Мой тридцатник, или Эти презабавные шуточки маленьких пьяных ебанутых блондинок
Не стану я вам тут нести всякий имбицильский бред типа «ах, тридцать лет, это же такой сакраментальный возраст, переосознание, переосмысление, переоценка, кризис среднего возраста, хуё-моё», и прочий гон недоебаных неврастеников. Ничего подобного я не испытываю. Нервы у меня крепкие, сомнений в правильности принятых ключевых решений у меня не бывает, и нет ни одного прожитого дня в моей жизни, о котором бы я сожалел. Так что - обычный день рождения, эмоциональным колером не отличающийся от любого другого. Я просто расскажу вам о том, что в этот день со мной произошло.
25.10, восемь вечера. Ко мне приехали Ренсон с девушкой. Сидели, пили, беседовали, и всё такое. Часам к двенадцать ночи ко мне заглянула в гости девушка Аня, которой я отлично общался последние года полтора. Умненькая, вменяемая, взрослая, ну, вобщем, нормальная такая девица. Сексуального подтекста наши с ней отношения не имели, ибо она совершенно не в моем вкусе – рост слишком маленький, не люблю таких, да еще блять и блондинка, а это вообще ни в какие ворота не лезет (в этом мире есть только одна известная мне блондинка, к которой я могу испытывать сексуальное тяготение, и зовут её совсем не Аня Дубинина). Просто общение, не более. В этот же день она отмечала восьмилетие своего сына, а потом возникла у меня в аське, и я пригласил её на огонек, ибо живем на параллельных улицах.
Ничего экстраординарного вечер уже не обещал. Уехала подружка Ренсона, мы втроем досидели до полчетвертого утра, и, когда я увидел, что соседка уже окосела окончательно, то пошел её провожать. В лифте её потянуло на экстрим, она нажала кнопку стоп, и полезла рукой мне в джинсы, попутно расстегивая свои.
Не то, чтобы я ханжа, или чотам. Но я давно не ебу кого попало. Тем более, в жопу бухих блондинок. В лифтах. Поэтому я пресек эти нелепые попытки, застегнулся, и нажал другую кнопку. Мы дошли до Ярославки, поймали две машины подряд, но везти её домой водилы отказывались, и тут вдруг девушку перекрыло окончательно…
Она ломанулась через Ярославку к посту ДПС, вошла вовнутрь, бухнулась на стул перед дежурным капитаном, и безапелляционным тоном заявила, что хочет написать заяву, что я её только что изнасиловал. Здравствуй, жопа, новый год.
Гаишник охуело посмотрел на неё, потом на меня. Я даже и бровью не повел, хоть и был, мягко сказать, удивлен такой экстравагантностью милой леди. Меня, дело прошлое, обвиняли и не в таком. Тем более, леди в норковой шубке и с безмятежным пьяным выражением лица ну никак не походила на только что зверски изнасилованную одичавшим гастарбайтером. Типа меня.
- Вы чобля, отношения сюда пришли выяснять? – вопросил капитан с закономерным возмущением.
- Вы что, меня плохо слышите? Исполняйте свою работу! – взвизгнула дамочка.
- Ты чо, и правда её ебал бля? – обратился ко мне капитан.
Меня не хватило даже на брезгливое пффф. Я недоуменно пожал плечами, и отвернулся к окну. Капитан осторожно нажал на какие-то кнопочки на факсовом аппарате, стоявшем у него на столе. Аппарат захрипел, и с треском начал набирать номер.
- Занято нахуй, - отрубил капитан. – Хуй щас дозвонишься до сто шестого отделения бля. Может, вы отправитесь домой спать?
- Ах, так! – дамочка полезла в сумочку, извлекла мобильник, и набрала 911. – Алё… Меня изнасиловали… Анна Дубинина… Эдуард Багиров… улица Палехская, дом такой-то… а мы находимся на посту ДПС, в котором дежурный капитан не реагирует на мое заявление!.. Да, до свидания.
Тут капитан понял, что дело приняло серьезный оборот, и за дальнейшее бездействие его просто тупо и беспощадно выебут. Он отвел от меня в сторону извиняющийся взгляд, моментально дозвонился до сто шестого, и вызвал наряд. Дамочка продолжала сидеть на стуле, вперив обиженный взгляд в пространственный континуум дэпээсной будки.
