«Жила-была маленькая девочка по имени Красная Шапочка…»
…..Кто не знает этой сказки великого Шарля Перро? Однако не все помнят, что в оригинале, записанном сказочником, отсутствовало известное всем окончание – об охотниках с топорами, услышавших волчий рев и пришедших освободить девочку и ее бабушку из волчьего живота. В сказке был «плохой конец», завершавшийся моралью:
Детишкам маленьким не без причин
(А уж особенно девицам,
Красавица и баловницам),
В пути встречая всяческих мужчин,
Нельзя речей коварных слушать, -
Иначе волк их может скушать.
Сказал я: волк! Волков не счесть,
Но между ними есть иные
Плуты, настолько продувные,
Что, сладко источая лесть,
Девичью охраняют честь,
Сопутствуют до дома их прогулкам,
Проводят их бай-бай по темным закоулкам….
Но волк, увы, чем кажется скромней,
Тем он всегда лукавей и страшней.
Вот так: знакомая каждому сказка – парафраз события, переживаемого каждой женщиной, встречи с тем мужчиной, который лишает ее девственности. В ней, оказывается, сплошные намеки: и цвет шапочки (красная, цвет крови), и отсутствие предостережений матери, отправившей девочку одну через лес, не сказавшей, что не стоит ни с кем заговаривать (а все потому, что лишение девственности – обязательное испытание, которое женщине пройти необходимо, и готовность девочки лечь в постель с волком. Классик психологии Эрик Берн вообще подозревал, что матери Красной Шапочки самой хотелось избавиться от присутствия дочки (чем она там занималась, пока ребенок проходил свое первое жизненное испытание?), да и бабушка, по его словам, «достаточно молодая женщина» (ведь у нее – совсем юная внучка, так почему бы ей не искать приключений на свою голову?).
Иными словами, в тексте сказки – очевидный сексуальный подтекст, несколько сценариев сексуального поведения. И центральная тема – потеря девственности.
Дикость и варварство?
В древнейших обществах девственности не придавалось особого значения. У некоторых народов она даже могла считаться свидетельством сексуальной непривлекательности девушки.
Наблюдения в современной Полинезии, позволяющие восстановить детали повседневной жизни народов до образования государства и писаного права, свидетельствуют о свободе сексуальных нравов. Лишение девственности считается там у молодых мужчин подвигом, видом «сексуальной кражи» - она повышает и сексуальную репутацию, и социальный статус «вора».
«Брак-кража» и древние ритуалы лишения девственности сохранились в одном из африканских обычаев: девушку, собирающуюся выйти замуж, отводили в дом жениха, откуда она должна убежать и спрятаться. Друзьям будущего супруга нужно поймать ее, лишить девственности и отвести в дом свекрови. Символизированное похищение с целью изнасилования – распространенный ритуал множества брачных церемоний. Его остатки прослеживаются и в русском брачном обряде – в переносе невесты женихом через порог, в «краже» невесты гостями и «выкупе» ее женихом.
В Океании ритуал символической «кражи» быстро исчез, но по традиции жених вверял свою будущую супругу нескольким друзьям, которые проводили с нею пару дней вдали от места поселения, и лишь после возвращения оттуда совершалось свадебное торжество.
Жители Папуа-Новой Гвинеи отдавали невесту для лишения девственности жрецу, являвшемуся, согласно верованиям, представителем высших сил на земле. Жрец лишал девушку девственности с помощью каменного ножа, после чего возвращал жениху, и тот по традиции обязан был предложить всем мужчинам племени прийти в дом и «опробовать» новоиспеченную женщину. Как только поток желающих исчерпывался, новобрачные играли свадьбу, после которой молодая жена переезжала в дом жениха, и уже никто не имел права воспользоваться ее благосклонностью.
На Балеарских и Маркизских островах свадебное торжество также предполагало участие в процессе не только дружек и жреца, но и всех приглашенных родственников, друзей и соседей. Французский исследователь Жак Марсиро так описывает это: «Молодая супруга ложится, кладет голову на колени мужа. Тот подает гостям специальный знак. Все мужчины, приглашенные на свадьбу, выстраиваются в цепочку, напевая и пританцовывая, и по очереди, в порядке старшинства, совершают с новобрачной половой акт».
