Когда говорят, что изрядное число россиян предпочитают шансон всем другим музыкальным жанрам, говорят не всю правду. Забывают упомянуть, что русский рок – зачастую тот же шансон, только в упаковке для другого покупателя.
Подождите сурово хмурить брови. Вопрос далеко не так прост, как предполагается большинством адептов одного-единственного жанра. У шансона с русским роком куда более близкая связь, чем с джазом или хеви-металом. Собственно, зачастую превращение юного рок-фаната в немолодого любителя шансона происходит на протяжении короткой студенческой жизни. И чем дальше от Москвы, тем неизбежнее.
Русская кухня
Еще лет 20–30 назад по дворам да по кухням пели под гитару все подряд. Но ведь не Пугачеву или Кобзона пели, а вполне определенные вещи – дворовые, босяцкие, кабацкие, блатные. И русский рок. Вперемешку. То Розенбаум, то Макаревич. То Аркаша Северный, то Константин Никольский.
Сразу оговорюсь, сами рок-музыканты так никогда не считали. Они-то все родом из «Битлз» или «Роллинг Стоунз», никак не меньше. Кто пообразованнее, те родом из «Пинк Флойд». И стоять-то рядом с Аркашей Северным им зазорно.
Впрочем, не всем. Андрей Вадимович Макаревич в последние годы с удовольствием поет шансон с легкой примесью джаза, выпустил только что с Оркестром креольского танго уже пятый альбом. Заметьте, альбом «Старая Машина» – это песни той самой старой «Машины», но в стилистике шансона. Посидел я на презентации в КЗ «Мир» и пришел к нелегкому выводу, что Макаревич всю свою «Музыку под снегом» ведь так и задумывал когда-то – легкий интеллигентный шансон, блатняк без блатных.
Тут легко запутаться в терминологии. Скажем, Иван Московский считает, что это он в 1996 году придумал общее название всему жанру дворовой песни – «русский шансон». Есть версия, что этот термин впервые появился в обиходе во Франции, когда на пластинках Вертинского 30-х годов, а потом и Высоцкого с Галичем стали писать ознакомительное «chanson a la russ», то есть «русская песня». Термин подхватили шустрые американцы, и в 80-х в журнале Billboard появились чарты русской нецензурной музыки, которую американские эксперты стали называть все тем же русским шансоном.
Что уж говорить о терминах в шансоне, коли даже понятие «русский рок» не все понимают и принимают? Русский рок как отдельный музыкальный жанр, не имеющий аналогов в мире (как ни крути), родился из скрещения общепринятого мирового рока с могучей русской литературной традицией. Если же вспомнить тоталитарный контекст советских 70-х, то понятна чуткость русского рока к свободному искреннему слогу. До сих пор рок-слушатель с легкостью улавливает фальшь в голосе фронтмена и презрительно кидает: «Попса!»
Но вот что странно: точно такая же реакция на ложь и у любителя шансона! Почитайте форумы – сколько негодования вызывает, например, песня, где заключенные нетрадиционной ориентации садятся за стол с ворами в законе и выслушивают от них наставления про правильную житуху. «Этого не может быть никогда!» – восклицают негодующие голоса. Никогда вор не сядет за один стол с «опущенными», и никакой характерной хрипотцой и прочими жанровыми стандартами ложь не задрапировать.
Так чем же русский рок и русский шансон так близки, кроме слова «русский»? И того, что первый почти никакого отношения не имеет к классическому року, второй – к классическому шансону?
Музыка под снегом
Проведите опыт. В любом аудиопроигрывателе замедлите скорость воспроизведения песни, скажем, ДДТ. Раза в два. Не правда ли, сильно напоминает кое-что из русского шансона? Можно сделать и обратный опыт. Взять песню Михаила Круга и ускорить в два-три раза. У вас наверняка получится почти русский рок. Отчасти этот нехитрый фокус объясняется сходством рисунка ритм-секции и использованием преимущественно минорных гармоний в обоих жанрах.
Однако ведь вербальную начинку подменить нельзя. Что у нас с текстами? Каким глаголом жжем сердца? Сравним для чистоты эксперимента тексты известных исполнителей в своих жанрах, не замеченных в заступах на территорию друг друга. Упомянутого Макаревича вычеркиваем, Скляра с его сольным Вертинским тоже, «Агату Кристи» – туда же, Шевчук сам практиковал в «Единочестве» (и не только) шансон, Гребенщиков «засыпался» на том же Вертинском. М-да, не такое простое это дело.
Возьмем изысканного декадента Эдмунда Шклярского и на примере текстов рафинированного «Пикника» попытаемся доказать, казалось бы, невозможное. «Пикник» и шансон – две вещи несовместны?
