До того, как я познакомилась с мужем, было у меня Счастье по имени Макс. У Счастья было несколько выдающихся для меня в ту пору достоинств – рост 190, красная Мазда Лантис и много друзей. Мазду он просто вылизывал языком и не позволял мне ее водить под угрозой расстрела с тумбочкой между кроватями, несмотря на то, что «корявку» моего папы (серенький Рэйсер корейского происхождения) я била всего два раза и оба-два, естественно, не по моей вине. Максовы друзья любили всяческие ресторанные мероприятия. Любимый выпивал максимум две-три рюмочки, потому как «за рулем», и становился добрым и очень любящим. В общем - сплошная идиллия: Макс пристает, я отбиваюсь, подруги завидуют, душа радуется. И так было до тех пор, пока во мне не проснулась женщина.
Вы ведь знаете, что во всем виноваты бабы? Так вот, по следам нашей праматери, которая так лоханулась с яблоком, только потому что хотела сделать своему мужчине приятное, перед очередной свадьбой истинная женщина в моем лице решила сделать любимому предложение, от которого он не смог отказаться – типа, что я отвезу его на папиной «корявке» в ресторан и, разумеется, назад. Чтобы он смог выпить, как белый человек (нет, ну не дура?). Тот факт, что папа неделю назад обновил корявку чехлами из искусственной пожаробезопасной замши, меня как-то не смутил. Та же игристая моча в голове заставила меня купить к свадьбе охренительные туфли с 12-сантиметровым каблуком. Ага.
А еще у Макса был брат. У того не было машины, потому что он содержал жену, собаку и грызунов. Жена несколько месяцев назад купила двух, как она выразилась, «душек» - сибирских хомяков ценой в полмашины. Под густым слоем шерсти, как их не верти, было совершенно невозможно разглядеть половые признаки, но продавец божился, что «мальчик и мальчик». Завидев душек, брат угрюмо пробурчал: «Завтра же перегрызутся». Но хомяки оказались какими-то неправильными. Мальчики жили душа в душу до такой степени, что через месяц один из них родил четыре мохнатых шарика. Потом еще немного. Подрастающее поколение дралось, огрызалось, кусало отца Федора с женой и Пахло с большой буквы. Пришлось продавать их в зоомагазин по восемь шекелей за штучку.
А к чему я все это? Ах да.
В праздничный вечер мы с Максом встретились у братова дома. Мазду решили отдать брату, чтобы тот смог утром отвезти очередную порцию хомяков на продажу. Брат обрадовался чуть ли не до слез, пообещал вернуть машину целой и невредимой, сделал нам ручкой и умчался в звенящую даль. Если бы он знал, что он увозит туда ключи от Максовой квартиры, он бы так не радовался.
По дороге мы подобрали боевого друга Вову. Ага.
В ресторане, кроме шикарного названия «Москва», было очень много водки и малолеток. И все. Поэтому напились все, кроме меня. Я ведь за рулем.
То, что я дура, я поняла уже тогда, когда Счастье вышло танцевать. Понимаете, раньше оно никогда не танцевало, чем очень меня расстраивало. Ага. Оно стояло на месте и задирало прямые в коленях ноги как можно выше, усердно пытаясь поднять обе сразу. Ой, нет, простите, я начала осознавать свой идиотизм уже в начале вечера, когда поняла, что если сделаю еще хоть шаг на этих ходулях, то ноги у меня свернутся в трубочку и отвалятся. Поэтому весь вечер я сидела и хмуро наблюдала, как любимый выходит ловить букет вместе с холостячками, а они его прогоняют, и как он пытается им презрительно свистеть, засунув в рот пальцев семь, а у него выходит лишь гадливое шипение. Когда жених поставил три стула рядышком, улегся на них и заснул, я поняла, что вечер подходит к концу. На длинных, как у индийского слона, ногах я подошла к любимому и скомандовала: «Домой!». Тот ответил: «Счас, еще минут пять». Я сказала, что буду ждать внизу. Полчаса я спускалась по леснице, судорожно цепляясь за перила, что укоротило мне жизнь на несколько лет. Еще полчаса я сидела у входа и раздумывала, злиться мне или лучше сразу зареветь.