Традиции присутствия гостей на процедуре превращения девушки в женщину сохранялись у многих народов, обычное право и повседневная культура были далеки от европейских «приличий». Лишение девственности – это обряд посвящения. Содержательно он символизирует «смерть» девочки-подростка и ее «возрождение» в качестве полноценной женщины. В этом контексте понятен странный для современного человека членовредительский ритуал некоторых племен Африки, в которых принято зашивать девочке влагалище в детском возрасте и вновь его расшивать в день посвящения (перед свадьбой).
Сексуальная сторона волновала участников и участниц этих действ менее всего.
На острове Самоа дефлорацию невесты производил жених при помощи пальца. В 1787 году знаменитый мореплаватель Жан Франсуа де Ла-Перуз (чьим именем назван пролив на Дальнем Востоке) присутствовал на Самоа на церемонии ритуальной дефлорации девственницы.
В лучшем деревенском доме, при задернутых занавесках, подготовили особый алтарь. Молодую девушку положили на руки старику, к девушке подошел ее жених, одновременно старшие женщины (матроны) визжали и пели.
В Египте еще в 1840-е годы дефлорацию невесты совершал почтенный друг семьи с помощью того же указательного пальца, обернутого платком. Окровавленный платок показывали гостям как знак целомудрия. А камбоджийские монахи, приглашенные с ой же целью, не оборачивали палец тканью, а смачивали вином. Вино, в которое макнул палец монах, весело распивалось приглашенными на свадьбу.
У малайского племени закаев (остров Суматра) право дефлорировать девушку принадлежало отцу.
Зубастая вагина, или как рождалась виргофобия (боязнь девственниц).
Одни этнографы видят в действиях жениха, свободно распоряжающегося здоровьем девушки, своеобразную форму выкупа, которую жених платит товарищам по мужскому союзу. Женщина, ее здоровье, переживания остаются за пределами договора. Женское – предмет банальной сделки, некий «канал» родственной связи в социальных отношениях, устанавливаемых между мужчинами.
Другие считают подобные традиции частным случаем системы древних обрядов, связанных с освоением всего нового. Новое всегда опасно, и, желая избежать опасности, первобытные люди пропускали вперед менее ценного члена племени (так в новый дом сначала пускают кошку) или того, кто знает, как избежать влияния злых духов (жреца). Им-то и предписывалось помочь дезертиру с поля великой битвы между полами (жениху), спасти его от грозящей опасности.
Мировой сказочный фольклор отобразил эти страхи в сюжете о девушке и Змее (царевне и Кащее, Чудище, Страшилище в русском фольклоре), который и выступал посредником между женихами и невестами. Змей – фигура не только тотемическая, но и фаллическая. Страх и отвращение перед сексуальным чудовищем (мужчиной), любопытство, замешанное на желании познать его, отражают неполно осознаваемую тягу к Змею-Чудищу в тексте сказок.
«Очутилась она во дворце зверя лесного, чуда морского, во палатах высоких, каменных… И захотелось молодой дочери купецкой, красавице писанной, увидеть своими глазами зверя лесного, чуда морского. А он на то не соглашается, испугать ее опасается, да и был он такое страшилище, что ни в сказке сказать, ни пером описать» («Аленький цветочек».)
