Привет. Хочу поделиться своей кул стори. Нытье, конечно, но зато авторское и без ссылок на телеграм)
Мне 26 лет и детство у меня было не самое радужное. Отец умер, когда мне было около 4 лет. Я его не очень хорошо помню, одно из немногих воспоминаний – это как он избил мою мать до синяков (так, что ей пришлось звонить на работу и отпрашиваться, потому что синяки были на лице и их было не скрыть) и побил меня.
Сразу оговорюсь, чтобы было представление, моя мать – тощая женщина, 50 кг для нее – значит быть ужасно жирной. 1 размер груди – самый максимум, размер одежды – 40-42.
Мой отец был весьма… полным человеком. Около 120-150 кг, судя по фотографиям.
Я пошла фенотипом в отца и его родню. Лицо очень похоже, телосложение эндоморфное, крепкое. Однако на детских фотографиях я выглядела худым ребенком, но с широкими плечами и бедрами. Очень малый рост (на голову меньше сверстников) не улучшал положения, и, пока остальные девочки выглядели как эльфиечки, я была, скорее, дворфом.
За это моя мать гнобила меня всю жизнь, начиная лет с 7. Меня заставляли заниматься спортивной гимнастикой по 4 раза в неделю 2 часа в течение 7 лет. Я множество раз хотела бросить это, плакала, умоляла, пыталась скандалить, сбегать, но не могла однозначно пойти против воли матери.
Как будто этого было мало, меня сажали на разнообразные диеты (напоминаю, ребенка 7-14 лет без каких-либо проблем с весом). С высоты прожитых лет, понимаю, что «диеты» было сложно таковыми назвать и они больше напоминали экзекуции.
Например, после 6 есть нельзя. До тренировки есть нельзя, после тренировки есть нельзя. Это база, которая комбинировалась с другими диетами, которые менялись каждый месяц. Менялись они потому, что я все равно набирала вес, несмотря на все материнские усилия (в 7 лет это возмутительно, конечно).
Каждый раз при объявлении новой диеты мать использовала слово «мы», которое меня страшно злило: теперь МЫ будем кушать только яблочки и кефирчик, теперь МЫ будем кушать только до 12 утра, теперь МЫ будем кушать все без мяса, только овощи и фрукты и т.д. Слово «мы», на мой взгляд, было излишним, ведь мать себе мало в чем отказывала и ела запрещённые продукты на моих глазах. По ее мнению, это было для меня дополнительно мотивацией, типа похудеешь и тоже будешь это есть.
«Диеты» удивляли своей извращенностью, и я чувствовала себя жертвой маньяка, на котором пробуют различные методы издевательств. Я жила практически в постоянном голоде.
Особыми видами издевательств, на мой взгляд, были походы в гости. Когда стол ломится от еды, все вокруг веселятся и едят, а у меня в тарелке яблоко, которое мать купила по дороге. Помню свои ощущения, как будто я лишний человек, на этом празднике худой жизни, и как мне приходилось выходить в туалет, чтобы поплакать.
Из-за тяжелого спорта, у меня постоянно ухудшалось зрение. В мои 14 лет когда мы пришли на очередной поход к офтальмологу, врач поставила вердикт: правый глаз -6, левый глаз -8. Настоятельно рекомендовала бросить тяжелый спорт.
Дальнейшую сцену я запомнила навсегда.
Мать спрашивала, есть ли возможность оставить тренировки, может таблетки прописать или еще что, ведь, цитирую, «без тренировок она разожрется». Врач посмотрела на нее исподлобья и сказала, что если она хочет, чтобы ее ребенок ослеп, то тренировки можно и оставить, конечно.
Я тогда ликовала, ведь меня теперь будет множество свободного времени. О, как же я ошибалась. Мать придумала новый способ удержать меня «чтобы я не разожралась». Теперь, чтобы получить еду (обед или ужин), мне необходимо было сделать n-ное количество приседаний, прыжков на скакалке и упражнений на пресс. Все это веселье продлилось, слава богу, недолго, ровно до момента, когда мне назначили операцию на глаз, и 6-недельный период реабилитации после. Упражнения были забыты.
