|
| ||||
© 2005 Игл
val08.06.05 17:17
к чему?
я тоже так могу.
ШТАНГЕНЦИРКУЛЬ!____________________________________________________________________________________________________
valк чему?
я тоже так могу.
ШТАНГЕНЦИРКУЛЬ!____________________________________________________________________________________________________
тухлый програмирКоряво - у всех по-разному показывает, т.к. ориентируется на кантуперные часы.
gorbachevВагон Купейный, Тратата, Сэм, Легионер
как же я вас рад лицезреть!!!
2 Вагон Купейный
и заметил же моё появление!! :))
Коменты жгут!!!! местами ржал до слез!!!!
MuToGeNхуйета...
а) лето действительно кончаиццо
бэ) жриот 80% времени на амдшном полторагигагерце
lewikвот это долбоебизм, бля... я хуею... летомер, бля.... а затем последует "осенемер", "эимомер" и далее по-списку, бля? слов нет - одни букавки остались (бля)...
ЗЫ Вова, как же с новым серваком, бля? хотелось бы вразумительного ответа! а не "ой, сиводня я в запарках! идите и насрите диджейу пристареламу". бля
Злобный ZyzerБляяяяяяяяяя, его и так нету, так оно еще и уебывает :( сууууууууууууукааааааааааааа......
belibumerИстчё мыло с верёвкой намалевал бы!!!!!!!!!!!
Киздец, день на сегодня БЕЗНАДЁЖНО испорчен!!!
На хуй ваш сссайт!!!
Масиль МасиличВова, запости ченить жизнеутверждающее! Дефку дня например. Хуяторы, выползайте, попиздим в каментах..
Масиль МасиличВ этот день царю вырвали зуб. Он сидел печальный, теребил мантию и смотрел мимо шута, который делал все возможное.
— Бум-бум-бум-бум-бум! — говорил шут, ударяя бубном в наиболее неприличные участки своего тела. — Бум-бум! Смейся, царь! Неужто не смешно?
— Смешно, Сеня. — грустно отвечал царь. — Повешу я тебя, Сеня.
— Смотри, царь! — шут проглотил шарик, напрягся, снял штаны и вынул целеньким.
— Свинья ты, Сеня. — сказал царь. — Пять лет тебя держу, и все пять лет ты одним шариком пользуешься.
— А сам? — помолчав, спросил шут.
— Чего сам? — не понял царь.
— Бумаги туалетной из Голландии понавыписывал и указы на ней строчишь! — ехидно сказал шут. Бубенчики его обидно зазвенели. — Импортер! Поливку огородов кто спьяну запретил? Перед послами на полу кто растянулся? Корону в дырку кто уронил?
Царь молчал. Правда не колола ему глаза, так как челюсть болела сильнее. Но шут выступил с критикой и обязан был за нее поплатиться.
Этим же вечером шута хоронили. За гробом шел безутешный царь. В руках его была затасканная подушечка с наградами. Наград было много, все больше прищепки и пуговицы, среди которых единственная собачья медаль смотрелась орденом. Сзади плелись с постными рожами знать, воины, круглолицее от постоянного радения духовенство и обезумевшая от корсета царица. Шут лежал в гробу серьезный и вполголоса давал последние советы.
— Державу бди! — бормотал он, капая свечкой на руки. — Врагов — в шею! Лучшее — детям! Запомнил?
— Помню! — рыдая, говорил царь. — Один ты у меня был! Один! Что же это, люди?! Лучших хороним! Лучших!!
— Спасибо. — всхлипывал шут, сморкаясь в саван. — Мог бы и при жизни.
За околицей царь ткнул пальцем в первую попавшуюся яму.
— Здесь!
Шута вывалили из гроба. Он скатился в яму, знать сняла шапки, воины посуровели, духовенство икнуло.
— Прощай, друг! — скорбно сказал царь.
— Прощаю. — пробурчал шут, устраиваясь щекой на венке.
— Салют! — скомандовал царь. Воины пальнули. Духовенство с испугу бабахнуло еще громче. Царица поморщилась, но от обморока воздержалась. Царь бросил на спину шуту горсть земли, задумчиво поглядел на звезды, и процессия удалилась.
