Изряднопорядочные, как известно, любят поговорить о «совках». «Совок» обычно описывается в терминологии Паниковского — «жалкая, ничтожная личность». Правда, в отличие от Михаила Самуэльевича, не лишённого известной деликатности, совкоборец любит охватывать тему ширше, то есть ещё и рассуждать о том, чем же именно совок столь жалок и почему так ничтожен.
Самым стандартным, типовым, не вызывающим никакой критики, является обвинение совка в инфантилизме, иждивенчестве и любви к халяве. Разумеется, обвинять «совков» в том, что они сидят на шее родственников и друзей, даже самый яростный совкоборец не станет — слишком уж это противоречит фактам. «Совка» обвиняют в том, что он, паразит такой, «ждёт милостей от государства». Сидит, понимаешь, на шее у этого самого государства и ноет, выпрашивает какие-то «льготы» или хочет, чтобы оно «решило его проблемы». В то время как надо быть «ловким и энергичным», «вертеться и крутиться», «самому зарабатывать» и «самостоятельно строить свою жизнь», а не «ждать, разинув рот, халявы».
Если же внимательно посмотреть на ловких и энергичных «несовков», то выясняется одна очень интересная вещь. В основном «несовки» — это люди, отлично умеющие устраиваться за счёт других людей, и особенно за счёт государства. Именно «ловкие и энергичные» умеют быть успешными иждивенцами. Они-то как раз проходят без очереди в нужный кабинет, вовремя получают всякие «льготы и привилегии», всегда правильно оформляют всякие бумажки, без которых ты букашка, и те де и те пе. Они отлично умеют доить государство всеми законными и незаконными средствами.
«Совка» же если что и отличает, так это как раз полное неумение добиваться чего-либо от государства, даже причитающегося ему по праву (и ОСОБЕННО причитающегося по праву). Чаще всего он, кстати, даже и не знает, что ему что-то причитается, да и не хочет знать. Государства он бежит, боится его и не ждёт от него ничего хорошего. Зато государство к нему постоянно пристаёт. Мало того, что оно его непрерывно обворовывает и недодаёт, так ещё и издевается.
Например. Живёт себе «совок» в своей квартире, живёт тихонько как мышка, «с работы — сразу спать». Однажды осмелился позвонить по телефону. Стук-бряк — приходит счёт за телефон на сто рублей. Причём счёт какой-то особенный, который оплатить можно только на телефонной станции, расположенной в немыслимых ебенях, в кабинете номер 666-Ж во второй четверг понедельника с 25.00 до 27.30 по Гринвичу. Причём о последнем обстоятельстве можно узнать, только доехав до проклятой станции. И не один раз, а двадцать раз туда приехав, всласть походив по всем коридорам, основательно ознакомившись с расписанием обедов, ужинов, ланчей и менструальных дней всех начальственных сукобабищ, которые там засели, и так далее. Дальше начинается «кафка»: бесконечные хождения «поди туда не знаю куда, принеси то не знаю что». «Печать не та». «Не знаю какая, но не эта, вам надо, вы и выясняйте» — хмурится сукобаба. «Это не наша компетенция, не знаю чья, сами ищите, я вам не справочная». В конце концов телефон у бедолаги отключают, аккурат в тот день, когда он доходит до нужного «кибинета», где сидит нужная ему начальница-сукобабища, у которой вдруг образовались отнехуйделать свободные три минуты. «А вас уже отключили, раньше надо было приходить». И надо собрать сто справок и поставить шестьсот шестьдесят шесть печатей в правильном порядке, чтобы телефон восстановили.
И что же делает совок? Чаще всего — вздыхает, идёт восвояси и доживает свой век без телефона. Или идёт «качать права», которые он качать-то как раз и не умеет. Тратит десять лет жизни, чтобы восстановили телефон.
Так что не надо пиздеть. Во всех случаях жизни «совок» мечтае об одном - обходиться БЕЗ государства. То есть обходиться в той мере, в которой само государство оставляет его в покое и даёт хоть щёлочку жизни. Но государство отлично знает беспомощность «совка» и поэтому обкладывает его плотно, стремясь забетонировать каждую щель. Чтобы «совок» нечастный жил и умирал в тех коридорах, мучительно пытаясь получить официально заверенное разрешение на свободу и стремление к счастью.
Именно за счёт мучений «совков» живут «успешные», вёрткие-круткие выблядки-золоторотцы. Пока «совок» ходит-бродит в поисках чего-то необходимого (или, чаще, пытается удержать то, что вот-вот отымут), успешливый поганец вовсю «крутится и вертится», жируя и харчуясь отнятыми у «совка» — или недоданными «совку» — благами. Ему «всё делают», он «умеет договориться». Разумеется, слово «умеют» здесь является эвфемизмом. «Умение» относится к личным качествам, здесь же роль играет происхождение и вписанность в тусовку «умельцев», то бишь совковой сплотки-элитки. Которые сообща пристроились у толстой государственной сиськи.