Все это должно было помочь мне стать невероятно стройной и похожей на мать (спойлер: не получилось). Вместо этого я заработала РПП (расстройство пищевого поведения), из-за которого произошло все ровно наоборот.
Я ненавидела всю свою жизнь, потому что чувствовала, что ничего из того, что происходит, я не контролирую. Я обязана была отлично учиться (потому что «у твоей мамы почти золотая медаль в школе» и «почти красный диплом». Почти, потому что ни медали, ни диплома вообще у моей матери не было). Мне нравилось учиться, и для меня быть отличницей не составляло никакой проблемы.
Никакой похвалы за свою отличную учебу не получила. Ведь если 5 – так и должно быть, это норма. Если 4 – почему не 5? Если 3 – я лишалась компьютера/плеера/телевизора на неделю, и со мной всю неделю обращались сквозь зубы. Если я что-то просила (сладость, новую тетрадь или предмет одежды), то мне недовольно цедили «не заслужила».
Так я усвоила урок, что я обязана делать все идеально, а если случается ошибка, то ко мне будут относиться как к дерьму. Я должна везде побеждать, быть первой, быть лучшей. Все должно быть идеально, по заранее сформированному плану, без единой помарки. Когда моим одноклассникам дарили новые ПК и телефоны, ведь «они закончили год без троек», я тихо охуевала в стороне – для меня это было в новинку, ведь меня даже по голове не гладили за куда большее.
Итак, я должна была идеально учиться, 4 раза в неделю идти на тренировку, 2 раза в неделю – на доп. занятия по английскому. Вечером я делала уроки. Весь мой будний день был расписан по часам, субботу и воскресенье резервировала мать для походов в магазин, генеральной уборки (которая случалась каждую неделю), ну и для уроков.
Пока я не бросила гимнастику в 14 лет, у меня не было друзей. Совсем. После школы, когда девочки собирались вместе дома или погулять, я шла на доп. занятия. Все группки друзей сформировались без меня, ведь у меня просто не было времени.
Мою мать, впрочем, отсутствие друзей совершенно не волновало. Однажды я пожаловалась ей, что у меня нет друзей и мне одиноко. Тогда она сказала: «Ну и что? У меня тоже нет. И вообще, у тебя есть я, ты всегда можешь со мной время провести».
Я росла замкнутой и в постоянном стрессе. В школе я сидела постоянно была одна, дома меня ждал ежедневный прессинг.
Моя мать – человек, который легко выходит из себя. Она не умеет контролировать свои эмоции, очень зависима, как мне казалось, от своего месячного цикла, судя по периодичности ее истерик.
Наверное, из текста выше понятно, что я была довольно беспроблемным ребенком. Училась хорошо, с дурными компаниями не шаталась, делала все, чего моей матери хотелось, и не могла пойти ей поперек, потому что обладала весьма слабой волей и просто не могла поступить по-своему. Но этого было недостаточно.
Случайная плохая оценка, неправильно брошенное слово, вовремя не освобожденный компьютер, опоздание на тренировку – жестоко наказывались. Любая попытка сопротивления – жестоко пресекалась. Под словом «жестоко» я подразумеваю унижения (особенно любимыми были слова «свинья» и «сука»), истерики (крики и передразнивания), избиения (ремни, веники, кулаки – все шло под руку. Однажды она так сильно ударила меня по руке, что мизинец на правой руке разбух и посинел. В травмпункт я не обращалась, но палец до сих пор болит, если его сгибать).
Все мои косяки усердно обсуждались за стеной кухни с ее подругами, нарочито громко, чтобы я слышала, какая я хреновая дочь. Особенно «сочувствующим» подругам выдавался мой номер телефона, и после очередного акта перемывания моих косточек они мне звонили и спрашивали, почему я такая хуевая, почему я так себя веду. Объясняли, что я должна слушаться мать, ведь она столько для меня делала. Посылать их нахуй я научилась только после 21 года.
