Лет двадцать тому назад об этом буржуйском празднике ещё мало кто знал - только самые продвинутые тусовщики, к коим тогда мы с Юлькой Ершовой себя безоговорочно причисляли. А поскольку денег на дорогие маскарадные костюмы у нас с ней не было, да и в приличные клубы нас всё равно не пускали - отпраздновать Хеллоуин мы решили, пугая моих соседей. Там вообще всё в масть прям ложилось - соседи у меня тогда были просто идеальные: Рома и Вика Ковалёвы, то ли адвентисты, то ли иеговисты, то ли ещё какие аумсенрикёвцы, не суть. Сектанты какие-то, короче. И долбоёбы ещё. Газет никаких они не читали, телевизора у них тоже не было, и из гаджетов в доме имелся только отрывной календарь, в котором, естественно, не было написано ни слова про Хеллоуин, а только про обретение мощей преподобного Иосифа.
Во что они там веровали - я хрен его знает, но периодически Рома выходил из квартиры с дымящимся кадилом, в котором, судя по запаху, тлели его носки, и окуривал ими всю лестничную площадку. Кстати, много лет спустя, я поняла, что там у него так воняло в кадиле: Айкос у него там дымил, а не грязный носок. Но мы тогда ещё и слов-то таких не знали. Но зато смутно были в курсе, что в ночь с 30 на 31 октября из Преисподней вылезают наружу всякие сатанинские черти, и ломятся во все подряд квартиры, чтобы высосать потом из граждан их души. Ну, или что-то типа того.
Короче, высасывать этой ночью души мы с Ершовой единогласно решили из Ковалёвых. Вот только маскарадных костюмов у нас с ней никаких не было. Зато были три бутылки Монастырской избы, неограниченное количество фантазии, и целая куча всякого говна, из которого можно было соорудить очень обосрательные праздничные наряды.
После первых двух бутылок был придуман сценарий: в полночь я позвоню в дверь Ковалёвых, а сама разлягусь на полу, и буду там художественно биться в корчах, изображая одержимость бесами. И, пока долбоёб Рома будет стоять в ахуе, вдруг со стороны мусоропровода послышится зловещий грохот копыт, и на сцене эффектно возникнет чёрт Вельзевул, который пришёл высосать наши души.
Вельзевулом, по жребию, должна была стать Ершова, чему она страшно обрадовалась, и после третьей бутылки был придуман и изготовлен подходящий вельзевуловский костюм: старые шерстяные рейтузы моей бабушки, огромные плюшевые тапки в виде ступней Бигфута, и длинный хвост из пояса от махрового халата. Заминка вышла только с грохотом копыт. Плюшевые тапки зловеще грохотать совершенно не хотели, а вот Юлька, наоборот, категорически желала грохотать. Поэтому мы подмотали из общего коридора чью-то лыжную палку, и с её помощью решили сымитировать стук сатанинских копыт.
Допили бутылку, трижды отрепетировали сцену, и, очень собою довольные, пошли на дело.
Только в последний момент Юлька спохватилась:
- Так. Стой. Я же должна спускаться сверху по лестнице, грохоча копытами? А с какого этажа? Давай, с седьмого? Только сначала нужно проверить, чтобы там на лестничных площадках никто из соседей не курил - а то мне с перепугу могут дать пизды, и хрен нам тогда, а не Ромина душа. Давай мы щас вместе с тобой поднимемся на лифте до седьмого этажа, я там в своём костюме так и останусь, а ты тогда спустись пешком до четвёртого, и, если везде всё чисто - крикнешь мне. А сама иди сразу валяться под дверью у Ковалёвых.
Мысль была дельной, поэтому мы обе загрузились в лифт, и, радостно предвкушая Ромин инсульт, нажали на кнопку седьмого этажа.
Лифт закрыл двери, но никуда дальше не поехал: ни вверх, ни вниз. Да ещё и свет в кабине начал подозрительно мигать.
