Довелось мне как-то побыть моджахедом. Дело было полгода назад, но тому радикально-религиозному дню предшествовала двухнедельная подготовка.
Решил я, значит, отрастить бороду. Ну, как решил. Как раз тогда меня уволили с должности торгового представителя за то, что послал подальше супервайзера, облыжно обвинившего меня в появлении на работе в нетрезвом виде (все вранье и придирки: с утра я перебил запах перегара подсолнечным маслом).
Мне дали расчет, тысяч тридцать пять, что ли, а в соседний магазин как раз новый сорт пива привезли и продавали по акции 2+1. Ну, борода и выросла.
Вообще, поиск новой работы — дело быстротечное. Ты думаешь, мол, пару дней отдохну от старой, идешь за пивом, потом одним прекрасным утром смотришься в зеркало — чистый Гэндальф. Волшебство какое-то.
Деньги закончились, а последнюю одноразовую бритву, остатки крема для бритья и полпачки лаврушки утащил сосед Айбол, когда заходил отмечать мое увольнение. На свиданку собирался. Как назло, вчера я, допивая последнее пиво, договорился по телефону о собеседовании на должность агента по впариванию ипотечных кредитов. Но, конечно, с таким кустарником поперек лица никуда не возьмут. Не любят они нашего брата нонконформиста. До собеседования два часа, а денег нет. Вечно мне вот так не везет.
Стану магометанином, осенило меня. Богохульство, конечно, но правоверному атеисту разрешается. Страна у нас демократическая, если борода — обязательный атрибут для представителя моей конфессии, то — сосни, система.
Вооружившись ножницами, я как мог привел в симметрию вылезшую из подбородка мочалку. Покряхтев, достал с антресолей дешевую тюбетейку, в которой как-то играл Алдара Косе на новогоднем корпоративе. Надел бежевые бесформенные штаны, подвернул. Благоговейно обелоснежился единственной выходной рубашкой. Оставалось найти камзол и кожаные полусапожки. Будем точны в деталях, чтобы даже Станиславский, воскресни он из великой вечности, не подкопался бы.
Подумав немного, я пошел до Айбола. Долг платежом красен.
К счастью, тот был дома.
— Есть камзол и кожаные полусапожки? — начал я с места в карьер: время поджимало.
За что люблю Айбола как соседа, он в таких случаях не задает идиотских вопросов типа «А на фига тебе?», а добросовестно морщит лоб и начинает вспоминать. Очень тактичный человек.
— Боты есть какие-то, щас принесу. А что за камзол? Я тебе не граф де ля Фер, в камзолах не хожу.
— Нет, мусульманский камзол. Ну, видел же по городу вахи ходят. Верхняя одежда до колен, поверх рубахи одевается. Летом он такой из плотной ткани, что ли, а осенью это вроде как полупальто из цельной овчины.
— Так это не камзол ни фига. Скажешь тоже. По-другому называется. Да и вообще, ты, по-моему, два разных вида одежды описал.
— Да? Я не знаю, всегда так называл. Да пофиг. Есть такое у тебя?
— Откуда? Хотя щас, обожжи.
Он ушел в комнату и вскоре вернулся, неся в руках…
— Эй, это вообще чапан. Геннадий Головкин в таком на ринг выходит. Я, вообще-то, на собеседование иду, а не на сельский той. Ты сам-то давно в Семске на улице человека в чапане видел?
— Слушай, у меня тут не магазин. Не нравится — не бери. А вообще он бы тебе пошел: это племянника, а ты высокий, плечистый, тебе как раз по колено будет, раз уж ты любишь камзолы. И он не гламурный, как у Головкина, а неброский, пурпурный.
Я с сомнением смотрел на дикое сплетение казахских орнаментов. Не огрести бы в краю в таком балахоне. Тут Айбол повернул мои мысли в другое русло.
— Молодец, — говорит, — что к духовному подался, тебе на пользу. Шпек будешь курить?
— Айбол, — говорю, — у меня через полтора часа важное собеседование. Конечно, буду.
Мы прошли в ванную, Айбол включил вентилятор в отдушине, достал пластиковую аппаратуру, бумажный сверточек и стал рассказывать про свои неудачные свидания, периодически чиркая спичкой.
Через двадцать минут я вышел из ванной, снова посмотрел на чапан и увидел его в совершенно ином свете. Яркое солнце било в него из окна, и узоры играли, манили, волновали. В конце концов, это моя национальная одежда. Патриоты мы или нет? Мусульманин-патриот — да такого в любой фирме с руками оторвут. Надежные это ребята, совесть нации.
Тем временем Айбол принес боты.
— Пойдут?
— Блин, нет. У тех они изящные, с загнутым носком, как у Гарун-аль-Рашида, это же — говномесы, по болотам от китайцев бегать.
— Это папины, — обиделся Айбол, — не хочешь, не надо. Туфли вон возьми лакированные, только почисти, когда возвращать будешь.
Я облачился в туфли и чапан.
— Похож я на правоверного?
— Один в один. Так ты, прости за любопытство, в религию ударился?
— Нет, просто собеседование сегодня, а бритвы не было бороду сбрить. Вот, заделался вайнахом, толерантность нынче в моде.
— Гм. А почему просто бритву у меня не спросил?
— У тебя ее нет. Ты мою последнюю утащил.