«Зверь лесной, чудо морское» - тот символический насильник, который «крадет», чтобы овладеть, т.е. совершить ритуальную дефлорацию. Еще более очевидно значение еще одного фаллического символа – меча (в русских сказках этот мотив редок, а в европейских почти обязателен), который кладется между потенциальными супругами. Вспомнить хотя бы легендарных персонажей средневекового рыцарского романа XII века: «То было летним днем, добрые люди, в пору жатвы. Птицы пели по росе навстречу утренней заре… на ложе из зеленых ветвей, устланном свежей травой, первой легла Изольда. Тристан лег возле нее, положив между нею и собой обнаженный меч. На их счастье, они были одеты…»
Женщины-антропологи, особенно неофрейдистки, настаивают на том, что функции обряда передачи права лишения девственности – защитные в отношении мужского самолюбия. Ведь каждый мужчина подсознательно боится, что девушка захочет отомстить ему «за обиду». Любой мужчина знает, что для дальнейшего благополучного брака просто лишить невинности девушку мало, нужно еще «сделать ее своей», в сказочных вариантах – разбудить Спящую красавицу, расколдовать, снять «лягушачью кожу». «Спящая» - это бесчувственная, фригидная. Разбудить ее (завести, зажечь, разбудить женщину) – поистине героический подвиг для девственника. Ведь и пушкинский герой Фарлаф, выкравший Людмилу,
В немом раскаянье, в досаде
Трепещет, дерзость потеряв…
Он не имеет волшебного предмета, который есть у Руслана – кольца. Символизм надевания кольца на палец настолько прозрачен, что не нуждается в дополнительном разъяснении. Разбудить спящую, коснуться ее чела кольцом, а затем надеть его ей на палец, дано только ему.
Несомненно, мужчины в примитивных обществах не задумывались о защите самолюбия. Они отгораживались ритуалами публичной дефлорации прежде всего от неприятных ощущений, а также от банальных опасений перед якобы опасной для мужчины женской кровью и вагиной.
В фольклоре сибирских и североамериканских народов прямо говорится о главной цели передачи права дефлорировать девушку кому-то, кроме жениха – о необходимости лишить ее ужасного атрибута Великой Праматери, вагины с зубами. Известная сибирская сказка на эту тему рассказывает, что в юрту, где жили одни женщины, пригласили троих охотников. Двое из них по очереди легли было с хозяйкой – и тут же в муках умерли. А третий вышел на берег, нашел подходящий камень, принес его в юрту: «и поверх Ее забрался, вот камень всадил, она укусила, зубы все поломала» .
Тем он укротил Страшную Праматерь, вместилище духа Великой прародительницы. Вот почему для первой ночи был необходим «чужак», еще лучше – представитель другой народности: считалось, что вместе с кровью девственницы на мужчину может излиться гнев ее рода, ее предков.
В записях путешественников по Новой Каледонии есть наблюдения французского исследователя 1880-х г.г., некоего Жана Мон Селона, утверждавшего, что в этой части островов Тихого Океана «муж, как правило, не желает самостоятельно лишать девственности свою жену и приглашает штатного специалиста по дефлорации, которому платит за оказанную услугу».
Жители Малабарского побережья в Индии, по словам современника знаменитого английского писателя Р. Стивенсона – путешественника Р. Роггевайна, не только приглашали чужаков (лучше - иностранцев), поручая им лишить девушку невинности, но и преподносили им потом за это щедрые подарки. У древних индусов процесс лишения девственности тоже считался опасным делом – не потому ли, что и тут бытовали мифы о зубах внутри влагалища и способности зубастой вульвы соблазнить мужчину и под ноль откусить мужское достоинство во время коитуса? Поэтому в древней Индии ответственную процедуру дефлорации выполняли специально обученные люди – кадеберизы. Они дефлорировали девушек за деньги. Для этого использовали лингамы – символы Шивы и его плодородия в виде мужского полового органа из камня, дерева, кости, глины.
Обряд устраивался раз в год в начале сухого сезона, и решение о готовности дочери к обряду дефлорации принимала ее мать. Уложенную на специальный постамент девушку кадебериз лишал невинности, после чего во влагалище вводилась кашица-тампон из целебных листьев. Все это помогало девушке избежать психологического шока при первом половом контакте и закрепляло в ней уверенность, что болезненные ощущения связаны с обрядом, а не с партнером.