Тут уже обосралась я: у меня с детства клаустрофобия, а тут ещё и Ершова рядом, в своём сатанинском костюме.
Пока я пыталась подавить в себе панику, Юлька уже успела нажать на кнопку вызова диспетчера, и объяснить какой-то Ивановой, что мы застряли в лифте, и что у меня случился приступ эпидерсии. Слово "клаустрофобия" Ершова то ли не запомнила, то ли просто не смогла выговорить. Но Ивановой в любом случае на эти детали было похуй: она коротко ответила "Вызов принят, ждите мастера", и отключилась.
В лифте мы в итоге проторчали где-то около часа. Я за это время успела и порыдать, и помолиться, и даже исповедоваться Юльке в своих грехах. Которые она мне благодушно отпустила, постучав по голове лыжной палкой.
А потом откуда-то снаружи раздался глас Божий:
- Эй, кто тут застрял посреди ночи, ёпта?
Я моментально перестала рыдать, и заорала в ответ:
- Это мы, дяденька! Это мы здесь застряли! Спасите нас отсюда, пожалуйста!
- На какой этаж ехали?
- На седьмой! - Завопила Ершова. - На седьмой мы ехали, дяденька! Но не доехали. Вытащите нас отсюда поскорее!
Лифт дёрнулся, и поплыл куда-то наверх. А когда двери открылись, и за ними мы увидели заспанного и недовольного мужика - я снова непроизвольно зарыдала, а Юлька, отшвырнув в сторону лыжную палку, распахнула объятья, и кинулась мужику на шею.
Мужик коротко икнул, и обвалился на пол мешком.
Я осуждающе посмотрела на Юльку, а та в ответ виновато развела руками:
- Да кто ж знал-то, блин, что он такой впечатлительный? Ну, зато теперь мы точно знаем, что костюм у меня просто огонь.
- Огонь, однозначно. Ты это... Пульс-то у него проверь? Нормально там всё?
- Да нормально с ним всё, не ссы. Щас полежит тут немножко, очухается, да и пойдёт себе куда он там шёл. И мы тоже давай лучше поскорее отсюда уйдём. Пешком, Лида. Пешочком по-быстренькому щас уйдём.
Спустившись обратно на свой четвёртый этаж, мы притормозили возле двери Ковалёвых, и Юлька вопросительно посмотрела на меня.
- Нет. - Твердо ответила я. - Никаких корчей сегодня не будет. Я уже не в образе, и у меня весь кураж пропал начисто.
Ершова молча вздохнула, тоскливым взглядом окинула ковалёвскую дверь, и вдруг решительно вдавила до упора кнопку дверного звонка.
- Ты чо творишь-то??? - зашипела я на неё. - Сказала ж тебе: корчи на сегодня отменяются!
- Корчи, может, и отменяются. - Юлька подтянула бабушкины рейтузы и поправила свой полосатый махровый хвост. - А Вельзевул свои планы никогда не меняет, понятно?
В приоткрывшейся двери показалось лицо Ромы Ковалёва. Не дав ему сориентироваться по ситуации, Юлька оперативно просунула в щель бигфутовский тапок, и сурово туда пробасила:
- От своих грехов и от меня ты за дверью не спрячешься, Ковалёв. Продавай быстро свою хату, а деньги раздай бедным. Иначе через год я снова за тобой приду, и высосу из тебя душу. Ты меня понял?
Рома коротко закивал, и тогда Юлька убрала из дверной щели ногу. Дверь тут же захлопнулась, а минут через десять с лестничной площадки потянуло запахом горелых носков. Но это уже были просто превентивные меры - через месяц в квартиру Ковалёвых въехали другие жильцы.
Тоже, честно говоря, слегка ёбненькие какие-то, но они, по крайней мере, хотя бы носки в общем коридоре не жгли. И поэтому Вельзевул в эту хату больше ни к кому никогда не приходил.
Конец.
Лидос Раевская