- Пойду-ка я покурю, - сказал я, и вышел на улицу. Как же всё хрупко и нестабильно в этом мире! Шли первые часы моего тридцатилетия. Полчетвертого утра, я в домашней одежде, с накинутым на плечи легким пальто, вышедший провожать старую приятельницу, стоял у поста ДПС, а дома, в двухстах метрах через дорогу, меня ждали наглухо закрытый в квартире Ренсон, и ящик вискаря. В голове у меня звучала банальная мелодия - хэппи бёздей ту ю... хэппи бёздей ту ю... хэппи бёздей ту Сфии-ии-нкс... А в трех метрах от меня, через стекло стационара ГАИ, было хорошо видно девушку, благодаря которой через пару часов мне предъявят обвинение в преступлении особой тяжести, за которое я уеду пилить древесину очень далеко от родной и уютной Москвы. А по второму сроку, да еще и за изнасилование, мне накатят столько, что на данный момент у меня было только два моих личных выхода – потерять разум и начать гнать, либо просто наблюдать за происходящим отстраненно, сохраняя философский настрой и максимум спокойствия. Естественно, я выбрал второе, позвонил Ренсону, высадил его на ступор неожиданностью информации, и уже буквально через пару секунд после разговора, к посту, подвывая сиреной, подлетела ментовская газель, из которой выпрыгнули три здоровенных мента с автоматами, и, бесцеремонно меня оттолкнув, ломанулись вовнутрь помещения. Видимо, мой похуистичный облик не вызвал у них ассоциаций с особо опасным преступником.
Через минуту из поста вышел один из них, и смущенно поинтересовался:
- Это ты, что ли, насильник?
- Угу, - пробурчал я, аккуратно поместил окурок в стоящую у крыльца урну, и сладко зевнул прямо ему в лицо.
- Выкладывай всё из карманов нахуй. Умгу... умгу... бабло... возьми с собой... сигареты... у нас не курят нихуя, оставь тут... шнурки есть? Нету? Хуй с тобой... ремень... нету?... мобила... оставь нахуй... да хули ты её выключаешь, не сцы, тут у каждого по две своих.
26.10, Ярославское шоссе, ОВД Ярославский, полшестого утра. Я тусуюсь по периметру обезьянника отдела. Мне хуёво и неуютно. Представьте себе – за последние сутки я успел принять более трехсот звонков, писем и смс с поздравлениями, выпил огромное количество спиртного, ни минуты не спал, фактически не ел... пиздец какой-то. До смерти хотелось спать, а в обезьяннике – только деревянная скамейка двадцати сантиметров в ширину, бетонное основание которой передавало в мою измученную нарзаном тушку сразу весь имеющийся в здании отдела холод. «Блядь, а там же еще два креатива непринятые остались, ёб твою мать!» - почему-то вспомнилось мне.
- Начальник! Начаааальник!
- Ну, что тебе, насильник хуев?
- Слы, начальник. Переведи меня в камеру, ёбтыть, там хоть топчан есть, я заебался корячиться на этой ёбаной скамейке, рёбра блять все болят уже!
- В камеру ещё успеешь, гыгыгы. Примета хуёвая. Погоди до вердикта прокурора.
- Бля, да на хую я вертел приметы и вердикты! Я СПАТЬ хочу! Тебе что, трудно чтоли? Камера-то вон она, в соседнем помещении! Хули ты меня тут морозишь?
- Кого это ебёт, дружище. А нехуй было звать в гости кого попало. Да и если ты думаешь, что в камере теплее, чем в обезьяннике, то обломайся, нихуя там не теплее. У нас отопление только в дежурке и в кабинете начальника, бгагага! Не сцы, на соликамской пересылке согреешься, я слышал, что туда дрова завезли. А если повезет, да на Красный Камень к Ходору этапируют - там теперь и ваще Сочи. Бугага.
На хую я вертел такие шутки, блядь. Я и сам записной шутник ниибацца. Через пару минут выяснилось, что меня сейчас отвезут домой, дабы забрать паспорт, чтоб приобщить его к делу.
26.10, седьмой час утра. Я еду в газели с сопровождающими мусорами домой за паспортом. В голове всё та же мелодия, «Хэппи бёздей, хэппи бёздей...». Конвоир:
- Слы, ну вот скажи мне, нахуя ты ебал эту тупую суку?
- Неправда. Мне бы и голову это не пришло. Я не ебу пьяную скотину.
- А хули тогда она?
- А хуй её знает...
- Мда... Ясно. Может, она тебя на бабло развести хочет?
Нервный смех... какое нахуй бабло. Я полтора года с ней плотно общаюсь каждый день, знаю о ней всё, вплоть до имени любовника её сестры, и она прекрасно знает, что для стрясания с меня бабла это не самый удачный момент в моей жизни.
- А хули она тогда??? – сержант в полном ахуе. Видит же меня, общается со мной, и даже неубиваемый ментовской инстинкт ничего не решает. А для него это непривычно. Ибо... ну, вы сами понимаете. Какой-то я для него нехарактерный преступник.