Мать или жених, заказавшие прорвать плеву деревенскому жрецу, нередко позволяли ему собрать на продажу выделившуюся кровь, которая потом использовалась для приготовления приворотного зелья. Во многих архаических культурах кровь считалась вместилищем души, любое кровопускание – ее частичной потерей, кроме того, менструирующая девственница рассматривалась как вступившая в связь с вечно живым духом предка. Так, по крайней мере, утверждал отец психоанализа З. Фрейд в своем знаменитом «Табу девственности», Выделения девственницы при дефлорации считались обладающими огромной приворотной силой.
В изданной в 1949 году книге Пьера Гордона «Религия и секс», содержащей описание множества древних традиций, касающихся первой брачной ночи, высказана еще одна гипотеза. Возможно, передача права сделать девушку женщиной от жениха кому-то другому (как правило, местному жрецу) была связана с представлением о том, что девственная плева – это жертва, которую как раз и надо отдать общему прапредку (Быку, Волку и т.п.). Его образ запечатлевал тотем племени, а его шкуру натягивал на себя совершавший ритуал жрец. Вероятно, в дохристианский период девственницы часто приносились в жертву богам.
У древних скандинавских племен с наступлением темноты перед первой брачной ночью волхв уводил девственницу в лес, разжигал костер и приносил богине Фрие жертву – лося или кабана. И только после этого совершал с девушкой ритуальное соитие. В Индии первое соитие на шкуре красного быка было явным отголоском тотемизма, предполагавшего ритуальные соития с животными.
Пережиток ритуала «передачи невесты», - дружкам, старшему в роду, жрецу или вождю – сохранился и в русских народных обычаях: перед свадьбой все молодые люди деревни, товарищи жениха, подходили и целовали невесту сквозь фату. Дружка («старший боярин») оставался в подклете рядом с новобрачными в первую брачную ночь, и если жених не справлялся со своими супружескими обязанностями, обязан был его заменить.
Еще более древний славянский обычай предусматривал, что перед свадьбой невеста оставалась в бане наедине с мужчиной-колдуном, который должен был ее тщательно вымыть. На севере Словакии, в Боснии и Черногории невесту символически (а ранее, вероятно, на самом деле) лишал невинности «дружка» жениха, считавшийся главным на свадьбе.
Иногда это делалось женщинами
В ряде регионов почетная обязанность совершить дефлорацию лежала на старейших женщинах клана. Собственно, именно они демонстрировали девушке, что ритуал дефлорации хоть и не бескровен, но вполне естественен и необходим (рано или поздно, так или иначе, девственность должна быть потеряна; неестественно, напротив, положение старой девы).
Так в Парагвае акушерка при родах немедленно разрушала плеву девочки пальцем, в Колумбии то же самое делала сама мать, когда ей подносили новорожденную.
У многих народов дефлорацию осуществляли всезнающие старухи, целительницы и колдуньи. В ход у них шли самые разные подручные средства. Иногда в качестве дефлораторов выступали родители. Полторы сотни лет назад в Перу существовал обычай, когда мать публично лишала девственности свою дочь. На Филиппинах и в Центральной Африке родители приглашали «дефлораторш», когда девочкам исполнялось 10 лет. Польский сексолог С. Кинесса отмечает, что в некоторых социальных сословиях Бразилии и Чили матерям предписывается так тщательно подмывать дочерей, что девственная плева уничтожается в раннем возрасте (и если девушка сохраняет девственность до замужества, считается, что ее плохо воспитали – она не соблюдала правил личной гигиены).
В некоторых частях Океании процедуру дефлорации выполняли мужчины, на долю матери невесты оставалась проверка качества выполненной «работы» (исследователи отмечали, что в некоторых случаях эта проверка предполагала искусственное расширение вагины). Именно с матерью, а не с мужем проводила невеста первую после пережитого ночь, а в последующие несколько дней, уже будучи с супругом, могла быть уверена, что тот ее не тронет: ритуал предписывал несколько дней «превыкания».
