Отплевываясь от клубов жирного черного дыма, я проскочил горящую кабину "камаза", быстро расшвырял пятерых нападавших и нырнул в узкий бетонный коридор, еле освещавшийся жиденькой лампочкой. С похмелья слегка потряхивало. Я распахнул ногой дверь и сделал первый выстрел, уперев локоть в косяк для жесткости, потом перекатился к стене и сделал еще один выстрел из "мексиканской стойки", прижавшись спиной к гипсовым плиткам, покрывавшим стену, потом перекатился поближе и лупанул "двойку" с колена.
Подполковник Петя выключил омерзительные "звуки боя" и включил в тире нормальный свет. "Вот примерно так, как это сделал прапорщик, вы и должны будете эту цепочку упражнений проделать. Генерал сказал, что к проверке должны быть готовы все. Процитирую дословно: "для ленивых будет обкатка танками вплоть до прыжков с парашютами". А в понедельник едем в морг, жмуров тискать". Шел 95-й год, самый разгар первой чеченской. Готовились все.
Я сел за пульт управления подъемным механизмом мишеней и открыл книгу учета боеприпасов. Петя закурил и включил "звуки боя". Через пару минут в коридоре послышался топот первой группы. Петя прижался к стене, чтобы не "мельтешить". И тут... первая же пуля, выпущенная юным, но уже довольно толстожопым капитаном Крюковым из-за косяка, со всей дури уебала в эбонитовую грань рубежа открытия огня (тук!), срикошетила в мою сторону, горячо ворохнула волосы (фффухх!) и разнесла гипсовую плитку чуть выше моего затылка (кррррак!). Минут через пять я снова обрел способность ходить. Петя что-то кричал про "хор мальчиков лейтенантиков-капитанчиков", которые будут " свое говно жрать в горах". Пытаясь выдуть из носа гипсовую пыль, я выволокся на свет и побрел в духан за холодным пивом.
- Не рановато? - спросил Глебыч, трясясь с похмелья возле прилавка.
- В самый раз. Младших прапорщиков не бывает, ты же знаешь, - ответил я и всосал полбутылки одним глотком.
- А чего у тебя вся голова в известке? Ты красил что ли чего?
- Да тут капитанчик один, уебан безголовый, упражнение не выучил нихуя... Сука. Все ж блять умные. Я ему сорок раз говорил: "конвульсивное сжатие рукояти, клевок ствола", а он пидарас, два раза был в тире всего. Пиздец ему на "рукопашке". Жопу порву, только момента дождусь.
- И чего?
- Ну чего?! Первый же выстрел - рикошет, да еще в меня блять. В миллиметре над калганом. Я чуть весь тир не обосрал. Девять миллиметров истины, вся жизнь промелькнула, как в книжке.
- Знал я, что утро - говно. Вот чувствовал, - сказал Глебыч и присел рядом.
----------------
Глебыч затесался к нам в часть непонятным образом. До этого он лет десять проработал фотографом-криминалистом в ментуре, умудряясь при этом полуподпольно содержать фото-салон. Полуподпольно, потому что салон был типичным коммерческим предприятием, а советский режим за коммерцию наказывал. Все 80-е Глебыч прожил почти, как султан Брунея: икра, коньяк, Сочи - весь советский набор прожигателя жизни. А к началу девяностых салон протух, работы ментам прибавилось в разы и Глебыч, устав фотографировать расчлененку и детские трупы, просочился к нам в часть.
Помимо того, что он фотографировал нас на документы и доски почета, основной обязанностью Глебыча, как я понимаю, было бухать со связистами. Первую половину дня он откисал в своей темной биндюжке, а после обеда прятался в закутках ПРЦ, отхлебывая по-маленькой казенный спирт. Для протирки контактов, естественно. Цвет глебычева лица в течение дня мигрировал от нежно-жемчужного, редкой прозрачности перламутра, до шоколадно-свекольного. Перемена виделась так разительно, что казалось мужчина утром выступал в роли живого трупа, а к вечеру готовил себя к роли Отелло. Тем не менее, все признавали, что Глебыч, несмотря на хронический алкоголизм, - человек редких душевных качеств.
-------------------
- Я тебя как раз искать собирался. Мне твой совет нужен очень, - стеснительно произнес Глебыч.
- Спрашивай, без проблем.
- А как вот можно человеку уебать, чтобы убить сразу, или чтобы лежал он так... тихенько?
Я посмотрел на стокилограммового Глебыча, на его пальцы сардельками и мясистые кулаки и удивленно спросил в ответ:
- В башню бей просто и с твоей массой этого хватит. А тебе зачем это всё вообще?
- Да тут один откинулся. Сосед мой. Встретил меня пьяный. Ну и я тоже нетрезв был. Слово за слово. Наутро он снова меня встречает и говорит: "Что ментяра? Я пока срок тащил, ты мою жену ебал во все дыры, как шалаву?". Сказал послезавтра придет меня убивать.
- Ну если ты, Глебыч, не пиздишь, то лучше бы нам с тобой поехать. И особистов в известность поставить. А тебе лучше не выебываться, а ствол у Саньки получить.