А шут поворочался в могиле, помолился за упокой и заснул. Впереди была бурная ночь. Ему предстояло воскреснуть, явиться во дворец в объятия ошалевшего от радости царя, напиться с ним до зеленых соплей и маленьких чертей, которых видели оба и оба не боялись, и всю ночь орать с колокольни похабные песни. Царь же, несмотря на лета, был еще очень бодрый мужик и после пятнадцати ковшиков целых два часа мог стоять на четвереньках и материться в рифму. Шуту отставать было не положено. Поэтому он тихо спал и набирался сил.
lewikвсем привет! я так полагаю, что Вова будет опять мозги ебать, бля...
to Масиль Масилич
славная сказочка! позитив c утра, йопть (если они не АХТУНГИ) гыыы...
Масиль МасиличВ этот день после двухчасовой осады царскими войсками была взята штурмом избушка в лесу, секретное наблюдение за которой велось уже неделю. Могучие с виду куриные ноги избы были мгновенно связаны несколькими удальцами, дверь вышиблена, и упирающаяся бабка с мешком на голове посажена в подводу. Туда же бросили ступу, метлу и какое-то засушенное в нелепой позе крохотное существо.
Ввиду важности дела допрос вел лично царь. Приказав снять с бабки мешок, он долго и враждебно ее разглядывал. Затем коротко вздохнул и приступил к дознанию.
— Возраст?
— Издеваешься? — спросила бабка и поскребла под мышкой. На пол посыпалась труха.
— Возраст? — словно не слыша, повторил царь. У него был свой метод.
— Ну, девять, — дружелюбно ответила старая. — Тыщ, само собой. А и по какому поводу пригласить изволил, государь?
— Пол? — спросил царь, не удосуживаясь на ответ.
— Да какой уж теперя пол! — скромно сказала бабка. — Был, да весь вышел. Это лучше у Кащеюшки спроси, он любит похвастать.
— Где?! — резко наклонился к ней царь.
— И хто, батюшка?
— Кащей где?! Говорить!
— Дак у тебя же, батюшка, в распоряжении! Обоих же нас арестовали. Меня, главное, на допрос сразу, а его к вещественным доказательствам присовокупили! Это где ж справедливость?
— Вычленить и привести немедля! — велел царь. Ошибка следствия вывела его из себя, но он сдержался и снова надел очки.
— Цель и характер заклинаний? — вопросил царь.
— Ради мира на земле! — заученно ответила Яга. — Чтоб путем все и хорошо было. Все чисто, по-народному, на травах.
— На травах, значит!.. — царь побарабанил пальцами по столу. Затем достал из ящика какие-то горелые лохмотья и сунул бабке под нос. — А это как понимать?! Отвечать мне!
Бабка смутилась. Обнюхав лохмотья хрящеватым носом, она развела руками.
— Дак ить дурак он был, Ваня-то! Я ему говорю: лезь в печку. Он и полез. У Кащеюшки спросите, вместе ужинали.
— Все слышали? — спросил царь.
Понятые, два боярина, писец и шут, кивнули. Дверь скрипнула, и вошел солдат с засушенным существом на подносе. Он аккуратно поставил поднос на стол и ущипнул существо за что-то вроде ноги. Существо пискнуло.
— Трындить немного! — доложил солдат, обращаясь к царю. — А ежели не трогать — не трындить.
— Схуднул Кащеюшка! — соболезнующе сказала Яга. — Никаки отвары не помогают. Даже с гуся-лебедя одни колики. Иголка, видать, в яйце окислилась.
Царь вооружился лупой и осмотрел странное насекомое. Последнее в ответ поклонилось и что-то пропищало.
— Здоровья тебе желает, государь, — перевела Яга. — Это он вежливый сегодня, а то бы прямо в харю плюнул. В лицо, тоись. Поиспортился нравом-то. Как мужики бояться перестали, после Муромца, так он на нет и изошел. После поражения. Четырех метров мужчина был, а теперь от тараканов в чайной коробке прячется. Беда с ним, уж совсем тщедушный стал. Того гляди, скоро паутину вить начнет.
— Ты мне зубы не заговаривай! — прикрикнул царь. В нем проснулась жалость, а дело требовало точных показаний и назидательного приговора. — Почто Ивана съели, колдуны? Говорить! Сто пятая обоим корячится, кол осиновый! Наслышана, карга?