Лишение дочери девственности в присутствии других женщин – типичный ритуал народов Камчатки и Мадагаскара. Известный культуролог Мирча Элиаде в книге «Шаманизм: архаические техники экстаза» приводит рассказ о лишении девственности посвящаемой в шаманки: «Посвящаемую раздевают, кладут на постель из овечьих шкур и покрывают листьями канело, непрерывно производя магические движения. Затем над ней склоняются старухи-шаманки и начинают сосать ей грудь, живот и гениталии с такой силой, что молодая шаманка достигает экстаза. Одновременно она лишается девственности.»
Практически не известны примеры, когда девушка должна была бы дефлорировать себя сама.
Античные героини и жительницы древней Иудеи.
Девственность обрела свою ценность вместе с упорядочением общественных отношений. Обмен женщинами, утверждает американская феминистка Г. Рубин, был главнейшей первобытной формой обмена подарками. Девственная плева – веское подтверждение «не принадлежности» женщины кому-то другому – стала наиболее ценным даром. Есть плева – значит «товар» новый, никто не пользовался, уважение и почет. Нет – значит, «секонд хэнд», неприятно: могут сравнить твои возможности с возможностями предшественника.
Так рождались многочисленные нормы и законы обычного права, предписывавшие зорко наблюдать за сохранностью у невесты девственной плевы (именуемой в современной медицине, вслед за греками hymen – по имени греческого божества, покровителя брака, Гименея). Девственность превратилась в ценность, присвоение которой, даже путем обмана или насилия, давало мужчине привилегии, позволяя жениться на представительнице более знатного рода и тем самым повысить собственное социальное положение.
В Древнем Риме сексуальная раскрепощенность никого не смущала, а понятие невинности существовало только для весталок (жриц богини домашнего очага Весты), с которыми могли развлекаться лишь императоры.
Согласно древним греческим и римским медицинским текстам, девушки в то время достигали половой зрелости в 14 лет. До этого возраста они вообще могли ходить без одежды. Римский врач Соран Эфесский верил в то, что девственницы страдают от «закупорки влагалища» и рекомендовал раннее расставание с девственностью и вступление в половую связь, поскольку это, с его точки зрения, нормализовало менструальный цикл. Мнение о том, что дефлорация должна предшествовать появлению менструации, породило немало ранних половых связей. Римское законодательство весьма долго не считало брачными отношениями сексуальные связи с девочками, не достигшими половой зрелости, то есть до возможности выносить и родить ребенка.
В некоторых провинциях считалось позором, если жена оказывалась девственницей до самой свадьбы – она должна была заранее потерять невинность в храме Великой Богини, которой и посвящалась жертва в виде прорванной (или растянутой) плевы. В Элладе Великую Богиню именовали Афродита, в Вавилоне – Иштар, в Финикии – Астрата. В назначенный день девственница приходила в храм и отдавалась любому незнакомому мужчине, которого повстречает. При этом дефлоратор ни в коем случае не должен был обнажать девушку – это приравнивалось к осквернению храма. В римских храмах новобрачных могли лишать девственности и при помощи фаллических статуэток, изображавших одного из низших божеств плодородия.
Если по каким-то причинам ритуальное лишение девственности не было совершено в храме, родители могли отправить дочь в культовую рощу, где она, встретив первого встречного, должна была отдаться ему, если он пожелает. Сохранились рассказы об отдаче невинности богу реки Саламандру: достаточно было «искупаться в воде». Мало кто из купальщиц выходил на берег девственницей – по берегам реки прятались молодые люди, помогавшие девочкам пройти испытание.
В древней Иудее взгляды были схожими. Акушерки того времени умело манипулировали неведением тогдашних мужчин о строении женских половых органов. В нужный момент они могли подтвердить, что девственная плева порвалась, когда «девушка в путешествии по Египту упала с верблюда». Когда девственности стали придавать значение и женихи стали требовать подтверждения того, что половые органы невесты «достаточно плотно закрыты», именно акушерки умело вводили заказчиков в заблуждение, утверждая, что «лимонный сок окрашивает кровь девственницы в зеленый цвет, а растлившей девственность – в черный».
Некоторые семьи предпочитали настаивать на том, что у женщин их рода не было кровотечений при дефлорации, и в подтверждение находили документы из далекого прошлого. Так что выход из положения находился всегда.
