Однажды к нам в отдел принесли чёрный монитор. Монитор был новый, широкоформатный, в блестящем лакированном корпусе и очень красивый. Никто не знал, откуда он взялся. Право первому в отделе наложить лапы на новый девайс всегда принадлежало мне, но мне нравился мой старый монитор, и новичка отдали Кристине. Кристина была у нас единственной девушкой в отделе. Она очень радовалась новому монитору, но недолго — через месяц её уволили.
Монитор снова хотели отдать мне, но я всё ещё любил свой старый монитор, и чёрный монитор перекочевал на стол к Илюхе. Вобще–то на него ещё претендовал Егор, но Илюха в тот день работал в первую смену, и сумел первым переподключить чёрный монитор к своему системному блоку. Насладиться широкоформатным изображением Илюха успел недолго — через пару месяцев он скоропостижно уволился без объяснения причин.
При увольнении Илюхи Егор испытывал двойственные чувства. С одной стороны было жалко расставаться с товарищем, но с другой — наконец появилась возможность прибрать монитор себе. И после того, как я в третий раз отказался от девайса, счастливый Егорыч перетащил чёрный монитор на свой стол, рядом с моим.
Сначала всё шло хорошо, но потом я стал замечать, что этот монитор иногда ведёт себя странно. Порой во время работы экран его на пару секунд гас, а несколько раз во время отсутствия Егора я видел, что монитор внезапно включался при спящем режиме. Иногда вечерами, когда я оставался на работе один, из встроенных колонок монитора слышались едва уловимые звуки — не то скрип, не то шёпот. Егор уволился через три месяца.
Около года мы проработали с Саней вдвоём. Чёрный монитор стоял, подключённый к третьему компьютеру, за которым никто не сидел. Изредка нам не хватало производственных мощностей и мы выполняли какую–то недолгую работу на этом свободном компьютере. А потом к нам пришёл третьим дизайнером Дима. Уже тогда нам было ясно, что что–то происходит.
— Дима, не работай на этом мониторе, — предупредили мы его в первый же день. — Над ним висит проклятье. Три человека работали на нём до тебя, и все трое уволились.
Но Дима лишь усмехнулся. Он был здоровым малым — крепкая голова на коренастом теле — и не верил в глупые суеверия. Работа за монитором ему очень нравилась, но мы–то знали, что не всё так просто. Печатники, работающие в цеху по ночам, рассказывали, что иногда ночью слышали из нашей комнаты какие–то звуки, похожие на плач. А кое–кто говорил, что заходил ночью в нашу комнату за забытыми бланками и видел, что экран чёрного монитора странно мерцал, хотя мы уходя всегда мониторы выключаем.
Дима, как я уже когда–то писАл, уволился примерно через полгода. За пару месяцев до увольнения он жаловался на боли в спине и пояснице да так, что иногда ему даже приходилось работать стоя. Чёрный монитор не долго простоял в одиночестве — через некоторое время мы взяли на работу нового дизайнера.
Марем оказался отличным сотрудником. Пунктуален, всё схватывал на лету, он быстро стал всеобщим любимцем. Но примерно месяц назад он начал жаловаться на боли в спине и пояснице, и что меня больше всего поразило — он тоже иногда начал работать стоя. Марем утверждал, что так ему легче переносить боль. Всё бы хорошо, но в пятницу Марем внезапно написал заявление на увольнение.
А чёрный монитор всё так же привычно работает, а по вечерам, когда я остаюсь на работе один, из его встроенных колонок слышатся едва уловимые звуки.
Не то скрип, не то шёпот.