- А хуй её знает... Перекрылась. Ты ж её видел... Она же с хуй ростом, с пайку весом. Пришла ко мне поддатая после дня рождения сына, да еще у меня съела литр мартини, ёбть. Кого хочешь перекроет. Она хорошая девушка вообще-то, правда! Я не знаю, что с ней произошло.
Открываю дверь, там пьяный Ренсон, при виде нас моментально протрезвевший. Надо отдать ему должное – в мегакритической ситуации он ведет себя довольно ровно.
- Начальник, можно ему немного выпить?
- Да, пожалуй, раньше десяти утра он всё равно в прокуратуру не поедет, - расчувствовавшийся от презентованной бутылки вискаря мент называет меня Эдиком, выдает всю возможную на данный момент информацию, предупреждает и рассказывает за всю хуйню. Я выпиваю пару сотен граммов, переодеваюсь в практичное, даю Ренату расклады по моим делам, чтобы он всё закончил за меня, оставляю ему ключи от квартиры, мы втроем дружно материм перекрывшуюся девушку, и меня снова везут в отдел.
Девять утра, там же. Подходит сменившийся дежурный майор (честь для меня, задержанного, невъебенная). Видимо, менты из предыдущей смены смене заступившей популярно все обяснили...
- Слушай-ка, Эдуард, она вроде протрезвела, но стоит на своем. Только что звонила, сказала, что подтверждает заяву. Через час едешь в прокуратуру, к следователю. Смотри бля, там прокурор, он нас тут в сто шестом пиздец как не любит, да еще полчаса назад попал в аварию, и расхуярил новую мицубиси...
- Мда... – мелодия «хэппи бёздей» в моей голове плавно переходит в другую... Отчетливо слышу в подсознании голос Бориса Давидяна, «В тайгэ так холадна, бэзжаластный мароз, а йа в баракэ пью чифир, чтоб нэ замьёрз, Ах калаколчыкы-бубэнчыкы ду-ду!». И вот в эту секунду до меня отчетливо доходит, что если меня закроют за лохматый сейф - я умру от стыда еще в СИЗО. Перед глазами у меня всплыл образ любимой... Вот честное слово, ничто и никогда меня еще не высаживало на такие эмоции. Но в свой собственный юбилей, сидя в камере, ожидая вердикта прокурора, будучи подозреваемым в преступлении особой тяжести, да еще таком стрёмном, я реально видел перед собой её глаза в тот момент, когда она узнала бы, что именно мне шьют... У меня дернулся левый глаз. Ситуация изо всей дури ёбнула меня по единственному слабому месту.
- Слы... – дежурный майор, видимо, что-то всё же успел понять. Вижу его руку, просовывающую сквозь решетку мой мобильник. Шепотом: – Я тебе ничего не давал. И ничего не изымал. И ваще – не вздумай никому звонить... (громко): Смотри у меня! Заебали! Распоясались нахуй! Будь моя воля, я бы всех вас, блядь, вывел вон за стенку, и расхуярил бы из автомата блядь через одного нахуй! Суки блядь!
Двенадцать часов дня. Три новых мента везут меня в прокуратуру. Всё по кругу.
- Слышь, парень, чо за косяк? – мент неудоуменно смотрит на мою физиономию. Никаких эмоций на ней не видит.
- Неправда... – всё, как и с первой бригадой.
В прокуратуре вижу Аньку. Отводит глаза, сволочь такая. Стыдно, наверное, гыгы. Потом её за закрытыми дверями долго допрашивает следователь. С ней заканчивают, вводят меня. Следователь – женщина. Долго что-то спрашивает, пишет. В процессе допроса в кабинет входит собственно прокурор. Тот по беспонту не пиздит, сразу хватает быка за рога:
- У тебя с ней был непосредственно прямой половой контакт? Только не врать мне тут!
- Нет.
- Смотри у меня! Сейчас ведь такой прогресс в медтехнике, что всё это можно выяснить на протяжении трех дней после контакта. Если выяснится, что ты врёшь, ты точно уедешь на зону. Это я тебе со всей ответственностью как прокурор говорю.
- Я информирован о возможной ответственности. По существу дела мне больше сказать абсолютно нечего.
Еще час я стою в коридоре. По коридору из кабинета в кабинет мечется Анька, перманентно насилуя телефон. Охраняющие мусора смотрят на неё тяжелыми, презрительными взглядами. После очередного похода она пулей вылетает из кабинета прокурора и мчится к выходу, затравленно озираясь. Прокурор выдает ментам мой паспорт:
- Сейчас везете его в отдел, и выписываете квитанцию о административном взыскании за грубое нарушение порядка в общественном месте, - переводит ехидный взгляд на меня. – А вот нехуй было матом на остановке ругаться. Нам похую, что у тебя юбилей.
(С) сфинкс