Ранние христиане
Высокую ценность девственности придало христианство, слившее в образе Богоматери Мать и деву и разобщившее тем самым материнство и сексуальность. Именно христианство наложило на девственность ограничения, связанные не только с тем, чтобы четко определить, кто властелин (разумеется, Мужчина), а кто – подчиненный (Женщина), но и четко установить права наследования. Отцам семейства стало важно знать: чей ребенок? Отсюда – ограничения сексуальности, ценность девственности как критерия чистоты. Девственность была немедленно канонизирована в легенде о непорочном зачатии. При этом Иоанн Златоуст в конце IV века, похоже, с глубоко личной интонацией отговаривал вдов от повторного замужества: «Мы, мужчины, сделаны таковыми: мы больше всего любим то, чем никто до нас не пользовался и не потреблял, дабы быть первым и единственным хозяином» - и сравнивал женщин с одеждой и мебелью. Не удивительно, что не прошло и нескольких веков, как европейцы изобрели «пояс верности»!
В христианском Риме проверка девственности стала одной из самых распространенных практик; девственные рабыни стали продаваться за большую цену, традиция ранних браков еще более окрепла, а уж древние византийки, не смущаясь, сообщали в своих автобиографиях, что вышли замуж в возрасте 11 лет (до появления лобковых волос). Иногда такие браки заключались с условием, что супруг не будет пытаться вступить в сексуальный контакт с ребенком.
В первые годы нашей эры в правление императора Тиберия, при котором оргии и сексуальные экстравагантности потрясали Рим, существовал закон, по которому палач должен был лишить девственницу плевы перед ее казнью.
Связь между лишением девственности и карающим насилием очевидно прослеживается в практиках инквизиторов, властвовавших над пойманными ими «колдуньями». Сохраненные ими описания «посвящения в ведьмы» - которые ими же и сочинялись – явно свидетельствуют о наличии у них алголагнии (наслаждения болью): Обнаженную девственницу привязывают к столбу. Колдун, ряженный в козла, берет бич, вымоченный в колдовских снадобьях, и начинает стегать девушку. После того, как она достигает экстаза, он ее развязывает и дефлорирует.
Дьявол в образе огромного черного козла по имени Мастер Леонард, ведущий болезненный ритуал дефлорации девственниц своим гигантским, чешуйчатым пенисом, совокупляющийся со всеми без разбора и принимающий почтительные поцелуи в анус – характерная фантазия католических дидактиков, измученных подавленными влечениями.
Право первой ночи в культурах древности
Право первой ночи (jus primae noctis) с новобрачной, которым пользовался царь или местный правитель, в средневековой Европе – сеньор, в крепостной России – помещик, было практически повсеместно распространенным обычаем. И хотя юристы XIX-XX вв. окрестили его «дурным обычаем», искоренение его шло довольно медленно. Сила традиций легко объяснима: согласно древнейшим поверьям, в первую ночью женщина оплодотворялась тотемным предком, который у примитивных народов мог быть заменен жрецом, вождем, дружкой, с которым невеста могла провести первую ночь. Магически более сильный (родовой предок) передавал в первую брачную ночь свою силу социально более сильному (государю, сеньору). Тем же страхом и уважением объясняется традиция воздержания от коитуса в первую брачную ночь.
Самый знаменитый древнегреческий историк Геродот сообщает, что в Ливии девственниц, готовившихся вступить в брак, представляли царю. Если какая-нибудь из них нравилась ему, он лишал ее невинности.
На Малабарском побережье Индии, пока его жители не испытали сильного влияния со стороны европейцев, принято было сразу после брачной церемонии отводить жену к вождю деревни и возвращаться за ней лишь через восемь дней. Кое-где это был не вождь, а верховный жрец, а срок сокращался с восьми до трех дней.
