Жарко. Очень. Курицы соседской курицы с утра до самой ночи несут яйца вкрутую. Собаки дворовые выпивают всю свою двоюродную слюну и дохнут от обезвоживания организма. Молодые красавцы живодёры, глядя на это, испытывают оргазм естественный, потому что пьют прохладную минеральную водицу и тайно мастурбируют. Остальная часть человечества спасается от пекла адского, пуская пузыри в ваннах с холодной водой. С утра до самой ночи. Самой ночью, впрочем, тоже. Не все. Но многие.
Первую половину ночи размазываю по себе пот. Вполне возможно, он прольётся когда-нибудь прохладным дождём над многострадальной пустыней Сахара. Но не сейчас, потому что я наконец-то засыпаю, и мне опять снится мой покойный папачас. С каждым разом он приходит всё более молодой, прыткий и красивый. Мы сидим в его комнате, весело болтаем о пустяках, что-то пьем и курим ганджубас. Он неотразим, как папа римский в момент взошествия на престол. Ещё чуть-чуть и я превращусь в прекрасную монашку, на предмет отдачи ему несуществующего сексуального долга несущественного... и только под утро меня покидает транссексуальная гипербола религиозного сна, и с первыми лучами беспощадного светила, проникнувшими в мою пыльную комнатёнку, я переворачиваюсь на другой бок и забываюсь в обществе давно забытых, но бесконечно дорогих мне женщин. Женщины ласковы. Женщины привлекательны и общительны. Женщины одеты и, похоже, раздеваться не собираются. Но все они без бюстгальтера. Для такой груди совершенно ни к чему эта деталь нижнего белья.
А с утра – сутра субтропических сумерек в виде непроизвольной эрекции, "Ромео и Джулиетты" Чайковского или Хаберта Люса, кофе по-турецки и эфемерного, едва видимого кусочка Ай-Петри сквозь дым приличествующей в данной ситуёвине сигареты. И мысли. Их много. Они разноцветные, как слепые котята и скороспелые, что тот рогатый автобус троллей на остановке кинотеатра «Спартак».
Одна из них задерживается рядом со мной – в пределах досягаемости, – зачарованная моей причёской. И я с упоением начинаю её думать: бюстгальтер тире блюзгальтер. И дело тут не в блюзе, как в музыке, а в грусти – банальной человеческой печали. Печально сознавать, что твоя подружка вынуждена поддерживать свою грудь (не руками). Значит, кончилось веселье, и она несовершенна. Уже. Увы.
Мадам, уже опали листья, как ятаганы засверкали при Луне..., нестройно, но довольно громко пропел я проходящей мимо даме, пытаясь привлечь её внимание. Мне это удалось. Она обиделась. Затем остановилась. Сказала: дурак…, дурачок, дурашка. Подошла. Близко. Очень близко. Холеными ухоженными пальцами с дорогим маникюром взяла меня за штаны в области члена и, обнаружив полнейшее спокойствие, свойственное лишь истинным алкоголикам, добавила:
- А сам-то!
- Я пью.
- Сколько?
- Сколько себя помню.
- Я имею в виду: в день.
- Не знаю. Математика – не мой конёк.
- А на чём же ты ездишь?
- Когда как, - я наполнил стакан, протянул ей и: - но чаще я сижу. На портвейне. А если приходится передвигаться по жизни, то тогда пытаюсь использовать надежду.
- Кстати, Надежда, - представилась она, улыбнулась, приняла из руки и сразу на грудь, взяла без спроса мою сигарету, понюхала её и вопросительно посмотрела на меня.
- Очень приятно, - мне захотелось быть галантным.
- А имя у тебя имеется, галантный ты мой?
- Конечно.
- Ну, и…
- Я не помню, - заплакал я.
- Ну-ну. Перестань, - она ободряюще потрепала меня по щеке. - Хочешь, я буду звать тебя Аликом?
- А вдруг так уже кого-нибудь зовут? - испугался мой голос.
- В мире всего лишь семь нот, но хорошей, плохой и просто не музыки от этого не убавляется.
- Ну, если так, тогда ладно, - успокоился я. - А Алик – это Александр, Олег или Алексей?
- Алик – это алкоголик.
- Где-то я уже об этом слышал, - сказал Алик.
- В мире всего семь нот, - сказала Надежда. Немного подумала, разминая до сих пор не прикуренную сигарету, и спросила его: - Алик, а зачем ты пьёшь?
- КПД боли, - ответил ей Алик. - Он позволяет жить. Жить полноценно, но, правда, не всегда так, как хочется.
- А как хочется?
- Ну, знаешь, если бы я знал, как хочется, не пил бы…, или пил бы постоянно.
- А в чём разница?
- «Нет никакой ложки, Нео».
- Что же тогда есть?
- Ничего.
- Да уж, - сказала она. - Мы лишь неполноценный сон Будды.