- Да я и без того залетчик, не до особистов. В постояк двадцать пять процентов за пьянку срезают. А вас... ну ты-то поедешь, а вашим я нахуй не нужен. Ну с какого хуя они за меня впрягаться-то будут? Я так смекаю, никто меня валить там не будет, так побить просто попробуют, вот и спрашиваю. Ствол-то есть.
После того, как у моего начальника, подполковника Зубатко какой-то хуй ограбил дочь на лесной дороге, ведущей в часть, практически все, кто жил в городе, ходили со стволами. Кроме меня. Я брал его редко, чтобы не проебать по пьянке. Только когда приходил очередной ебанический приказ чего-нибудь "усилить". А так, если что, всегда можно было обойтись ножом. "Посмотри на эти ужимки и прыжки", - брезгливо говорил подполковник Петя, глядя на занятия по оперативной защитно-скоростной стрельбе. - "Это, заметь, кадровые офицеры. А уж шалопая со стволом ты десять раз успеешь порезать, пока он в белый свет шмалять будет".
Глебычу веры не было никакой, конечно. Мало ли что он по пьянке мог отчебучить. Как он пил, так ему не только зеки могли померещиться, но и конница Батыя в родном дворе. Но пару связок попроще я ему показал, на всякий случай.
- Вот спасибо, Макс. А то я к Вовке подошел, а он мне так хха! Ногой, говорит, в голову отметь, потом в колено, потом с разворота. Ему-то хорошо, а мне? Алкашу-то? Ногой в голову... Мне б до яиц-то ее дотянуть.
Да, подполковник Вовка был тот еще Чак Норрис. Сто двадцать килограммов, золотая цепь с палец, чемпион чего-то там, и МСМК по стендовой стрельбе. Очень любил с разворота окороком махнуть, как Ван Дамм. Золото, а не начальник...
----------------------
На следующий день опухший и избитый Глебыч притащил мне в качестве благодарности бутылку водки, со словами: "охуительные ты мне показал приемчики". Но от ребят с ПРЦ (жили они в соседних Глебычем подъездах) стало известно следующее.
Весь вечер Глебыч усиленно готовился к встрече "гостей", пил пиво и отрабатывал хитрый удар ногой "безумная горилла машет хуем" по старому креслу. Естественно, что часам к девяти он уже основательно наебенился (это называлось "морально-психологически подготовился") и изрядно разбил голень. В девять зазвонил телефон. Скрипучий голос сказал что-то фольклорное про сучар ментовских и кончину лютую. Глебыч сурово подтянул штаны и вышел в подъезд. "Синие" действовали по всем правилам: разбили лампочки (хитрый ход, особенно летом, когда темнеет только за полночь), двое ждали этажом ниже, а самый злобный спускался с верхней площадки, нехорошо улыбаясь.
Глебыч посмотрел на двух сидельцев, поднимавшихся к нему снизу. "Ногой в голову, потом в колено и с разворота", пробормотал он, раскинул руки крестом, как Иисус над Рио, и прыгнул вниз всей своей водянистой тушей. "Ногой блять в голову", приговаривал он, сжимая сохранившего остатки сознания сидельца за горло и вбивая его затылком в ступени. "С раз-блять-ворота!", пыхтел Глебыч, складывая одного сидельца на другого и прыгая на них с перил. И тут спустился зачинщик всего безобразия... Глебыч успел перехватить его руку с тычиной и просто тупо начал лупить его головой в лицо, стараясь уронить спиной на ступеньки. Один из сидельцев, весь в крови, как самурай Джек, поднялся из руин за спиной Глебыча... Но вдруг...
БАМ БАМ БАМ, и тут же в гулком периметре подъезда зазвенел тонкий свист. Три девятимиллиметровые пули метались по замкнутому контуру, выбивая искры из бетонного пола и лестничных пролетов. Восставший из ада получил в бочину и скис у стеночки, а Глебыч инстинктивно перевалился на спину, прикрывшись зеком. Ему казалось в тот момент, что пули будут скакать по подъезду бесконечно.
- А ну-ка отошли все нахуй от моего мужа! - кричала в освещенном дверном проеме жена Глебыча, сжимая в руке ствол. - Я сказала нахуй от военного эшелона, петушня ебаная! Я сейчас каждому по еще одной дырке в жопе сделаю!
И она, как валькирия в пламени молний, спустилась к своему бесконечно любимому, вечно пьяному, жирному, водянистому, опхушему и такому родному Глебычу и отдала ему ПМ. Он взял его за ствол и многажды ударил супостата по мерзкой харе. И потом она взяла пистолет обратно и сказала, что не нужно волноваться, что она всё возьмет на себя, что он пьяненький и дурачок и что она никогда и никого так не любила. И тоже уебала мерзкому супостату рукоятью ПМа по мерзкой харе. Подъехавшая кавалерия застала идиллическую картину: сорокалетняя пара исполняла долгий голливудский поцелуй, стоя на трех окровавленных полутрупах, сложенных стопкой. Мужчину с ног до головы покрывала кровь, а женщина красиво сжимала в руке пистолет.
И это был настоящий хэппи энд, а не какая-нибудь вам хуйня в сиропе.
