О старичках и старушках

Один буржуй купил аж две квартиры в доме № 17, первый подъезд – себе с женой и собакой Карлой трёхкомнатную, на пятом этаже, а дочке двухкомнатную, на четвёртом, прямо под собой.
Район тихий, дом старый, жильцы en masse пожилые, шансы проснуться посреди ночи от задорной песни «я крутой прикольный перец, у меня обритый череп» невелики.
Чистый мёд без добавления дёгтя в природе встречается, но редко. В том же подъезде проживала трёхголовая гидра осуждения социальной несправедливости, воплотившаяся в трёх старух – Бах, Ласун и Каблукову.
Пару месяцев в буржуйских квартирах шёл ремонт.
После семи вечера не сверлили, мусор за собой убирали.
– Видали? Новую плиту понесли! – сказала Бах.
– Панство какое, со старой плиты есть не могут, тьфу! – сказала Ласун.
– А чего ж плиты не покупать, наворовано, трать не хочу, – сказала Каблукова.
В сентябре буржуи въехали.

В семь утра буржуй уезжал на чёрной машине, в восемь буржуева жена отчаливала на зелёной, в половине девятого вылетала буржуйская дочка и уносилась на белой.
Возвращались в обратном порядке.
Здоровались, улыбались.
– Видали? Устроили из двора автопарк! – сказала Бах.
– Панство какое, в автобусе им не с руки, тьфу! – сказала Ласун.
– А чего не разъезжать, нахапали, на самолёт хватит и ещё останется, – сказала Каблукова.
По утрам воспитанную собаку Карлу выгуливала буржуева жена, по вечерам дочка.
– Видали? Это ж сколько страшилище это жрёт, это ж семью прокормить можно! – сказала Бах.
– Панство какое, выделываются, с совочком, с пакетиками, тьфу! – сказала Ласун.
– А чего ж и псарню не завести, денег немеряно, – сказала Каблукова.
В начале лета одна дворничиха ушла в декрет, двое уволились, а ветеран ЖЭСа Алексеич выпал во внеплановый запой.
Оказалось, чисто там, где убирают.
Бах, Ласун и Каблукова проели плешь и перегрызли последние нервы жэсовской начальнице.
И тут как-то резко стало чище.
Это в рань несусветную буржуй в спортивном костюме живо махал метлой, а вечером в субботу буржуйская дочка мыла подъезд.
Замолчали надолго, но не навсегда.
– Видали? В депутаты метит, очки зарабатывает! – сказала Бах.
– Панство какое, потерпеть не могут, тьфу! – сказала Ласун.
– А чего ж не мести, ряшку вон какую наел, – сказала Каблукова.
В августе собака Карла сильно поранила лапу, скакала на трёх, смотрела жалобно.
В сильный ветер на дочкину машину свалился фонарь со столба, лобовое стекло, капот, ещё и левое крыло задело.
В тот же день буржуева жена оставила окна открытыми, в результате один стеклопакет вывернуло с корнем.
– Что вы намордник на неё нацепили, собачке и поскулить нельзя, иди сюда, Карлочка, собаченька, иди, пожалею хорошую девочку! – сказала Бах.
– Ой, и дождём залило, воду собрать быстро надо, полы вздуются, счас подымусь, помогу, – сказала Ласун.
– Сын мой по кузовным работам спец, все хвалят, в очереди стоят, телефон запишу, говори, от меня, от Раисы Васильевны, – сказала Каблукова.
А у буржуя случился форс-мажор, молодой краснодеревщик почти безвозвратно запорол бюро из карельской берёзы, понятно, что не хотел, но не терять же лицо перед немецким клиентом, и буржуй вместе с двумя мастерами почти двое суток исправляли и корректировали, всё сделали, отправили в срок, решили отметить, но три рюмки коньяку в компании с голодным желудком и бессонницей привели к тому, что буржуя привезли и с трудом доставили на пятый этаж, сам идти он, может, и хотел, но не мог.
– Смотри куда идёшь! Осторожней! Это ж не мебель, человек! – сказала Бах переносчикам.
– Пойду рассолу налью отнесу, а то панство это пилюлями похмелье лечить будет, похмелье пилюлями, тьфу! – сказала Ласун.
– Где ж ты выдержишь, день и ночь работает, всё в семью. Вон у сына моего соседи, врагу не пожелаешь, а нам, женщины, повезло, грех жаловаться, повезло. Жалко только, что буржуи, – сказала Каблукова. И вздохнула.