Беснование толпы всегда доставляло мне какую-то мазохистскую радость. Не знаю, почему, но я всегда была отщепенцем. Несмотря на потрясающие успехи в математике и физике, многочисленные награды с олимпиад и пророчистое будущее в проектировании (моя школа предусматривала начертальную геометрию), более всего учителей взрывали мои тексты. Так всегда было.
Мои сочинения то показывали на выставках, то разбирали на родительских собраниях. Помнится, маму вызвали в элитную школу при Южном машиностроительном заводе, где я тогда училась в 7 классе, и сказали - мы дали детям текст, а она написала не пересказ, а сочинение. Это игнорирование требований учителя. Мы поставили ей двойку с занесением в табель. Мама пошла к директору. Мудрая была тётка, этот директор. Говорит - не судите людей за то, что их бесит, ну такое вот горе, ваш ребёнок пишет пересказ лучше, чем автор. Они тупо не знают, как с этим быть. Непонятные людям вещи порождают агрессию, ну типа надо смириться.
До этой школы была гарнизонная. Простая, без затей. Мной все восхищались, особенно благодаря должности папы, чё там кривить. Меня и там ненавидели. Тех, кто выделяется, ненавидят всегда.
Я переступила порог новой, элитной, мама сказала: учись, тебе тут понравится. Но когда я на местном турнире знаний обошла признанную всей школой и классным руководителем интеллектуальную звезду, семье стало кисло. У меня сразу случилось слишком много врагов. Меня стали травить. Устраивали "тёмные", били. Делали подставы перед учителями. Чужие родители, жертвовавшие на школу немалые деньги, хотели крови. Их дети, видите ли, не получали хороших оценок. А я так старалась учиться, чтобы понравиться маме, что тянула руку даже тогда, когда за урок уже было четыре злобно поставленных пятерки.
Правдолюбцев пиздят. Это аксиома. Меня пиздили нещадно. Дразнили за очки, воровали тетрадки, где можно было списать. У нас была только одна девочка, которую убивали больше меня - Ленка Попхаева, которую бил папа алкоголик, и которая родилась с отклонениями, но мама верила, что в среде нормальных она вытянется. Нормальные ебашили Попхаеву по полной программе за тупую фамилию, слишком высокий рост, жидкие волосы и низкий голос, за глупости, которые она с непосредственностью ляпала, и гоняли её на переменках портфелями по спине. Ленка злилась, но ни разу не пропустила занятия. У неё было лицо имбицила и такие же результаты по учебе. Но она упорно, сжав зубы, ходила в школу. Каждый день у неё отнимали бутерброды, мочили в сортире, но она ходила. И я никогда не видела, чтобы она плакала.
Однажды класс мне сказал - если ты с нами будешь гонять Ленку, будешь своей. Мы перестанем к тебе иметь претензии. Меня тогда избили, так, для профилактики. Ленка была мне противна, но я не стала. Было в ней что-то такое, настоящее. Что-то, что меня завораживало. И то, как она молча поднимает портфель с пола, и то, как она улыбается классухе: "Ну вы же просили описать детство, я же маленькая была, зачем вы смеётесь?", и даже то, как она бегала, поднималась, но бежала стометровку на физкультуре. Ленку, несмотря на диагноз, не освобождали. Не было у её мамы денег бороться против показателей. Она падала, спотыкалась, приходила последней, но бежала под истерический хохот всей толпы.
Когда я отказалась, меня стали гнобить ещё больше. Я не стала от этого с Леной подругами. Во мне всегда жил снобизм - не мой уровень дружить с уродиной. Травля прекратилась, когда моей маме предложили стать учителем английского в нашем классе, потому что наша основательно гулящая молодуха ушла в декрет, и её редкие доселе отсутствия освободили нам 6 часов в неделю напрочь. Классуха, которая ещё полгода назад объясняла моей матери, что её отпрыск разлагает своей успешностью коллектив, лично умоляла её занять место освободившейся роженицы.
У меня реально хуёво с английским. У меня животное неприятие этого языка. Я заслуженно получала свои двойки по принципу "бей своих, чтобы чужие боялись". Но и отличников этих от богатых родителей маман пиздила так, что мало не было никому. Как-то из-за того, что я в этом вопросе оказалась таким же бездарем, как и все, меня перестали трогать. Но всё равно, может быть и сбросили бы в пропасть, если бы Ленка Попхаева со своим диагнозом вопреки вообще всему, вдруг не заговорила по-английски так, что я ощутила себя чмом необразованным. Она через четверть болтала - уши заворачивались.
Я не могла не злиться. Но чувство завороженности её непотопляемостью взяло свое. Я её зауважала. Я тупо сложила копья. Она может то, чего не могу я, мегаодарённая. Она гений. Детская жестокость вообще не знает снисходительности. Она понимает только превосходство. Я бесилась от её превосходства. Но я уважала.
Уехать из этой школы пришлось в 9 классе. Не застала, когда у Ленки росла грудь и колосились прочие места, и что с ней было, в общем, абсолютно не зная её судьбы, просто забыла. Но так вышло, что одна из командировок случилась туда, где мама из меня пыталась сделать гения.
В компании, с которой мы заключали договор, в основном тусовались бывшие братки. Я, молодой директор филиала, приехала по дресс-коду и прочим вещам, страшно переживая насчёт тона разговора. По фене я ботать тогда ещё не могла, и вообще это был мой первый контракт, где надо было вести "переговоры". В общем, ссыкотно мне было шопездец.
Сижу, несут нам какую-то водку, какую-то закусь, базар намечается ностальгически знатный. Меня уже трясет, я не пью, хрен знает, как с ними разговаривать. Заходит барышня роста баскетболического, с длинными пшеничными волосами, с точёной фигурой, с лицом Моны Лизы и с какой-то совершенно домашней улыбкой. Я никак не могла понять, почему мне так остро режет взгляд её внешний вид. Она села. Через пару минут я поняла. Именно такой улыбкой Ленка улыбалась нашей мегеристой классухе, когда та её чмырила.
Мы были правы в этом контракте. У нас был спор. Но я молчала, не могла оторваться от вида невозможно, пронзительно, болезненно красивой женщины. Я тупо не слушала. Мои "замы" пытались что-то решать. Она, явно утомившись, спросила:
"Ну что, подпишем?"
"У нас есть вопросы"
"Ну какие вопросы, давайте уже подпишем, я устала от ваших телефонных стенаний, от этих разговоров, что кто-то кого-то не уважает. Давайте уже заработаем денег и разойдёмся".
"Ну вы хозяйка…"
Я, не веря своим глазам, смотрела на подпись. Елена Попхаева, генеральный директор.
Моя компания потеряла тогда не так много, был скорее вопрос принципа. Я отдала эту подпись ей, хотя у меня была тыща аргументов этого не делать.
Когда мы садились в машину, она подошла ко мне. С той же улыбкой. "Не ссы, подписи, это мелочи. Мы будем вашими оптовыми покупателями". И как-то совершенно фамильярно, неприемлемо, меня обняв, добавила: "Я так рада тебя видеть".
Мне стало стыдно. За то, что мне почему-то до сих пор нужно мнение толпы.
(c) nata_scherbina