Особенными видом наказания считалось выгнать меня из дома (первый раз это случилось прямо в 7 лет). Меня грубо выпихивали за входную дверь в подъезд, прям в чем я была (как правило в шортах, майке и на босу ногу). Если на улице зима – мне в след кидалась куртка и сапоги. Это было особенно унизительно для меня, потому что мне приходилось либо плакать в подъезде под дверью, чем привлекать внимание соседей, либо идти на улицу. С каждым разом время, которое мне приходилось стоять под дверью, увеличивалось, поэтому я стала уходить на улицу и гулять, пока не замерзала окончательно. Как правило, спустя час-два меня точно пускали. Однажды мне пришлось ночью идти к подруге и ночевать у нее в подъезде, потому что домой меня так и не пустили, а у подруги все спали и никто не открыл мне дверь.
В моей жизни мне не принадлежало абсолютно ничего. Все мои вещи могли в любой момент под предлогом наказания отняться, ведь «твоего тут ничего нет». Я не могла себе отстричь ужасно длинные волосы (которые были неухоженными, без формы, без челки, секлись, начиная от лопаток), потому что «вот передам тебя мужу, пусть он решает, какая прическа у тебя будет, а пока я решаю». В 16 лет, когда все девушки в моем классе ходили к косметологу на брови и чистку лица, мне нельзя было выщипать брови дома, потому что «может ты себе еще и пизду выщипаешь? Только шлюхи в твоем возрасте брови трогают». Одежду мне нельзя было выбирать самостоятельно, ведь все, что я выбирала, было неправильно, некрасиво, немодно, мне не шло и вообще «это для худых и высоких девушек». Я, кстати, была 42-44 размера, что считалось ею неприлично толстой. Поэтому мне выбиралась исключительно мешковатая одежда на размер больше, максимально свободная.
Если я выбирала что-то, что было приталенным или подчеркивающим грудь/бедра – «это НАМ не идет, МЫ такое не носим, для НАС не подходит». Когда мы выбирали мне бюстгалтер, она заявила такое в очередной раз, я не смогла сдержать смех. Помню, я тогда подумала, неужели сиськи у НАС тоже общие?
За одежду я слушала упреки каждый раз, когда она мне покупалась. «Опять тебе покупать одежду, каждый год одно и тоже, покупать штаны и блузки, обувь ты опять убила. А ВОТ Я ношу одни штаны уже 4 год, почему ты так не можешь? . (Действительно, почему ребенку нужно каждый год покупать новую одежду? Загадка).
Когда у меня начала расти грудь, и новый бюстгалтер приходилось покупать каждые полгода, она вообще впала в перманентную истерику, ведь это в очередной раз напомнило ей, как я от нее отличаюсь. Сиськи перестали расти только в 20 лет, дойдя по итогу до 6 размера, что приводило ее в ужас, ведь «мужчины любят маленькую грудь, умещающуюся в ладошку, а не вымя, как у коровы» (это прямая цитата).
Любая моя попытка приукрасить прическу (крабики, заколки, обручи), накраситься, начать применять уходовые средства - высмеивалась. Стрелки кривые - смой, прическа с петухами - расплети, умывалка хреновая - выброси.
Тут моя мать была удивительно непоследовательна даже для самой себя, ведь после критики всего, что я делала для своей внешности, от меня требовалось «следить за собой, ведь ты же девочка, тебя так никто замуж не возьмет», но как правильно это делать, объяснить она не могла, потому что и сама ничего не знала. А когда я пыталась самостоятельно, начиналась критика и круг замыкался.
Исходя из всего вышеперечисленного, у меня сформировалось куча комплексов касательно своей внешности. Я была толстой, прыщавой, некрасивой, очкастой, непропорциональной, с уебищной прической, со стремной одеждой.
В один момент мне стало абсолютно все равно на себя. Каждый день мне внушают, что я толстая, независимо от того, какая на дворе диета. Давят, чтобы я что-то делала для себя, но критикуют за попытки. Агитируют на выбор одежды, но при этом покупают ровно то, чего я не хочу. Какой смысл стараться, если ничего не меняется? Я выучила эту беспомощность и перенесла во взрослую жизнь – не следила за собой вплоть до 24 лет вообще. Даже не красилась.
