Если у вас есть знакомый врач, у вас есть куча удивительных историй.
В моем отрочестве в микрорайоне Голяново у меня был знакомый врач Дима. Точнее, в то время он был только санитаром, учился в меде и подрабатывал в больнице. Позже, когда стал психиатром, он, как свойственно психиатрам, потерял чувство юмора и ощущение прекрасного, но в те времена был полон ярких историй из врачебной практики.
Но все это совершенно неважно. А важна история, которую я услышал от него, сидя на знаменитой лавочке, возле своего дома на Хабаровской улице.
Вот вам, братцы, еще одна история из "гольяновского цикла". Как водится, леденящая душу.
В димино дежурство в приемный покой доставили пару – могучую, ста двадцати килограммовую бабку и ее хлипкого, тихого внучка. Бабка была без сознания и с огромной шишкой на лбу. Мальчик - в глубоком психологическом шоке, с большим синяком на всю спину. Рядом, смеясь и плача, бились в истерике родители ребенка.
Могучая старушка привыкла жить в гуманной сталинской архитектуре. И привозя 120 килограмм своей телесной массы к внуку, в тесную гольяновскую квартирку, весьма там страдала.
Скажем, в туалет бабушка втискивалась, но узкими стенами была практически парализована и чувствовала себя там, словно в детском шкафчике. Потому освоила старушка следующий сложный алгоритм похода в туалет. Предварительно оповестив родственников о своих планах, она снимала нижние одежды с телес прямо в коридорчике перед входом в тесный туалет и только потом решительно вдвигала туда свою тушу.
И вот как-то умный ее внук приходит себе из школы. Бабуля еще не причапала, никого дома нет. Ребенок берет учебник истории за пятый класс и отправляется в тубзик, чтобы неторопливо там почитать. Сидит себе мальчуган, прилично себя ведет, читает про Тиберия Граккха. Но тут в квартиру заходят 120 килограмм бабуси и тяжелой командорской поступью движутся в сторону туалета.
Мальчик, не ожидает подвоха, тычет в книжку пальчик и зевает над абзацами о мутных судьбах Древнего Мира. И вдруг слышит, как тяжелая старушкина поступь затихает возле двери. Тут бы мальчику подать голос, но природная деликатность берет вверх, и он совершает первую роковую ошибку – затаивается.
Бабуля, полагает, что в доме она одна. Потому предупредительных сигналов голосом не подает, а решительно переходит ко второй части алгоритма – снимает панталоны, резво открывает дверь и стремительно вдвигает в тубзик могучее свое тело тылом вперед.
И вот представьте себе теперь состояние ребенка.
Вы сидите в самом безопасном месте в доме, ведете себя тихонечко, размышляете о Тиберии Граккхе. И вдруг, распахивается дверь и, неотвратимо, как сама жизнь, на вас движется огромная жопа ста двадцати килограммовой дамы.
Вы даже пискнуть не успеваете, как жопа оказывается вот уже здесь, прямо перед вами!
И нет вам спасения, ибо нет никому спасения от жоп!
Разум отказывает, в бой вступают инстинкты, и ребенок совершает вторую роковую ошибку – рефлекторно клацает зубами и как молодой бультерьер с рычанием вцепляется бабушке в правое полужопие.
А теперь представьте себе состояние старушки.
Вы уверены в собственном здесь одиночестве. Вы заходите в самое безопасное место в доме. Вы можете ожидать опасности откуда угодно, но только не снизу, не со стороны унитаза. И вдруг, вдвигаясь в туалет, попой чувствуете чье-то теплое дыхание, слышите, что кто-то быстро клацает зубами и в самое незащищенное, самое трогательное место вашего тела, с рычанием вцепляются молодые, острые зубы!
Бабка издает громкий вопль разочарованного жизнью человека, подскакивает на месте, врубается головой в дверную притолоку, получает сотрясение мозга и, окончательно затосковав, падает назад.
А упав, замирает оглушенная.
120 килограмм ее могучего тела вбивают бедного ребенка в импортный голубой унитаз, как того Буратину – только ручки и ножки торчат.
В таком состоянии оба пребывают 4 часа, пока вернувшиеся с работы родители ребенка не обнаруживают этот натюрморт и не вызывают скорую.
С той поры, как я слышал эту историю, прошли годы. Мальчик тот давно вырос, и бабушка, поди, уже обретается где-то на небесах, но в минуты собственных скорбей я, бывает, задумываюсь о тех печальных часах, что провел под старушкиной тушей тихий пятиклассник. И нет-нет, да и подумается: Что с ним теперь? Кем он стал? И, главное, читает ли он до сих пор в туалете?
