Владимир Ильич Ульянов-Ленин сидел за столом, освещенным мягким светом зеленой лампы и писал статью. Судя по его довольному хмыканью и еле слышному насвистыванию, статья к делегатам съезда должна была получиться крепкой, "зубастой".
- Архиважно... - бормотал Ленин, прищурившись, - классовая борьба...
Внезапно он уловил какой-то звук в приемной. Ноздри Владимира Ильича дрогнули, губы крепко сжались.
- Опять ходоки! - пробормотал он, проведя пальцами по рыжеватой бородке. Потом решительно встал, аккуратно снял потертый пиджак, оставшись в жилетной паре и высоко подвернув над ботинками отутюженные брюки. Сбоку в жилетной петле висели два коротких, остро заточенных трезубца. Ленин выдернул их из петли, хитроумно провернул между пальцами. Трезубцы с тихим шуршанием рассекали воздух.
Шум в приемной усилился, теперь уже можно было различить резкие выкрики, звон металла и странные царапающие звуки. Ленин секунду помедлил, потом напружинил мускулы и рывком распахнул обитую дерматином дверь кабинета.
Ходоки лезли в дверь, всей массой проламываясь через сверкающие круги защиты, которую, бешено вращая широкие мечи, пока что обеспечивал секретарь - китаец Ван Ли, надежный товарищ, порекомендованный Ленину Ионой Якиром. Секретарь действовал молниеносно и расчетливо, отшибая лезвиями тянущиеся к нему темные лапы, но ходоки напирали. Их было много - пожалуй, так много Ленину еще не доводилось видеть. И каждый раз, разглядывая их, Предсовнаркома невольно содрогался от отвращения. "Ходоками" этих тварей прозвали потому, что из-под обычного крестьянского армяка у них торчал целый пучок жестких, коленчатых, шишковатых ног вроде паучьих. Ноги масляно блестели хитином, и каждая заканчивалась острыми когтями. Ходоки ловко управлялись со своими конечностями, и могли запросто разрубить зазевавшемуся человеку горло. Похоже, именно это случилось и на этот раз - Владимир Ильич краем глаза заметил валявшийся в темной луже на входе труп латышского стрелка, густо перемазанный кровью.
Ван Ли сквозь зубы выругался по-китайски, когда коготь вспорол ему рукав шелкового халата. Медлить было некогда, и Ленин бросился вперед.
- Куда, хозяин! - выкрикнул секретарь, но Предсовнаркома не обратил на это внимания. Он уже весь был охвачен горячкой схватки. Трезубцы со звоном сталкивались с хитином, размалывали сочленения, из которых выплескивалась вязкая слизь, пробивали плоские черепа и тусклые выпуклые глаза ходоков. Стоя плечом к плечу с Ван Ли, Владимир Ильич действовал бездумно, точно автомат - сказывались годы тренировок.
Ходоки дрогнули. Те из них, кто был в приемной, кинулись обратно в двери, проламываясь через своих же, ожесточенно полосуя армяки когтями. Но тут загремели выстрелы - и по сухому щелканью затворных частей, по звону гильз Ленин узнал маузер.
- Дзержинский! - подмигнул он Ван Ли, ответившему коротким кивком. - Ну, батенька, теперь мы, как говорится, со щитом!
Маузер свирепствовал, разгрызая целые обоймы. Вскоре на пороге приемной выросла груда дергающихся в агонии тел, завалившая дверной проем едва ли не до потолка. Всадив трезубец в глаз последнему, слабо шевелившемуся ходоку, Ленин крикнул:
- Феликс Эдмундович! Как же это так ваше ведомство проворонило этих..? И охрана в Кремле архискверно работает!
- Разберемся, Владимир Ильич, - голос Дзержинского был как всегда бесстрастен, но тут же главный чекист выругался по-польски. - А, курва маць!
Грохнул одиночный выстрел.
- Все, - невозмутимо сказал Ван Ли и опустил мечи. Китайцу можно было верить, и Ленин расслабился, только сейчас удивленно заметив рваную дыру в жилете.
- Зацем туда лез? - укоризненно покачал головой секретарь. - Моя сам с ними закончил.
- Сам, Ван, сам, - рассмеялся Ленин. Груда паучьих тел в дверях на глазах ссыхалась, тонкие ноги звонко ломались, точно сухие ветки в буреломе. Вскоре от ходоков осталась лишь пустая чешуя, даже армяки мгновенно истлели, превратившись в густую бурую пыль. Стало видно Дзержинского, который, держа в руках кусок хитина, что-то сосредоточенно изучал.
- Судя по чешуе - эти из бывшей Тульской губернии, - сказал он, и сунул маузер в деревянную кобуру.
- Я думал, там всех повывели, - удивился Ленин. Потом он повернулся к секретарю и попросил:
- Товарищ Ван, нельзя ли чаю нам с Феликсом Эдмундовичем? И чтобы покрепче.