— Это было две недели назад. Мы только что курили в ванной, несколько нераспечатанных станков было у тебя перед глазами на полочке все это время.
Я чертыхнулся, но времени бриться уже не было. Будем следовать плану А.
На улице на меня попяливались, но не чересчур. А я шел грудь колесом, чувствуя приток божественной энергии. Пусть бога звали Джа, а не Аллах, но результат мне нравился.
Я подошел к дверям «ЖилИнвестБанка», вошел, поздоровался с охранником.
— Уассаламугалейкум, брат, да пребудет с тобой Всевышний. Я на собеседование.
— Здравствуйте, — обалдело глядя на меня, ответил молоденький секьюрчик. — Вам в пятый кабинет, это вон по тому коридору, по правую руку вторая дверь.
— Рахмет, уважаемый, — я отправился по указанному маршруту.
В пятом кабинете сидели три девушки, и все три уставились на мой чапан. Я производил фурор.
— Салематсиздерме, кыздар. Я, волею Аллаха, на собеседование.
Одна из девушек нервно сглотнула слюну, поправила очки и предложила присаживаться. Я отдал резюме и стал дожидаться традиционных вопросов.
— Много где поработали, — с непонятной интонацией сказала кадровичка, пролистав резюме. — А с последнего места почему ушли?
— Происки шайтана. Не любит Иблис нас, светлых. Все пытается выставить «летунами». Средство тут одно — молитва и терпение. Но Аллах милосерден, ибо послал мне ваш банк.
— Ясно. Кем вы видете себя через десять лет в нашей компании?
— Как и сегодня — человеком, несущим свет истинного знания заблудшим душам. Дайте срок — мы с вами тут все взорвем. В смысле, изменим.
Одна из девушек, гляжу, встала и — юрк за дверь. Собеседование, меж тем, продолжалось.
— Опыт продаж, я смотрю, у вас есть. Почти месяц торговым представителем. Давайте, проверим ваши навыки. Попытайтесь продать мне, скажем, ваш камзол.
— Это чапан.
— Ваш чапан.
— Этот чапан — часть моей национальной идентичности. Неужто я должен продавать свою историю, своих предков, свой патриотизм? Слышал бы вас сейчас Назарбаев! Нет, я считаю, что любовь к своей стране, к ее традициям — вот основа успешных продаж и бойкой торговли. Жаль, конечно, что я не узбек, те то все торгаши, ха-ха-ха.
Знаю я эти собеседования. Главное — оригинальность. Не нужно идти у них на поводу.
Тем временем вернулась сбежавшая девушка. За ней в кабинет вошел плечистый охранник, занял подоконник и стал буравить меня взглядом. Я дружески улыбнулся ему, но в ответ увидел лишь сведенные брови. Понаберут дебилов.
— Допустим, — продолжала очкастая, — вы стали директором нашего банка. Какое первое распоряжение вы сделаете?
— Распоряжусь построить приют для сироток. Лично буду преподавать там во время, свободное от приведения банка к триумфу. Я сделаю из этих ребят людей будущего, готовых принимать вызовы времени. Типа тренировочного лагеря,
понимаете. Сотни бойцов нового поколения.
Все шло как по маслу. Девушки переглядывались, очевидно, сраженные моими ответами. Неудивительно, весь день, поди, слушали этих прилизанных вчерашних студентиков, этих дроидов без ума и фантазии.
— Последний вопрос. Почему мы должны выбрать именно вас?
— Я буду стараться, чтобы ваши души осенил свет истинного учения, и молиться, чтобы Аллах ниспослал вам множество простаков, готовых платить пятнадцать процентов годовых. Если же я обнаружу в нашем коллективе происки шайтана… — я изобразил, будто стреляю из автомата. Мол, не волнуйтесь, тети, вы за мной как за каменной стеной. Охранника почему-то перекосило.
— Хорошо, мы вам позвоним, — помолчав, сказала кадровичка.
— Только скорее, а то я могу и в Сирию уехать, — приправив таким образом окончание формальностей порцией доброго юмора, я раскланялся и вышел на свет божий.
— Эй, — послышалось сзади. Я оглянулся и увидел плечистого охранника, ну, того самого.
— Тебя не взяли, — сообщил он мне, держась за кобуру, — и ты это… к нам больше не ходи. Не ходи сюда, слышишь!
И не успел я хоть что-то ответить, как он шмыгнул за дверь и стал наблюдать за мной из-за стекла. Псих какой-то.
Расстроившись, я поплелся домой. Невезучий я человек, нарвался на каких-то антиклерикалов. Вот бы в «Нашу правду» написать, как у нас коммерческих структурах относятся к мирной религии.
Добравшись до дому, я постучал к Айболу.
— Солома осталась?
— Проходи.
Я вернул соседу туфли и чапан, курнул и пожаловался на работодательский беспредел.
— Зря я муслимом прикинулся. Сейчас тренд на все советское. Рубчинский, там, треники, кеды, научный атеизм, бардовские бороды. Надо было твои говномесы надевать.
— Это папины. Слушай, у меня тетя на рынке торгует, — сказал Айбол. — Там, она говорила, вроде грузчики нужны. Две тысячи в день, таскать надо мешки с овощами, коробки всякие. Могу позвонить ей, если хочешь. Там, может, что получше подвернется. Только побрейся, пожалуйста.
И я пошел работать грузчиком.
