В каждой семье есть такие вещи, которые считаются почти священными и бесценными, хотя вряд-ли их можно назвать антиквариатом. Например, в нашей семье это обеденный стол, под которым «пешком ходил» мой отец, я, а теперь и мой сын! У кого-то это чайник или самовар, у кого-то швейная машинка или тарелка из сервиза бабушки, который ей подарил сам председатель колхоза. Эти вещи считаются «лучше, чем новые», потому что «раньше лучше делали», хотя единственная их ценность, это память о близких нам людях или замечательных событиях.
В семье шестилетнего Семена таких вещей было предостаточно. Кухонный абажур от бабушки Лены, черное пианино «Волна», на котором училась мама и почти стала известной пианисткой, если бы не вышла замуж. По крайней мере, так говорила Семену бабушка Маша, когда отца не было дома. Еще были многочисленные склеенные чашки от прабабки, вилочка покойного прадеда Степана, очень уважаемого человека в своей деревне и бесчисленное множество мелочей, утеря которых воспринималась в семье, как утрата близкого родственника.
В один из осенних дней, когда небо особенно пасмурное и неприветливое, бабушка Лена достала из сундука своей прабабки лоскутное одеяло и торжественно вручила маме Семена. Мама расплакалась, прижимаясь щекой к выцветшей ткани, прошептала что-то вроде «Я же накрывалась им, когда была маленькой» и, держа одеяло, словно каравай, обернулась к сыну. Отныне, очередная семейная ценность перешла к Семену. Перед сном вся семья собралась у его кровати, проливая слезы умиления и периодически впадая в воспоминания, чаще всего начинавшиеся со слов «А вы помните...». Семен мужественно врал, восторженно прижимаясь лицом к пропахшему пылью одеялу и без конца поддакивал маме и бабушке, наперебой утверждавших, что мягче и нежнее этого одеяла нет и не будет. Наконец, плачущие женщины вышли из комнаты и Семен смог отбросить подарок и вдоволь почесаться.
Утром, к нему пришла бабушка с инструктажем и историей. По правилам обращения с реликвией, после сна следовало незамедлительно свернуть одеяло особым образом, завернуть в специальную простыню и перевязать бечевкой. Своим появлением одеяло было обязано прабабушке бабушки, которая лично сшила лоскуты и набила гусиным пухом. Раз в 50 лет пух заменялся и Семен прикинул, что судя по ужасному зуду, срок эксплуатации подходил к концу. Бабушка еще раз заставила его повторить последовательность действий с одеялом и вышла из комнаты.
Видимо, Семен перестарался. Расстилая семейную реликвию, он не заметил, как край одеяла зацепился за угол кровати. Резко взмахнув руками, чтобы еще раз расправить начинку из истлевшего пуха он услышал треск ткани. Уже через минуту комната была полна женских слез, криков матери и разбросанных по полу ошметков гусиного пуха. Целый день Семен провел, стоя в углу, а мать штопала лоскуты, расползающиеся в руках.
С тех пор Семен чувствовал себя все хуже и хуже. Боясь повредить столь ценное старье, он практически не спал, чтобы случайно не зацепиться во сне за что-нибудь. Кроме того, тело ужасно зудело и через некоторое время вокруг глаз проявились черные круги, щеки впали, а веко стало подрагивать. Наконец, организм не выдержал и у Семена поднялась температура.
«Нервы» - пожал плечами врач, осматривая осунувшегося мальчика. Когда Семена увозили на «скорой», бабушка попыталась всучить одеяло «для здоровья», но внук покрыл ее таким матом, что врач спешно захлопнул двери перед носом бабушки и машина с визгом вылетела из двора.
Пол ночи мать с бабушкой сидели на кухне и лили слезы. Наконец, решили лечь спать. Повинуясь порыву, мама зашла в детскую и легла на кровать сына, прижимая лоскутное одеяло к щеке. Через час, отчаянно расчесывая все тело, она запихивала реликвию в мусорный пакет, отгоняя причитающую бабушку теми же словами, что недавно произносил Семен. За одеялом последовали многократно склеенные чашки и пыльный абажур «бабы Лены». Участи избежало только пианино, в прочем, уже обещанное соседке.
В больнице Семен выспался, набрался сил и только мысль о возвращении к лоскутному одеялу заставляла все-таки подрагивать веко. Всю дорогу домой мама плакала и шептала ему «прости», обнимая его и целуя в макушку.
Зайдя к себе в комнату, Семен обнаружил на кровати упаковку с новым зимним одеялом. Оно было восхитительно мягкое и легкое, с чудесным наполнителем, название которого невозможно было произнести с первого раза. «А как же память?» - проворчала бабушка, глядя на сияющего внука и прижимая к себе одинокий лоскуточек реликвии, что вымолила у матери.
«Бабуля!» - произнес Семен и бабушка сжалась - «Поверь, я тебя никогда не забуду!».
