Мы пазнакомились на выстафке “неизвессный Пикассо” в пушкинцком музее. Мне нравяцо девушки с багатым внутренним миром и задатками интеллекта. Не, бля, раньше то я асобо не выйобывался. Заеду в дерьмовый клубец, угащу какую-нибудь дуру клинцким без пантоф и ебу без заззрения совести. Но, знаете, надоело и приелось. Никакова блять спортивнова интереса, никакой интриги и вертуознова развода на ебалово. Хуле, сунуть студентке за стакан ванючево пива любой лох сможет. Нужно выхадить на новый уравень.
Кагда я это прасек, то решыл прайтись по миру искусства. Интересно же бля, как у них там фсе праисходит.
Первый раз не фсе глатко правда прашло. Хажу по музею, сматрю на фсякую хуйню, каторая на стенах висит, делаю вид што прусь. Типа падойду вплатную к картине, пафтыкаю минуту, патом атойду далеко, еще минуту пафтыкаю. Самнительное йебло корчу, типа ниебаца миня плющщит от всей хуйни, и по старанам позыркиваю, баб адиноких высматриваю. Выбрал адну худую и с балезненным лицом. Падумал, што папрактиковаца надо на дурачке какой-нибуть, а патом уже на раковых красавитц перехадить.
Падхожу, значит, к этой упырице с понтом на картину ваткнуть как следует. Смотрим на шыдевр секунд дваццать. Я думаю, как бы так знакомство начать и на автомате пизданул - “Может по пиву дернем?”. Привычка бля. Пизданул и понял, што хуйню спарол.
Телка на миня посмотрела так презритильно и дальше пошла. Ну я дагнал ее, извинился, скозал, што пашутил неудачно. Типа от валнения. Придал голасу неуверенности и сделал самнитильное йебло. Она сказала, што типа ничево страшнова, бывает и улыбнулась. Ну и я сразу залечил ее на предмет васприятия мира через призму светоощущения Клода Моне и атражении сацыальнова развития опщества в творчестве западноевропейских художников конца девятнадцатова - начала двацатова.
Хуле, я же не тупо сюда паперся. Пасидел недельку в библеотеках, пафтыкал художэственную литературу. Как гаварица, без труда не выебешь и бабу на уроке труда.
Вопщем дефка расслабилась, паняла паходу, што я тоже чилавек с тонкой душевнай арганизацыей. Походили мы картины паценили. Она миня залечивала на фсякие беспантовые темы из серии “какая легкая кисть”, “какой размах мысли”. Правда, над ее репликой “Вы только пасматрите, какой мазок” я малость ахуел, а патом понял, што это она про жывопись, а не про справку для бассейна.
Вышле на улицу, пакурили и пашли кофе папить в ташнилофку рядом. Потом она паехала дамой. Через два дня мы снова фстретились и я грамотно залечил ее на тему о пользе выпивания партвейна, как метаде расшырения сваево сазнания. Кагда сазнание расшырилось, то я уже смело запихнул ее ф такси, атвез дамой и ф цыничной форме атымел три раза. “Для начала покатит”, - падумал я и прагнал ее в восемь вечера, за полчаса до начала лиги чемпионоф.
Она правда ухадить не хатела, орала в каридоре:
- Хатите я вам Блока пачитаю? Или можыт быть Гумилева? - Это она мне, прикалите. Лига чемпионоф уже скоро, а она мне про каково то Гумилева трет.
- Ф пизду бля тваево Блока, щас кони играть будут.
- А хатите я вам сыграю на фортепиано? Мои знакомые гаварят, што я неплохо передаю легкость и воздушность фантазий Шопэна.
- Детка, ты ебанулась? Где тут видишь фартепьяно? Тут кроме кожаной флейты, на каторой, я уверен, играть ты не мастерица, нету нихуя. Так што давай, двигай, а паиграем как-нибудь патом.
- Ну да, ну да. Ладно, я пошла тогда? - Расстроенным голосом спросила миня любитильница фантазий Шопена.
- Давай пиздуй уже, - и дверь захлопнул.
Не знаю какие там фантазии у Шопена, а у миня на фтарой палке фантазия сафсем уже ни к чорту. Ставлю раком и ебу, как гаварица, простенько и со фкусом.