В Древней Руси право первой ночи было отменено княгиней Ольгой (Х в.) и заменено налогом куньими шкурками, но впоследствии возродилось в условиях крепостного права. Что касается Европы, то там, начиная с XII столетия, право первой ночи приобрело статус обычного юридического права. Скажем, Акт города Бигорра, датированный 1538 годом предписывал: «Тот, кто желает выдать своих дочерей замуж, должен предоставлять их в первую ночь своему сеньору, дабы он доставил себе удовольствие…»
Монахи французского монастыря Сент-Феобарт унаследовали права одного феодала, среди которых было и право первой ночи в отношении девушек деревни Монториоль. Жители Монториоля воспротивились этому и попросили защиты от монахов у графа Тулузы, который оставил в силе старое правило. О своих правах подобного рода не забывали и сами монахи: в середине XVI века каноники Лионского собора потребовали предоставить им право ложиться в первую брачную ночь с женами своих крепостных – и получили его. Впрочем, со временем подобная обязанность могла уже казаться кому-то обременительной. Истории известен случай, когда монахи одного монастыря в Пьемонте обратились к местному епископу с просьбой избавить их от подобных обязательств. Иерарх пошел им навстречу и заменил право первой ночи уплатой денежной компенсации.
В большинстве европейских стран ритуал «первой брачной ночи» просуществовал до XVII-XVIII веков. В Швейцарии он исчез в конце XVI века, в России – до отмены крепостного права в 1861 г.
А все потому, что традиции были сильнее письменных распоряжений.
Первая брачная ночь в русской традиции
Обрядовое омовение невесты в бане перед свадьбой считалось обязательным. Перед «баенным обрядом» невеста просила прощения и благословения у матушки, после чего шла вместе с нею, подругами и сестрами в специально приготовленный, вымытый и обустроенный банный сруб. Нередко вместе с ними в баню отправлялся и местный колдун – заговаривать на любовь и многодетность, хранить от «порчи». Углы бани посыпались травою (на здоровье) и золою (от сглаза), на лавках лежали пучки лука, чеснока, камешки янтаря, чашки и плошки с льняным семенем. В предсвадебной бане символически «проигрывалась» потеря невестой девственности:
Мойся, усок, промывайся, усок,
Скоро, усок, дадут мяса кусок.
«Уском», «бородкою» (в других песнях – варежкой, мшистыми космами) в песнях и припевках эротического содержания иносказательно именовались женские половые органы. В народной среде замужние и рожавшие бабы старались подготовить невесту к первой брачной ночи, снять с нее страхи, показать обыденность процедуры превращения в женщину: Мужа бояться – детей не видать.
Воду, собранную после последнего ритуального окатывания невесты, не выливали, а собирали в особый сосуд, который позже приносился к брачному ложу. Разумеется, обряд, связный с «баенной водой» игрался только в среде простонародья. Ложная стыдливость, навязанная назидательными церковными текстами о целомудрии речи, не позволяла матерям-дворянкам даже вести какие-либо подготовительные разговоры с их дочками об интимной стороне предстоящего события. Печальные последствия этой практики отразились в воспоминаниях Анны Евдокимовны Лабзиной (1758-1828), посчитавшей – вслед за матерью – плотскую любовь «скотской», «мерзостию» и испытавшей немало разочарований не только в первую брачную ночь, но и на протяжении всего супружества.
После прощания с девичеством и материнским домом за свадебным столом начиналось не только величание молодых, но и запевки свадебных песен с эротическим сюжетом:
У гармошки-шестопланки открывается ушко,
У молоденькой девчонки поднимается брюшко!
Их целью было психологическое расслабление жениха и невесты:
Маша в рощице гуляла, не слыхала, не видала,
Как милок подкрался, за рученьку взялся.
