Она очень любила апельсиновый Tropicana
(гламурное крео)
Она очень любила апельсиновый Tropicana. Сразу за кассами, пока я раскладывал покупки по целлофанам, она жадными глотками выпивала половину литрового пакета. Потом мы шли вдоль Профсоюзной, и я слушал нескончаемые рассказы о трудной судьбе вице-мисс города N, о том, с какими людьми ей довелось общаться, и о том, как фанатично она любит наш город, НАШУ С НЕЙ Москву. Придя домой, мы, громко шумя кастрюлями и динамиками радиоприёмника, готовили селедку под шубой. Поставив её в холодильник, моя львица трогательно охраняла её от нападок стервятников-соседей по квартире. Плотный ужин в три часа ночи и…
…Любовь…
…каждую ночь…
…по нескольку часов…
…слизывая друг с друга капельки пота.
Мы почти не выходили в свет. Только салат с морепродуктами в стекляшке на Маяковской, кальян – как проникновенно она курила кальян, закинув на меня длинные ноги и влюбленно посматривая между затяжками, и First – куда же без него – места, где мы первый раз заговорили друг с другом. На Софийскую набережную она одевала желтую маечку с одной бретелькой и желтую юбку-шотландку – ОХ, как я любил смотреть за её приготовлениями, когда только моему взгляду принадлежала она и её цыплячье одеяние.
Она работала, не покладая рук, вставая в шесть утра и отправляясь на нескончаемые выставки-показы-съёмки – я лежал на диване, тупо переключая дециметровые каналы. Она звонила мне по нескольку раз в день, интересуясь, есть ли движение – я что-то мычал, сбавив на ноль звук телевизора. Уставшую, но неизменно на высоких каблуках и с прямой спинкой, я встречал её с собакой у метро, и мы пешком шли до дома. Потом была моя измена, потом нежелание любить её каждый день, потом нежелание вообще ничего. Я умирал, как умираю каждую осень, она ОЧЕНЬ хотела жить и жадно дышала полной грудью. Она честно давала мне шанс проснуться – говорила, что беременная не будет ходить пешком – нужна машина. Она терпеливо оплачивала покупки в универсаме. Она откладывала про запас ухажеров, которые подвозили её до нашего дома на дорогих немецких и японских автомобилях… Она уехала, не попрощавшись, в ночь 26 октября 2005 года… У неё растёт дочка, которая будет такой же высокой красавицей, как и её мама.
А я продолжаю каждые выходные бороздить людские потоки DяgileVа в поисках очередной высокой красивой дурочки, которая верит в сказки о богатом принце с московской пропиской…
Она очень любила сосать у Ослана
(гламурный кавер)
Она очень любила сосать у Ослана. Сразу под прилавком, пока он раскладывал гвоздички по вёдрам, она жадными глотками высасывала пол-литра густой кавказской спермы. Потом они шли вдоль Черкизовского рынка, и она слушала нескончаемые рассказы с акцентом о трудной судьбе джигита из Урус-мартана, о том, с какими людьми ему довелось общаться, и о том, как фанатично он любит лезгинку и чурчхелу, ЕГО шашлык маринованный в Боржоми. Придя к нему в 2-х звездочный номер гостиницы "Витязь", они, громко чавкая шаурмой и заглушая динамики радиоприёмника, совершенно без слуха и голоса, навзрыд подпевали под незатейливый мотивчик Айдамира "Чёрные глаза". Поставив бутылку Хванчкары в холодильник, вокзальная соска трогательно охраняла её от нападок стервятников-соседей по номерам, Вазгена и Шагена. Плотный завтрак в три часа ночи и…
…Групповуха...
…каждую ночь…
…по нескольку часов…
…слизывая с кавказцев капли давно засохшего и прогнившего чесночного соуса.
Они почти не включали свет. Только салат с сыром Сулугуни в стекляшке на гостиничном столике, косяк – как проникновенно она курила косяк, закатав свои тупорылые глазки под десницы и влюблено попердывая между затяжками, и First – куда же без него – места, где они первый раз заговорили друг с другом. На Казанский вокзал, она одевала желтую маечку с одной бретелькой и желтую юбку-дешевку – ОХ, как он любил смотреть за её приготовлениями, когда только его взгляду принадлежала она и её прожженный под корень от химии "Взрыв на макаронной фабрике".
Она работала, не покладая рук, вставая в шесть утра и отправляясь на нескончаемые "выебки-отъебки-ебли" – Ослан лежал на диване, тупо переключая дециметровые каналы. Она звонила ему по нескольку раз в день, интересуясь, есть ли чурчхела – он что-то мычал, сбавив на ноль звук телевизора. Уставшую, но неизменно на порванных колготах и с порванной задницей, он встречал её с Вазгеном и Шагеном у метро, и они пешком шли до дома. Потом была измена, потом нежелание ебать её каждый день, потом нежелание вообще ничего. Умирал Ослан, как умирали Вазген и Шаген. Она заразила всех СПИДом, но сама очень хотела жить и жадно дышала полной грудью. Она честно давала и скончалась позже всех кого успела заразить страшной болезнью.
А какой-нибудь другой Ослан, или Вазген, или Шаген продолжает каждые выходные бороздить людские потоки столичных вокзалов в поисках очередной дешевой соски, которая верит в сказки о богатом джигите с огромной пиписькой.