Довольно рано я поняла, что я не испытываю любви к своей матери. Это было в 13 лет, тот момент отпечатался в моей голове невероятно четко. Просто в один не особо прекрасный день, во время которого меня заставили встать на колени и извиняться (я уже и не помню за что) я осознала, что не чувствую вины, прощения которой вымаливаю. И вообще, ничего не чувствую. Только опустошенность внутри.
С того момента мне стали противны взаимодействия со своей матерью. Я ненавидела разговоры с ней, нахождение в одной комнате с ней, ей попытки до меня дотронуться. Я ненавидела сам факт ей существования в моей жизни. С того момента я начала называть ее «мать». Она удивлялась этому и спрашивала, почему я не называю ее «маааааамочкой». Меня так и подмывало процедить «не заслужила», но я держала себя в руках, потому что знала, чем это закончиться. Я старалась с ней не контактировать и дала себе обещание, что уеду и оборву с ней контакты, когда станет возможно. Я просто терпела ее, насколько вообще это слово уместно от несовершеннолетнего ребенка к своему родителю.
В 22 года я поднакопила денег и стала собираться съезжать от нее. Она пыталась ставить мне ультиматумы, что мы обязательно будем встречаться каждое воскресенье, что я буду звонить ей каждый день. Я уклончиво отвечала, что посмотрим, ага. Однако знала, что этого ни хрена не будет.
В процессе сбора вещей, когда все максимально сортировалось и упаковывалось, она внезапно вышла из себя, из-за того, что в комнате, где я готовилась к переезду, разбросаны вещи (удивительно). Начался скандал, в процессе которого она подняла утюг и замахнулась им мне в голову.
Для меня это стало своеобразным триггером. Я в тот же момент толкнула ее. Если бы я составляла словарь с картинками, то под словом «охуела» было бы ее лицо в тот момент. Еще бы. Впервые в жизни я поняла, что я сильнее ее. Физически. Эмоции настолько переполнили меня, что я начала бесконтрольно смеяться. А вот она испугалась. Убежала в туалет, начала кому-то звонить и говорить, что я ее избиваю. Меня разбирал хохот, было смешно от того, какой цирк она закатила, а ведь я ее даже не ударила. Пока она сидела в туалете, я собрала остатки вещей и уехала.
Спустя неделю она начала мне звонить. Когда я подняла трубку, я услышала: «Ну маме можно хоть раз позвонить?». Трубку я бросила. Заблокировала ее везде. После мне начали звонить ее подруги и родственники. Подруги были посланы, родственники – заблокированы.
Я оборвала контакты с ней, с тех пор ни общаюсь ни с ней, ни с родней. Уехала в другую страну.
Я продолжаю восстанавливаться после всего, что она со мной сделала. Сделала коррекцию зрения, чтобы не ходить в очках. Прошла полугодичный курс лечения у дерматолога, чтобы избавиться от прыщей. Лечусь у эндокринолога и психолога, чтобы избавиться от лишнего веса и РПП. Но об это как-нибудь в другой раз.
Я никогда не рассказывала всего этого кому-то целиком. Я испытываю смесь отвращения, ненависти и безразличия, когда думаю о ней. Сложно видеть лица людей, которые смотрят на тебя с жалостью напополам с ужасом. Сложно осознавать, глядя на родителей друзей, что жизнь могла быть совсем иной. Сложно объяснять близким, зачем я хожу к психологу, ведь со стороны все хорошо. И все отлично, кроме компульсивных перееданий и ПТСР-симптомов. Мелочи, конечно.
Я понимаю ее мотивацию. Я была нежеланным ребенком. Я похожа на отца, который бил ее. У нее были сложные отношения со своей матерью, которые она вряд ли могла проработать с психологом. Однако мотивация не равно оправдание. Все, что она делала – это было ее выбором, который она совершала на протяжении 22 лет. Я не могу простить ей всего, что она сделала, да и не обязана.
Спасибо, что прочитали.