— Как не знать! — поежилась бабка. — Законы чтим. Токмо батюшка твой чемпионаты по ворожбе устраивал, сам блюдечко катал, а ты старых людей кодексами пужаешь. А за что нам кодексы-то? Жили себе и живем, зла никому не желаем. Ну, поужинали разок... Дак он же детей, дурак-то, столько успел наплодить — государству твоему на две переписи хватит! А тебя, между прочим, иначе как клопом брюхатым не называл. Циник был и ругатель, а ты, надежа, чернилы на его изводишь. Бороду вон обмакнул.
— Смутьян, что-ли, был? — спросил царь. Смутьянов он не любил. Смутьяны мешали сеять и пасти, а не сеять и не пасти было нельзя.
— Ды как сказать? Смутил он меня... — вздохнула Яга. — Я уж и забыла, когда ко мне мужчины приставали. Разочаровала его. А он такой из себя видный был, даром что дурак. Красный бант у его был. Книжку мне читал. Говорил: недолго им, паразитам, осталось!
— Кому? — не уловил царь.
— А паразитам, батюшка! Паразиты каки-то. Наверно, блохи у его были. Чесался все время, нервный был. Хотя на вкус и не скажешь...
— Со сметаной его надо было! — отчетливо прокуковало существо на подносе.
— Ишь ты! — подивился царь. — Речет!
— Реку! — поклонилось ему существо. — Отпустил бы на хрен — я бы тебе и сплясал!
— Совсем стыд потерял! — засокрушалась Яга. — Ладно без порток ходит — на ем не видно. А то ведь пляшет, как оглашенный. И песнями всю скотину в округе запугал. Как расчирикается — так журавли в небе и разворачиваются, обратно улетают. Опомнись, Кащеюшко! Кащей же ты! А это государь наш, батюшка!
— Не слепой. Вижу, — с достоинством ответило существо, хлопнуло у себя над головой в ладошки и подпрыгнуло.
— Для тебя старается! — шепнула царю Яга. — Менуэт любит — страсть! А вот покажи-ка нам, Кащеюшко, как пьяный воробей домой стучится!
Существо на подносе исполнило. Царь откинулся на стуле, выронил лупу и захохотал. Существо почтительно задребезжало в ответ. Из глаза его выпал и повис на шнурке маленький монокль.
— Горазд, горазд, чудовище! — охал царь, вытирая слезу. Он обернулся к шуту. — Помощник тебе, Сеня! Бери вторым номером, записки из барабана будет таскать, с куклой танцевать. А то кота для него под седло поставим, сабельку дадим — чем не рыцарь? Пародию будет нам исполнять, пьесу для него напишем.
— Старый он для забав. Посовестился бы, государь! — поджала губы Яга. Царь зыркнул на нее из-под кустистых бровей и погрозил пальцем.
— Ивана-то съели? А, живодеры? Помалкивай таперя! Таперя во искупление шашнадцать концертов тут и три с капеллой на выезде. За евоный танец в валюте и оборудовании столько возьмем — ташшить неловко будет! А от тебя, старая, песни жду. Задушевной, о прошлом. У тебя бас али баритон? Отвечать!
— Бронхит у меня, — подумав, сказала Яга. — Застарелый, как и все остальное. Лучше уж я за пианину сяду. Сыграть не сыграю, но крышку взглядом открою.
— Ну, моих два номера, — добавил шут. — Шар глотаю и вынимаю — раз. Соло на трубе с прыжками — два.
— И сам выступлю! Фельетон прочту! — воодушевился царь. Он был близок к искусствам, как никогда. Страсть же его к оригинальному жанру шла от деда, который по пьяному делу любил, отстранив пономаря, показывать с колокольни различные кундштюки, в том числе и задницу обыкновенную голую. Нынешний царь с народом не заигрывал, но немногочисленных муз берег и холил. Музы и медоварение — это были два столпа, на которых держалось все и вся в стране. Поэтому вечером в честь предстоящих успехов царь с шутом так погуляли в погребе, что виночерпий вылез наверх обессиленный и до петухов лежал в кустах, дуя на свои мозолистые руки.