А потом вышли Они. Алкоголики-тунеядцы. В обнимку. Ага. Галстук любимого висел в зоне бедер, как в известной картине «Запорожцы пишут письмо турецкому султану». Та-а-ак. На когда-то девственно-белой рубашке красовались два огромных следа 48-го размера (точно 48, дома проверили). Пятна были тщательно, но неудачно замаскированы какой-то белой пылью, как будто обкуренная Годзила резвилась в заснеженной Сибири. (По дороге домой любимый, запинаясь, объяснил мне, что, заметив неизвестно откуда взявшиеся (!!) пятна, он, как учила его мама, старательно присыпал их солью). Милый подкатил ко мне, посмотрел на мою многообещающую морду и разочарованно протянул загадочную фразу, которая на минуту выбила меня из колеи здравого мышления: «Да-а-а, это вам не шишки-пашки!». Пока я раздумывала, что же такое шишки-пашки, он вспомнил, что вроде бы должен меня любить, и вцепился в меня крепко, как дед Мазай в тонущего зайца. Было приятно, пока он почему-то не попытался поджать ноги. Обсыпанный солью заяц жутко возмутился и, прихрамывая, потащил любимого в корявку.
Значит, так. Сначала я запихала на заднее сиденье Счастье. Потом друга Вову. На Счастье. Любимый пискнул и пополз по сиденью, обильно посыпая противопожарную замшу солью. Пока я ковыляла вокруг машины к шоферской двери, он как раз успел доползти до второй двери и по инерции ее открыть. Он бы и вылезти успел, но одна пьяная нога запуталась в галстуке, другие конечности послали ее нафиг и поползли на свободу. Короче, я захлопнула дверь перед носом любимого, села за руль и защелкнула все двери во избежание неприятностей.
Итак, рейс Москва-Херсон вышел с небольшим опозданием и невменяемым экипажем. По дороге любимый периодически шипел, как удав с геморроем, тоскуя по утраченному таланту. Потом шипел друг Вова, и они дружно заливались счастливым детским смехом. Затем мальчик-и-мальчик, как полагается перебравшим, запели. Ага. Песни тяжелого детства. Сначала хор Турецкого выдал подходящую к случаю «Ничего на свете лучше не-ету, чем бродить друзьям по белу све-ету!». Потом он порадовал слушателей «Пара-пара-пара-адуемся на своем веку красавице Икуку (на этом месте развеселившийся любимый довольно ощутимо ткнул меня пальцем в лопатку, наверное, намекая, что я и есть та самая загадочная Икуку), счастли-ивому клинку». Дальше – старую песню о главном: «Мы не хиппи и не панки, мы сестренки-лесбиянки».
Поэтому слушатели в моем лице включили радио. Громко. С тонким намеком. Ага. «Нас не догонят» хору не понравилось, потому что он не знал слов. А дальше.. Вы знали, что песня «Ветер с моря дул» написана для слабоумных? Там же все слова по-два-раза повторяются. Ага. Они так орали, что пришлось дать им по конфетке-сосульке (сосачке? сосучке? ну, вы поняли) яблочного вкуса из папиного бардачка. Минуты три был слышен только громкий скрежет, когда сестренки-лесбиянки старательно разгрызали конфетки. Затем внезапно раздался дикий крик друга Вовы с оттенком ненормативной лексики: «У-у-у, щас уебемся!». Я вздрогнула сиськами под оркестр от испуга и затормозила так, что затошнило всех, включая меня и корявку. Вокруг не было ни души. Позеленевший любимый выскочил из машины, посмотрел на меня лошадиными глазами, пробурчал что-то вроде «Поздно, Вася, бить баклуши» и кокетливыми зигзагами потопал в придорожный лесок. Знаете, я за ним не пошла. Во-первых, потому что «В жопу раненый джигит далеко не убежит», а во-вторых, я эти туфли была готова теперь обуть только на своих похоронах.
Счастье минут пять бродило по лесу, разгоняя нечисть семейства кошачьих и характерными звуками вызывая Ихтиандра. Было скучно. Я наблюдала за прикорнувшим на дверной ручке другом. Ничего интересного не происходило, разве что когда он проснулся , вытащил изо рта конфетку, сонно на нее посмотрел и выбросил в окно. Хм.. В закрытое. Ага. До сих пор ищу.
