просто скучал, я тосковал по ней, как, наверное, тосковал бы по земле человек, оказавшийся один на другой планете. Я подолгу смотрел в небо, надеясь, что вот именно сейчас увижу ее стремительный полет и думал: «Где же ты сейчас, мой любимый ангел».
Метро открылось. Я доехал до Бутово, сел на скамейку возле подъезда и закурил. Я снова посмотрел в небо и увидел Кристину. Она сделала крутой вираж и приземлилась на балконе соседнего дома. Руки затряслись от волнения так, что я выронил сигарету. Дом был точно таким же, как тот где мы жили, поэтому мне не составило труда вычислить квартиру.
Я сорвал дверь подъезда с магнита и забежал по лестнице на девятый этаж. Прильнув ухом к двери я услышал то, чего боялся услышать больше всего – ее стоны, которые не спутаю ни с чьими больше. Голова закружилась, к горлу подступила тошнота. На ватных ногах я спустился вниз, дошел до нашего дома и поднялся в квартиру.
Я ждал ее еще неделю. Что я только не представлял, что только не думал. Я метался по квартире и орал: «Я отрежу тебе крылья, тварь пернатая! Как ты могла сука!»
Еще через неделю появилась она. Как ни в чем не бывало, пожарила свою любимую яичницу с беконом, забралась на подоконник и закурила.
– Где ты была?
– Раньше ты не спрашивал.
– Раньше я не думал, что ты улетаешь поебаться с другим.
– Узнал все-таки, – она сказала это так буднично, словно не произошло ничего страшного. – Давай я тебе расскажу, как все есть на самом деле.
– Уж будь любезна.
– У ангелов не бывает одного подопечного. Нас меньше, чем людей, поэтому на одного ангела приходится порой до двадцати человек.
– Ты говорила, что есть любовь, люди и ангелы, ты, что всех их любишь? – я почувствовал, как в груди забурлила обжигающая лава ненависти.
– Да, всех.
– Но как это блядь возможно! – я перешел на крик. – Как можно любить нескольких? Что ты за шлюха такая?
– Прошу тебя, не кричи, попробуй понять. Сердце ангела устроено иначе. Мы любим безусловно, просто потому что наши любимые существуют, понимаешь? Такая любовь может распространяться не только на одного человека. Если у матери несколько детей, ей же не составляет труда любить их всех одинаково. Не сердись на меня, не думай обо мне как о земной женщине. Разве ты несчастлив со мной? Почему моя любовь к тебе перестала делать тебя счастливым только потому, что я люблю кого-то еще?
– Да, что это за любовь, хули ты мне тут втереть пытаешься?
Она закрылась крыльями, пытаясь спрятаться от меня. Я орал, колотил кулаками в стены, бил посуду, пинал мебель, но она все равно молча сидела на подоконнике и курила.
Я схватил нож и представил ей к горлу.
– Так я не умру, – спокойно сказала она.
– Ты говорила, что ангел умирает, если умирает его подопечный, так, сука?
– Да.
– Пусть так и будет!.
Я выскочил на балкон и ни секунды не раздумывая, прыгнул вниз. Она успела схватить меня за руку.
– Не делай этого, я люблю тебя, не убивай нас!
– И я тебя, – ответил я и полоснул ножом ее по руке. Она вскрикнула и отпустила меня.
Говорят, что за секунду до смерти перед глазами человека проносится вся жизнь. В моем случае, жизнь перед глазами не пронеслась, но я успел подумать: «И умрем в один день, мой любимый ангел».
© week-by-week