Они часу не лежали – оба сразу задрожали…
Ты, Марьюшка, не стыдися, не стыдися,
И мы, молоды бывали, бывали,
И нас, молодых, целовали, целовали,
И нам короб отмыкали, отмыкали…
При этом в песнях до первой брачной ночи никогда не употреблялись слова, прямо обозначавшие интимные части тела, а тем более ругательства. Все это должно было оставаться тайным, сокровенным, и это тайное как бы «кодировалось», пряталось в иносказаниях. Зато специально выбранные «дружка и поварушка» из числа гостей одевали особые, смешные наряды: прикрепляли к поясу дружки две луковицы и морковку, которые должны были виднеться из-под рубахи или даже проглядывать сквозь ширинку. У «поварушки» (часто это был переодетый мужчина) увеличивали размер груди подложенными под одежду тряпками, на юбке в определенном месте прикрепляли широкую баранку или розочку из бумаги. Им положено было произнести:
Отец да мати,
Благословите детей спати,
На подклет вести,
За хохол трясти!
Матери жениха и невесты оставались за столом, а молодых друзья уводили на брачное ложе, которое в далеком прошлом обычно устраивали «под клетью» - в прохладном, чаще всего неотапливаемом помещении. Отсюда и наименование обряда – «подклет»:
Молодые спать пошли, Богу помолилися,
Чтобы пуще на подклете ноги шевелилися!
Во многих крестьянских семьях до 20-х годов ХХ века сохранялся обычай показывать сорочку новобрачной, на которой должны были быть видны следы крови. Отсутствие кровавых следов могло быть свидетельством нецеломудрия девушки, что позорило всю ее семью и могло сопровождаться даже надеванием хомута или веревочной петли на шею новобрачной – символа растленного «девства». Поэтому во многих семьях, чтобы не ставить девушку в трудное положение, заранее забивали петуха, давали стечь крови, и этой кровью мазали сорочку, прежде чем вынести ее гостям или вывесить на обозрение всей деревни на заборе или дереве.
Мода на девственниц
…стала фактом в XIX веке. В европейских странах сами матери обучали девушек, как создать «убедительное кровотечение» - с помощью вставленного во влагалище окровавленного заранее клочка губки или маленького рыбьего пузыря, наполненного кровью. Известно даже использование кровососущих пиявок и кусочков разбитого стекла! Стягивание вагинального отверстия было более сложной задачей. Иногда отверстие сшивали, но чаще использовали вяжущие снадобья, «пары уксуса», мирровую воду, «настои из желудей или ягод терновника». Кстати, и сегодня в азиатских странах продаются для этих целей специальные шарики с красящей жидкостью, по виду неотличимой от крови.
В России таких чудодейственных способов не знали, а на новоявленную «моду» отозвалась частушка начала ХХ века:
Шел я лесом, видел милку
Под зеленой елкою.
Она целку зашивала
Толстою иголкою.
В некоторых борделях профессиональных девственниц подправляли много раз – не столько, правда, в России, сколько в Лондоне, Париже, Берлине, Нью-Йорке, Сан-Франциско – и все потому, что на рубеже веков в некоторых публичных домах на церемонию дефлорации стали приглашаться зрители. Это позволяло получать дополнительную прибыль и привлекать новых клиентов.
С течением времени мужчинам требовались все более экзотические формы сексуального возбуждения. Спрос на малолетних девственниц стал расти. Девочки, выбегавшие из подворотен и дергавшие мужчин за рукав, были «идеальным материалом» для специальных борделей, процветавших в последние десятилетия XIX в. и в Лондоне, и в Нью-Йорке. Некоторым девочкам впоследствии восстанавливали девственность, чтобы получить новые прибыли; других оставляли дефлорированными, потому что попадались клиенты, находившие особое удовольствие в занятиях сексом с девочкой, которая была крошкой по возрасту, но «опытной во грехе». Моде на девственниц способствовало существование поверья, что сеанс с девушкой исцеляет венерические заболевания. В результате бедняжки заражались и передавали болезнь следующему клиенту.
Описанное выше можно было бы считать пережитками далекого прошлого. Но, увы, как свидетельствуют социологи, и у азиатских народов нашей страны, и за рубежом (особенно в Китае и Японии) около 80% мужчин желали бы, чтобы их невесты доставались им девственницами.
По всему миру проводятся операции по восстановлению плевы; Россия – не исключение.
Наталья Пушкарева
