Заканчивался третий год нашей службы. К тому времени он уже был главным корабельным старшиной. Для обычного «срочника»- это головокружительная карьера. С таким послужным списком писали ангельскую характеристику ,брали без экзаменов в любое военное училище и прочили незаурядное адмиральское будущее. Но он резко отверг все призывы связать свою жизнь с флотом.
— У меня другие планы….
Корабельные офицеры немного растерялись. Но промолчали.
Он отпустил пышные усы, ушил по фигуре свою суконную робу, и ходил медленно, в развалку, как будто его от рождения раскачивало на поверхности земли. Зато поражала ровность его характера. Его нельзя было застать грустным или веселым, растерянным или возбужденным, он всегда был непроницаемо спокоен, и только потому, что его равнодушие было мягким, весенним, опрокинутым в себя, оно вызывало незримую симпатию и доверие у окружающих.
Как-то вечером мне удалось его вытащить в самоход на танцы. Он не любил нарушать правила, покидать часть на воровской манер, но мои рассказы о раздушенных молодых девицах, о легкой и быстрой любви, о жизни, которая не любит правильных и скучных типов, возымели свое действие. Он не выдержал и начал торопливо натягивать новенькую гражданскую одежду, расчесывать перед зеркалом свои усы и осанисто прохаживаться по кубрику взад-вперед. Я смотрел на него и думал, как долго он делал то, что ему не особо нравилось.
Так состоялся его первый нелегальный выход в жизнь. На танцах он был необычно сосредоточен. Внимательно на манер опытного клинициста рассматривал отплясывающих барышень, неспешно курсировал по овалу танцплощадки, а затем резко растворялся в вибрирующей толпе. В тот вечер он коротко сошелся с довольно взрослой некрасивой женщиной Кларой и утащил ее на «минный спуск», где бурно цвели кусты сирени.
Ночью, когда мы возвращались на корабль окольными тропами, я как бы невзначай пошутил, а не собирается ли эта таинственная Клара Цеткин его усыновить?
Он сообщил мне серьезным тоном, что хочет на ней жениться. От подобного заявления вначале я слегка опешил. Затем между нами состоялся короткий диалог.
— Она там тебя пытала, что ли в кустах?
— Нет…
— Так с какого хрена ты жениться надумал?
— Она мне подходит
— Чем, она тебе может подходить, ты ее пол часа знаешь?
— Она взрослая, опытная и без иллюзий.
Подобный ответ меня смутил еще больше. Это был ответ взрослого рассудочного человека. Я то подумал, что он безнадежно влюбился. А тут прямо какой-то инженерный расчет. И я замолчал.
Так начался его роман с Кларой. Теперь он больше не лазил со мной через забор в самоволку, не рядился впопыхах в «гражданку», а напротив каждые выходные официально брал увольнительную у командира корабля, начищал до блеска свои хромочи, и отправлялся к ней на квартиру. Он в первую же ночь заявил ей о своих серьезных намереньях. И она была счастлива.
Он опять замкнулся в своем герметичном правильном мире, опять молчаливо покуривал и поплевывал, и было трудно понять, о чем он думает, что он чувствует и может ли он думать и чувствовать вообще. Изредка он щадил мое любопытство и рассказывал, что сегодня он ел пельмени по-барнаульски, что Клара опытная любовница, что она отлично перешила его сходную парадную форму, и что она работает укладчицей на секретном предприятии и числится там на хорошем счету. Понемногу я стал воспринимать своего товарища, как женатого человека, а к Кларе проникся симпатией.
Затем нас на месяц кинули в точку. Это был самый мучительный и длинный месяц - потому что на дворе стояли горячие майские деньки и уже давно вышел приказ о нашей демобилизации. Но начальство не торопилось нас отпускать. Родина требовала последней жертвы. И мы томились в этой почетной неволе из последних сил, воображая какой невероятной жизнью мы заживем, когда нас отпустят на все четыре стороны.
И вот мы причалили. И первым отпускали домой конечно же его. Состоялся прощальный вечер. Он впервые прилично выпил, расчувствовался, и заговорил о своем будущем:
— Сейчас вернусь домой пойду на «Днепроспецсталь» помощником сталевара. У них зарплата минимум пятьсот рублей. Через год стану сталеваром, и буду иметь в месяц не меньше тысячи. В сорок пять лет уже на пенсию. А там -свободный человек. И пенсия как у министра.
Кто-то пошутил:
— Что ты с такими деньгами делать будешь?
— Кооператив возьму, куплю компьютер, были бы деньги…
И все одобрительно закивали.
В тот вечер мы по-братски обнялись, пожелали друг другу удачи, и он, взяв свой модный кожаный дипломат, стал не спеша в развалку спускаться по трапу. Вся команда курила на юте благоговейно предвкушая гражданскую жизнь. Не знаю зачем, но я вдруг крикнул:
— Толян, ты сейчас к Кларе? В ответ он бодро вскинул руку вверх. Я истолковал этот жест однозначно – «к ней и только к ней».
В ту же ночь, меня охватила дикая тоска и я рванул в самоход. Мне хотелось разыскать свою нежную блядовитую подругу и сказать, как сильно я ее люблю. Но не успел. Наскочил на патруль.
А когда вернулся через десять суток с гауптвахты, мне рассказали, что какая-то сумасшедшая женщина несколько дней и ночей стояла у КПП ждала нашего бравого корабельного старшину Толяна. Она не верила, что он уже уехал.