Потом мы ехали дальше, периодически останавливаясь для продолжения общения с Ихтиандром. Изредка я будила штурмана Вову и спрашивала его, куда нам ехать дальше, потому что любимый со скоростью света деградировал в состояние кузнечика, знаете, который «Не прыгает, не скачет он, а только громко плачет он». До Вовиного дома мы доехали без проблем, хоть и скачками. Я разбудила его и только тогда заметила, что у него нет ботинок. Он этого не заметил и, покачиваясь, как бычок, потопал домой.
Значит так - на борту остался невменяемый боцман с красавицей Икуку за штурвалом. Счастье в постоянно углубляющемся ступоре чувствовало себя все хуже и хуже. Возле большого фонтана я поняла, что совершенно не знаю, куда ехать. Попробовала направо. На следущем фонтане – налево. Было темно и страшно, дороги я не узнавала вообще. На каждом фонтане любимый выподзал из машины и помечал территорию. Между фонтанами он стонал непонятное: «Да-а-а... Да-а-а..». В надежде, что он родит что-то более вразумительное, я поглядывала на него выжидающе и с сочувствием. Наверное, именно так Муму смотрела на Герасима. Проезжая мимо третьего идентичного фонтана, я не выдержала и позвонила другу Вове. Мобильник бодро зазвенел где-то под Счастьиными ногами. Ага. Пришлось звонить брату за инструкциями, заодно разбудив всю живность, включая жену.
Вы помните, что ключи от дома Макса в его же машине? Которая у брата? Я это осознала только тогда, когда мы (наконец-то!) подъехали к этому самому дому. Почувствовав, что почва под ногами перестала предательски двигаться, Счастье незамедлительно ушло в независимую от реальности прострацию. После того, как я обыскала все карманы у него и у корявки, я села и все-таки заревела от всей души. Реветь было как-то обидно и неинтересно, потому что все 92 килограмма счастья спали, довольно посапывая и подрыгивая правой ногой, которая в галстуке, отгоняя во сне приставучих шишек-пашек.
Вдоволь наревевшись, я еще раз позвонила брату. На заднем фоне его сонного «Алле» яростно заматюкались хомяки. Я попросила его выйти. Тот возмущенно сказал: «Он что, сам зайти не может?!». На что я, еле сдерживая слезы, ответила: «Поверь мне - не может». Брат прочувствовал напряженность положения и лаконично сказал: «Ехай, одеваюсь».
Я немного посомневалась, брать ли мне с собой любимого, который так плохо переносит поездки. Единственной опцией было вытащить его из корявки и оставить спать на травке возле дома. Уверена, он бы даже не заметил. Проблема в том, что в детстве мама запретила мне поднимать вещи с земли, потому что на них «кошечки писают, собачки какают». А у нас тут такие кошечки, что не только описают, а еще и ботинки могут стащить.
По дороге к брату боцман немного вышел из ступора и опять завел свое странное даканье, вывесив морду за окно во избежание чрезвычайных проишествий на папины чехлы.
Сонный брат подошел с ключами, воняя хомяками, и задумчиво посмотрел на опять уснувшего любимого. Потом он зачем-то потрогал его за морду лица, испуганно прошептал «Он совсем холодный!» и с подозрением посмотрел на меня. Я возмутилась, но в этот момент Счастье пошевельнулось и выдохнуло, как бобер: «Да-а-мой!». И мы поехали да-амой.
Ну ладно, я не буду вам рассказывать, как я вытаскивала разбушевавшегося любимого из машины, в которой он довольно-таки прижился и никак не хотел вылезать. «Чужой против хищника» смотрели? Тогда поймете.
Еще я не буду распространяться на тему того, как он ушел в туалет. Именно ушел, как дикий прапор – навсегда. Там, видимо представляя, что он все еще в корявке, любимый сел на сиденье, уперся головой в дверь и вернулся в исходное коматозное состояние. Я вытаптывала круги возле туалета, как свинья с выбитым глазом. Один раз я постучала. Он сонно пробормотал «Войдите». Ага. Больше я не стучала.
В общем, этот вечер я запомню на всю жизнь. А ботинки так и не нашлись..
(С) pilka
