От одной женщины муж ушел. Забрал дрель и тапочки, поцеловал в щеку и ушел к Зинке. Вышел на улицу, а там – пусто. Карантин. Коровавирус. Мужик спешит в предвкушении.
У Зинки – секс, а у мужика его уже полтора года не было. У жены что-то в организме случилось. Ходили с женщиной к врачам. Те всё осмотрели. Говорят: это психологическое. Женщина заплакала, а мужик плюнул и говорит: «Нахрена ты мне без секса? Я без секса не могу. Извини». И ушел к Зинке.
Идет по улице. Вдруг навстречу полиция. Подошли, остановили. «Нарушаете, гражданин? Пройдемте в отделение».
— Я, — мужик говорит, — от жены ушел. Насовсем. Вот – дрель, вот — тапочки.
— Ничего не знаем, — ему отвечают. — А у нас план: двадцать оформлений в сутки на отдел, вынь, да положь. А ты у нас как раз тринадцатый.
Мужик взмолился, упал на коленки:
— Пощадите, родненькие! Не могу в отделение. Меня Зинка ждет.
Его не слушают, подняли подмышки и потащили в воронок.
Привезли мужика в шестьдесят восьмое, оформили ему протокол. Звонит Зинка:
«Ты где?»
«В милиции!»
«Что случилось!?»
«Да вирус! Будь он неладен!»
Пока суть да дело, оформили мужика, уже ночь наступила. Пора его отпускать. А как отпустишь? По улицам ходить нельзя. Отвезли на дежурке домой, по адресу прописки. Как мужик их не умолял, чтобы к Зинке, а те ни в какую: «У нас инструкция. Что в паспорте написано, туда и везем».
Зашел мужик в подъезд, подождал, пока машина уедет, и снова к Зинке сиганул. Двигается мелкими перебежками. Звонит ей тихонечко:
«Бегу!»
Не успел буквально пару кварталов.
Попался мужику, как назло, другой наряд. Из семнадцатого отделения. Мужик им бумажку показывает: «Отпустите, братцы. Второй раз вяжете!»
Те смеются, жестоковыйные. У них с шестьдесят восьмым вроде социалистического соревнования, кто больше преступников поймает. Привезли опять в полицию. Снова протокол. Мужик психует.
Зинка на нервах, звонит снова:
«Ты где?!»
«Да опять арестовали, ироды!»
За «иродов» дали мужику сутки административного ареста. Отобрали дрель и тапочки и заперли с забулдыгами, которые его всего обкашляли. День прокуковал с пьяницами. Следующей ночью снова домой повезли. Как мужик не просился к Зинке, а ни в какую.
«Мы, — говорят, — очень резко отрицательно против такого. Чтобы от жены – к другим бабам».
Звонит ей по дороге. Зинка уже и не знает, что ей думать. Сомневается. Мужик божится. Поскандалили даже малость.
Привезли к дверям. Он вид сделал, что домой пошел. А сам выждал, и ползком к Зинке крадется. Каждой тени пугается. Полночи за столбами прятался, пока доковылял. Вот, уже и дом ее, Зинкин. Вроде добрался, слава Богу. Дверь в подъезде открыл, а навстречу ему – наряд. Как раз на домашнее насилие выезжали:
«Здравствуйте, гражданин. Предъявите документики».
Мужик так и сел.
«Не поверите, — плачет, — меня уже третий раз оформляют».
Полиция эта совестливая оказалась:
— Понимаешь, мужик, — говорят, — мы бы тебя отпустили. Но ты у нас как раз двадцатый. А без двадцати смена никак не закончится. Второй час по району мыкаемся, в засадах сидим. Люди, сволочи, хитрыми стали. Никак их на улицу не выманить. Войди в наше положение.
Короче, отвезли мужика в пятнадцатое. Зинка уже трубку не берет. Все поняла. Что он тряпка и подкаблучник, и от жены уйти так и не смог. А зачем ей подкаблучник?
Мужик и не возражал даже, когда его снова к дому вернули. Значит, такая у него судьба: без секса до конца жизни мучиться. Позвонил в двери. Так и так, говорит. Жена впустила. Улыбается, пьяненькая.
Мужик положил тихо дрель и тапочки на место. Поел борща. Выпил чутка с горя. Пошел в кровать, а там у жены – снова секс. Что-то внутри в обратную сторону перевернулось, от душевных страданий сдвинулось. И опять, как и прежде, стало. В самом лучшем виде.
