Главврач сверкнул стеклами бериевских очков и осмотрел меня подробно - с ног до головы.
- В СС!
Ну, куда еще определить каланчу с арийской внешностью: голова маленькая, жопа большая?.. - думала я по дороге в сердечно-сосудистое отделение. - Тока в СС.
Вы будете смеяться - все мы, юные санитарки, абортированные выкидыши приемной комиссии мединститута, были в сердечном отделении партийной больнички как на подбор - крупные блондинки с длинными волосами. На фига? А черт его знает. Видимо, чтобы VIP-инфарктникам жить хотелось...
Трудовые будни - это тряпки, судна, смена постелек, уделаных боссами и боссихами. А че - работа, как работа. Вам приходилось делать клизму секретарю крайкома партии? Мне - да. Это забавно. Ведь буквально накануне, перед тем, как дяденьке поплохело, он пытался помацать меня потной ручонкой. Ах, как он изменился, старый трахаль, когда, забыв о блядках, корчился на судне...
А еще забыть не могу покойничка Черного, седого еврея с бельмом на глазу. Он подгребал к ночной медсестре с просьбой:
- Дайте, Ирочка, что-нибудь от эрекции, снизьте давление в паху...
Дедушка Дубровский был не такой. Дедушка Дубровский был хороший. Маленький, скромный, жуткий аккуратист, не смотря на о-о-очень высокий пост. Он таскал нам в подсобку жрачку, цветы, всех на «вы» называл, не хамил никогда.
Он и умирал достойно. Только за сутки перед смертью стал легонько отмахиваться от сестер, и шептал: «Хватит». И мне сказал: «Не надо, Леночка.» А я ему в это время катетер вставляла в разорванную камнями уретру. Мало хорошего. И жалко было дедушку Дубровского до слез.
Кстати, это ж надо быть такой дурой! Я ведь потом, через пару лет, когда живой мужской член увидела, чуть сознание не потеряла - думала, овечка, что они всегда такие маленькие и сморщенные, как у наших хворых мужиков...
Дедушка Дубровский умер к вечеру. И как-то быстро стал покрываться трупными пятнами - у хроников-сердечников это бывает.
- Вдвоем справитесь, - оценила размеры тела завотделением. - Он легкий.
И поехали мы с Анькой в морг вместе с дедушкой Дубровским. Зимой, в мороз, в белых тоненьких халатиках. Трясло, конечно. Не от холода, а со страху.
На крыльце нас встретил здоровенный санитар и махнул рукой:
- За мной, девки.
Помощи от этого долбоеба, понятно не дождались, как и от шофера. Один заколебался трупы таскать, второй ни разу не таскал, потому забоялся.
Завел нас санитар в лифт, освещенный тусклой лампочкой, и стали мы спускаться в преисподнюю, точь в точь, как у Лагерквиста, если кто читал. Дедушка Дубровский на полу, мы над ним, ангелы смерти. Санитар отвернулся, и как только лифт остановился, вышел. Мы за ним ломанулись, а он орет:
- Вам в другую дверь!
Мы в другую сторону, и тут... Правильно - щелчок и гаснет свет.
Апофеоз истории. Я бы сказала, полный пиздец. На полу труп. Кромешная тьма. Анька валится через дедушку Дубровского в мои объятия, и мы орем. Страшно и долго. Санитар матерится:
- Заткнитесь, дуры! Всех перебудите!
Мы орем громче, и вжимаемся в стенку, чтобы на дедушку не наступить. А вы бы что делали?
Не поверите - мы действительно всех перебудили. Когда сорвались на хрип, слышали за дверью много потусторонних голосов. Это потом выяснилось, что набежали вахтер, санитары, прочая лабудень.
Лифт открыли через полчаса. Потоптанного Анькой дедушку Дубровского отволок в холодильник кто-то другой. А мы, зареванные, страшные, лохматые, рванули на воздух по лестнице.
Шофер, дебил, только спросил:
- Вы че? Неужели так страшно?
Еще месяц творились странные дела: заходишь в автобус, а тебе в нос бьет запах парной человечьей мертвечины.
И дедушка Дубровский приходил в мои девичьи сны с катетером в члене, и писал кровью.
- Что же ты, Леночка, - говорил он мне, - я же просил: не надо...
Мертвецов в моей жизни потом было много - маленькое кладбище, как у всякого врача-коновала. Но первый мертвец, как первая любовь - не забывается.
Мандала