Кстати: если такого "круткого" вдруг от неё отлучить, он чаще всего оказывается самым обычным "совком" - и начинает вести себя как обычный "совок", сидит в тех же коридорах "за бумажкой", тоскливым взглядом провожая бывших сотоварищей по блаженству. Но такие выпадения из системы случаются редко: "круткие" образуют сплотку "шо дай боже" и держатся за неё всеми пальчиками, ибо хорошо знают, ЧЕГО лишатся, "если вдруг". "Совку", напротив, практически нечего терять - но это обстоятельство его отнюдь не освобождает, а, напротив, порабощает.
Cравнивать «совка» с западным «получателем вэлфера» или «сидящем на пособии» абсолютно некорректно. «Получатель пособий» отлично знает свои права, знает государство, умеет манипулировать государственными службами. «Совок» же — это, скорее, человек, попавший в «работный дом» величиной со страну, где нет ни пособий, ни прибылей, ни заработков, ни жалованья, а есть только ПАЙКИ, по-разному называемые. Которые всегда достаются не тем, кто работает, а тем, кто могёт себе их обеспечить.
Это не мешает совку быть «государственником по убеждениям». Он отлично знает, что государство его мучает, но думает, что это делается для какой-то цели и что «нужна дисциплина». Он не понимает, что «государственная дисциплина» существует прежде всего в интересах нарушителей государственной дисциплины. Для тех самых крутких-вёртких, которые всё всегда получают без очереди. Ибо ОЧЕРЕДИ ПРИДУМАНЫ ДЛЯ ТЕХ, КТО ПРОХОДИТ БЕЗ ОЧЕРЕДИ. Для тех, кому ВЫГОДНО, чтобы очереди были. (В частности, не стоит забывать, кто и зачем создавал в Союзе «дефициты» и «брюхоюрократию»).
Впрочем, некоторые «совки» своим умом доходят до доморощённого анархизма, как правило, в толстовском варианте: государство понимается как система «стеснительных установлений», нужных затем, чтобы мучить людей. То, что где-то существуют менее гадкие государства, воспринимается как сказка: «такого не бывает», «везде гады людей мучают». Если же кто-то убеждает их, что где-нибудь в Америке всё иначе, они переходят на третью, завершающую стадию совкизма — становятся «пассивными либералами», то есть лохами, истово верующими в «заморский либерализм». Который — заморский, а значит, невозможный для воплощения здесь, в России, где гады вечно мучали, мучают и будут мучить людей. Каковые могут лишь слёзно молиться на те заокраинные края, где "жизнь иная, жизнь небесная". "Яко у ангелов".
Итак. «Совок» — это ЖЕРТВА государства. «Совок» от него ничего не получает, и более того — отлично знает, что добиваться от него чего бы то ни было всегда встанет себе дороже. Поэтому он всячески ограничивает свои потребности, отказывает себе во всём, живёт в конуре и ест помои, лишь бы только НЕ СВЯЗЫВАТЬСЯ со страшным государственным миром, где чёртовы бумажки, начальницы-сукобабы и прочая нечисть. А если уж идёт туда, — как правило, потому что «другого выхода нет», — то с омерзением и ужасом, как Орфей, сходящий в Аид.
Но можно определять "совка" и со стороны субъективной, "через психологию". В таком случае можно сказать, что «совок» — это человек, чьи отношения с государством и властью травматичны. Он боится государства и властей и не хочет о них ничего знать (потому что «знать лишнее» о них он тоже боится). Будь его воля, он забился бы в самую отдалённую щёлочку и там бы жил, но щёлочек мало и все заняты, а ведь надо кушать, надо лечиться, надо поднимать детей. И несчастный «халявщик» идёт в страшные коридоры и униженно вымаливает (или истерично требует, неважно) себе какую-нибудь нечастную жалкую «льготку». Которая — если уж он её пришёл клянчить — ему и в самом деле позарез нужна.
Или на которой его бесконечное терпение ломается, оборачиваясь нервным срывом. «Я имею право на телефон и счастье, но верните хотя бы телефон, верните телефон, а то я до министра дойду».
А мимо шляет блядво в белых брюках, у которой всё ладушки, потому как тварь с детства к сиське прилажена, а сейчас вообще в апельсинах по уши, самую матку сосёт. И цедит блядво через губень — «халявщики, совки, жить не умеете, надо крутиться, а не халявы ждать».
Константин Крылов
