Женщин надо пороть, это очевидно. Иначе – без должной и своевременной порки – они слишком широко рот разевают, руки распахивают и ноги расшагивают. Что само по себе не особенно страшно, но очень раздражает. А излишнее мужское раздражение, оно известно к чему ведет – неоправданная агрессия, тычобля, драка у ларька, передел сфер влияния, революция, война, блокада, голодомор. И все из-за того, что расшалившуюся хабалку по жопе розгой вовремя не оттянули. Не говоря уже о том, что та самая шаловливая хабалка, не ведающая той самой розги, а также необходимой нормальной женщине скромности, тоже норовит из винтовки стрельнуть и генеральские погоны к лифу пришить (но желательно без мордобоя, а то ведь макияж).
Какому доброму (по пьяни, видимо) козлу первому пришла в голову крамольная мысль о неприкосновенности женской задницы в плане плети, сейчас уже и не упомнить, но чтоб ему икалось на том свете и вертелось в гробу, сволоте бессмысленной. Да он и сам бы, думаю, если б дожил до наших дней, публично повесился бы на центральной площади от стыда, признав предварительно всю ошибочность и глупость собственного мыслительного усилия касательно сохранности женских жоп.
Было бы, право, весело и всенародный праздник, но история сослагательного наклонения не знает, история знает только наклонение неприличное, в народе называемое «раком».
Так вот и живем уже много лет – раком, неправильно, кривенько-косенько. Девки ходят все сплошь непоротые, пупками светят, трусы из-под штанов выставляют, сиськами вверх-вниз подпрыгивают. За версту видно – не хватает им крепкой мозолистой мужской руки с прутом ореховым в ней. Да что там за версту, с тысячи километров потенциальный неприятель в перископ своего шпионского спутника способен разглядеть это позорное свидетельство нашей стремительно падающей строгости, а за ней и боеспособности. Впрочем, у неприятеля, к счастью, те же проблемы по большей части. Так что не шибко он и радуется.
Раньше ведь как бывало. Очнется от сна послеобеденного барин, выйдет на двор, почешет яйцо, оглядится да и схватит за толстую русую косу пробегающую мимо девку. Девка с разгону опрокинется, выбегут из-под нее самой крепкие ноги с белыми икрами и грязными пятками, шлепнется она на толстую жопу прямо в пыль, сарафан у нее задерется, обнажая плотные ляжки и мохнатое срамное, из глаз слезы от натяжения косицы брызнут во все стороны. Сарафан скоренько оправит, сидит, дышит тяжело полной грудью, влажными коровьими глазами снизу-вверх на барина смотрит – знает, что сейчас будет, только счастью своему еще не верит.
Барин косу отпустит, конечно, – не садист же. Ласкового пинка под булку сапогом воткнет, на ближайшую скамью бородой покажет и подмигнет игриво. Девка тут же икнет от радости, захихикает, закраснеется круглыми щеками, вскочит с земли, побежит к лавке стремглав, хоть пять метров всего, там сарафан подберет, низ свой заголяя, на лавку плюхнется, ноги в сторону разведет и в сторону смотрит. Барин подойдет, на ходу штаны рассупонивая, картуз скинет, бороду почешет, рубаху красную на груди рванет до треска для острастки, приладится и воткнется с размаху на полную длину срамного уда.
Ну и потом начнется минут на пять туда-сюда, от солнца к луне, от неба к земле. Девка пищит, визжит, губы кусает. Барин пыхтит, лицом краснеет, потом с бороды капает. Коса растреплется. Штаны с барина совсем спадут – только и мелькает вперед-назад волосатый зад, а ветер надувает красную рубаху. Пятки девичьи в воздухе смешно болтаются. Ну и что там еще – ущипнуть, за грудь прихватить, сморщившийся сосок лизнуть, зарычать под конец, замереть устало и опустошенно секунд на двадцать-двадцать пять.
Отдышится-отойдет барит, поднимет девку, поворотит в позу наклона за сладкой клубникой на грядке, сходит в сени, вынесет оттуда длинный хлыст и приступит к главному. Размахнется для начала коротко и оставит легкий красный след на полной белой девичьей заднице. Ойкнет девица, чуть подогнутся от страха ноги, но осадить нельзя, дальше стоит. Барин уже пошире замахом – вжик – вспорет немного кожу. Выступят малые капельки сукровицы. Отведется уже далеко рука, пойдет удар плотный, сильный, заметный. Всхрапнет баба, задерет снова на спину поехавший было вниз сарафан и вцепится до хруста пальцами в скамью.
И дальше уже само полетит как по маслу до ломоты в правой руке. Раз-два-три. Раз-два-три. Деревенский вальс, звенящая и лопающаяся вскриками мелодия, сладкая исконная музыка. Жарко, душно, полетит в сторону окончательно рубаха, рухнет девка грудью на лавку, заливаясь солеными слезами. Вжик. Хлысть. Чпок. Зайдется кашлем от напряжения барин. Тут и довольно. Девку оттащит кто-нибудь к бадье с водой, отпаивать холодным. А барин пот утрет, подберет рубаху с картузом и отправится в дом – ужинать или табаку покурить, а, может, и супругу в библиотеке найти и тоже выебать-выпороть.
И порядок был в головах. Ровность, тишь, благоденствие. А теперь что? И не шлепни лишний раз по жопе коллегу – засудят в два счета и самого без штанов по миру пустят. Да сейчас даже розги нормальные не найдешь, плетки нормальной толком не купишь. Докатились до края – дальше только пропасть. И польза порки женской понятна, в общем, каждому, только привычный уклад поменять сложно. Как быть? Куда бежать? Кого пороть-то, а? Молчит, не дает ответа баба непоротая, смотрит исподлобья, участковому милиционеру записку о домашнем насилии строчит.
А ведь сама женская задница создателем нашим так устроена, что идеально для протяжного щелчка плеткой подходит. Округлая по форме – мишень удобная, оттопыренная – чтоб лишнего вокруг нее по возможности хлыстом не задевать, мясистая – дабы до кости не прохлестать, а кожа с мясом-то заново легко отрастут. Сымет баба трусы, так правая рука инстинктивно сжимается будто бы вокруг рукоятки невидимой плетки или неосязаемого хлыста. Белая, полная, объемная жопа – красота, загляденье, простор для праведного телесного наказания. Как ее не пороть можно – не ясно.
Тем более что от порки у женщин сознание проясняется – это известный научный факт, в доказательствах даже не нуждающийся. У них сразу потуги всякой хуйней заниматься пропадают, любовь и уважение к мужу просыпаются, имперские амбиции только в качестве поддакивания мужчине в вечерней застольной беседе остаются. Таланты к кулинарии, рукоделию и воспитанию детей открываются. Сплошная польза, никакого вреда.
Вы как хотите, а я сегодня домой зайду и с порога жене скажу:
- Сымай штаны, пороть буду!
Только она на меня сначала посмотрит косо, потом кинет чем-нибудь тяжелым, затем в ванной комнате запрется и будет извинений ждать. Сие станет дополнительным печальным подтверждением того, что женщин надо пороть. Надо. Это очевидно. Да только как теперь? Хуевые времена настали, тяжкий век.