Такой вот был мой первый опыт поебки с девушками, дрочащщими на полотна музея Д’Орсэ, на Д.Голсуорси в оригинале и на импрессионистические мелодии К.Дебюсси. Дальше было уже проще. Чем дольше я был ф теме, тем больше прасекал во фсей этой кухне. Начал отличать фламандскую школу от немецкой, импрессионизм от постимпрессионизма, мог сорок минут ебать мозги собеседнице о ревалюцыонности чернова квадрата и о перевороте ф мире искусства. Вообщем стал для этих ебанашек сваим парнем.
Ебались они кстате будь здароф. У многих были нереализованные фантазии, тайные жэлания и многое другое, што они с ахоткой выпускали наружу на майом мнагострадальном диване. Правда к высокаму искусству я адин хуй атносился скептически. Не трогало миня это. У миня вабще радости прастые - футбик пазырить, пивка фкуснова йобнуть, да девке с сочной пиздой засадить пакрепче. Астальное нахуй.
С чево я там начал? А, бля, с этова пидара Пикассо.
Кароче, пазнакомился с адной красоткой на выстафке “Неизвестный Пикассо”. Хуле, я же ф теме, канешно на такие мераприятия хажу без вапрософ. Падцепить стройную брюнетку с грустными выразительными глазами, достойным бюстом и аппетитной задницей для миня было делом техники. С этой правда патяжелее, чем раньше, но кагда я процытировал на французском достаточно известнова критика, даказывая патом, што не сафсем с ним сагласин в его взглядах на канцепцыю формы и душы в творчестве художника, то она павелась. Астальное уже на автомате.
В восимь вечира мы сидели на майом многострадальном диване, пили партвейн и рассматривали альбомы с репрадукцыями. Ф калонках естественно звучали ваздушные фантазии Шопэна.
Я низаметно сверился со временем. Час прошол, значит партвейн уже дал. Можно начинать ненавязчивые намеки на спаринг. За локоток ее схвачу случайно, до коленки дотронусь, опять же самнительное йебло корчу пастоянно. Хуй там. Нифкакую. Ну че за офца попалась? Сидит и ф книжку пялица.
Я атчаялся немного и тут она книжку атлажыла. “Заебок, пашло дело” - абрадовался я, но не тут то было. Девица задвинула мне такую длинную и такую ниебаца интеллектуальную телегу о многообразии форм и неиллюзорности бытия, што йебло приняло сомнитильный вид само собой, а не с целью сунуть. В атчаянии я фпитал стакан партвейна и закурил. А дефка все несла и несла ахинею про высшие материи. Ребром фстал вапрос - ну не дура?
Неажыданно фспомнилась школа и наш ебанутый физрук. “Главное в нападающем - неажыданность”, - гаварил он.
Я расстегнул ширинку и достал член. На удивление, он был в полной готовности, несматря на вазвышенные умняки маей гостьи. Девушка, кстати ее звали Аля, пиздец дурацкое имя падумал я в мамент знакомства, удивленно уставилась на хуй машынально прадолжая загонять свое порево, правда в ее голосе паслышались неприкрытые нотки вазмущения.
- Видишь хуй? - Огорошыл я Алю неажыданным вапросом.
- Да. - Тихо произнесла она.
Абсурдная ситуацыя, ну а хуле? Высокое искусство невазможно без малой толики абсурда.
- Вот видишь хуй, так бери его, да соси! - В ультимативной форме произнес я.
Ее валнитильные глаза смотрели на хуй, потом посмотрели мне в лицо, потом снова на хуй. Она отставила стакан с портвейном в сторону, взяла хуй в руку, наклонилась и покорно начала сосать. Она сосала, а я думал, што фсе бабы адинаковые и эти ненужные выебоны про тонкую душевную арганизацыю не больше чем слова. Романтический ореол витавшый над Алей померк. Я расстроился и спустил ей в рот. Смысл ебли с творческой интеллигенцыей был безвазвратно утрачен.
В десять паказывали манчестер, а в полдевятого Аля орала в каридоре и рвалась пачетать мне Блока. “Давольно с миня Блокоф”, - зло сказал я и захлопнул дверь.
А недавно шахматами увлекся. Хуле, шахматистки тожэ любят ебатца, хоть и в ачках.
(с) Хрен, Москва, декабрь, 2006-й.