Вот цитата из песни «Я почти итальянец»:
Ты думал – мы дети белого холода,
Ты думал – мы больше не сделаем шаг
И новые ветры вернутся не раньше,
Чем ты досчитаешь до ста.
Ты думал – дыхание наше глубоко,
Ты думал – наверно, мы скованы сном.
А мы открыли двери и окна настежь,
А иначе зачем это все.
А вот цитата из песни Михаила Круга «Чифирнуть бы ништяк»:
Пар клубит изо рта – не беда,
И еще протянуть бы чуть-чуть.
Поломать может жизнь, это – да,
Но не всех удается согнуть.
И досадно, конечно, встречать Новый год,
Из закуски имея одну только пайку,
Холод крепко в объятия ночью берет
И ныряет заточкой меж ребер под майку.
Тема обретения личной свободы через преодоление внешних препятствий подана под разными стилистическими соусами. Что не мешает использовать одни и те же образы: дыхание в морозную ночь, ветер, отсутствие сна, движение как символ жизни. И оба текста подводят к главному условию выживания – горячему сердцу: «Вот сейчас мое сердце расплавится, / Я почти итальянец» и «Не замерзнуть душой бы, / Ведь главное это».
При всей волатильности поэтических качеств обоих текстов (оставим окончательные оценки литературоведам) сходства в них больше, нежели различий. Что уж говорить про городской романс Андрея Макаревича или эпос Юрия Шевчука? Теперь вспомним сходство гармоний и ритмических структур. Что же получается?
Вышли мы все из народа
Оба жанра выросли примерно в одно и то же время в одной стране. Шансон активно повествует о страданиях притесняемых «ментами» «нормальных пацанов». Рок-музыка повествует об активно притесняемых государством свободных людях, любящих настоящий рок. Итак, в основе вербального высказывания обоих жанров – протест. Протест наложился на смешанную русско-еврейскую распевность и, как ни странно, еврейско-англосаксонский бит (одесские песни и битловский альбом «Help!» отличались мелодикой, но не ритмикой). Получился неведомый ранее жанр.
Только в случае с преобладанием темы «за жизнь» в блатном аспекте – а в СССР чуть ли не каждый третий сидел, а каждый второй его стерег – получался тот самый шансон. А если «за жизнь» хотел высказаться битломан или стиляга, неизбежно получался русский рок.
Тем, кому вообще нечего было сказать, приходилось играть чистую музыку, не испорченную вмешательством словесного разума, например хеви-метал или джаз. Эти преуспели меньше всех. Играть лучше зарубежных первоисточников они так и не научились, а от своего народа признания так и не дождались.
Близнецы-братья
… И все же. Зачем Макаревичу понадобилось переделывать старую «Машину»? Он говорит так: «Бывают песни одноплановые, которые как сыграны, так и звучат, и больше с ними ничего делать не надо, а бывают песни, в которых заложено больше, чем сделано в аранжировке, и они подразумевают второе, третье прочтение, как хорошая пьеса. Таких песен набралось тринадцать. Мы сознательно пошли на то, чтобы наши аранжировки не напоминали оригиналы «Машины», – иначе не стоило и затевать все это дело».
Вопрос об экспериментах с шансоном и Вертинским я задал и Александру Ф. Скляру. Он рассуждает так: «Есть люди, которые поют Вертинского. Есть люди, которые поют романсы. Есть люди, которые играют рок-н-ролл, играют цыганскую музыку. Но нет артиста, который все делает одновременно. А я это делаю. Сегодня я могу играть электрический «Ва-Банкъ», а завтра петь Вертинского во фраке».
Нет-нет, я не ждал от рок-музыкантов признания в любви к шансону. Думаю, если бы я спросил аналогичное у Л. Успенской или А. Новикова, они тоже вряд ли бы сознались, что по ночам слушают «Машину времени» или «Пикник». Дело не в словах.
«Я люблю такую музыку, потому что она – о жизни. Обычно ее слушают люди много пережившие, настрадавшиеся. Мне она просто по душе, а мат – это еще одна сторона, конечно же не лучшая, но ведь жизнь состоит не только из розовых красок и красивых слов, а музыка – это лишь зеркальное отражение нашей жизни...»
Это написала одна из почитательниц шансона, но могла бы написать фанатка Александра Лаэртского или группы «Ленинград». Знаете, на сайтах есть такая фишка: если вы заходите с российского IP-адреса, вам показывают русское меню. Если с английского – английское.
Так вот, русский рок и русский шансон – близнецы-братья.
Только у слушателей разное меню.
(с) Гуру Кен
