Психушка. Половина десятого вечера. Меня только что привезли. Вкололи два укола аминазина плюс таблетка феназепама. Но спать боюсь. Двери в палаты не предусмотрены. Пытаюсь скотчем прилепить к потолку крестик из бисера. Брат только что дал. Снял с лобового стекла своей Тойоты.
--Его вместе с машиной батюшка освящал. И вот еще брелок с ключей. Мне с Иерусалима привезли, его ко гробу Господнему прикладывали. Все будет хорошо.
***
--Ир, Ир..Ты сегодня ночью будешь моя. Нам будет здесь хорошо. Я никогда больше не обижу тебя. Ведь ты меня любишь, любишь, любишь.
--Я не хочу умирать! Я боюсь! У меня слишком много грехов.
--Да. Ты мое творение. Помнишь, как мы трахались? Твой таджик тебя так не ебет. Сучка моя, мне плохо здесь без тебя. Я хочу тебя. И ты будешь, будешь, будешь сегодня моей!
--Нет! Я верю в Бога! Я не хочу в ад! Боженька, дай мне шанс! Я брошу пить, курить, блядовать. Буду ходить каждое воскресение в церковь. Я исповедуюсь и причащусь. Я буду молиться. Только не забирай меня сейчас. Я не хочу к Леше. Я его боюсь.
Бегу в церковь. Скупаю свечи, масло, святую воду, евангелие, псалтырь, иконы. Голос покойного мужа в голове.
--Уходи оттуда. Ты меня убиваешь. Как больно мне! Как больно мне!
--Я не умру.
--Умрешь. Умрешь. Умрешь. Уже сегодня ночью я буду ебать тебя во все твои дырки. Сука, ты обещала никогда меня не бросать. А бросила, бросила, бросила! Я ради тебя поджег квартиру с матерью.А ты, тварь, ебешься со всеми. Сука! Нихуя. Ты - моя! Теперь только я один буду тебя дрючить. И так, и так, и так...Ты моя, моя, моя!
Страшно. Протираю святой водой лицо, грудь, живот. Рисую себе на лбу и на висках церковным маслом кресты. Зажигаю свечи. Во весь голос декламирую Отче наш. Беру псалтырь, бухаюсь на колени перед только что купленными иконами, читаю, крещусь, бью поклоны.
--Боженька, я не могу сейчас умереть. Мне надо время исправиться, покаяться. Ты такой добрый, милосердный и всепрощающий. Прости меня, грешницу. Ради дочери спаси и сохрани меня!
--Не поможет тебе ничего. Я все-равно буду с тем, кто меня любит. А ты меня любишь, любишь, любишь.
--Нет! Отстань от меня!
--Дура. Дура. Дура. Прекрати это читать.
--Во имя Отца, и Сына, и Святотого Духа! Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи, помилуй.
Судорожно кидаю вещи в чемодан. Домой. К маме. К папе. Они что-нибудь придумают. Они обязательно меня спасут. Я не могу умереть такой грешницей. Я буду жить в церкви, работать там хоть уборщицей. Мы поедем по монастырям, я окунусь во все святые источники. Главное - выжить.
--Что это ты придумала? Какие еще монастыри? Какие еще источники? Ты меня второй раз убить хочешь? Сука! Сука! Какая же ты сука!
--Заткнись. Я тебя не слушаю.
--Ир, ну серьезно. Зачем тебе это? Что ты делаешь? Убери иконы, книжку эту и выслушай меня. Это все вранье, что в аду вечные муки. Здесь отлично. Только тебя мне не хватает. Твоего тела, твоих губ. Я соскучился, соскучился, соскучился.
--Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!
--Я хочу тебя! Ты мне нужна! Я не могу без тебя! Я не могу без тебя. Не могууу...
Любимый везет меня в Рязань. Перед тем как сесть в машину, рисую на двери маслом крест.
--Тварь! Что ты делаешь? Гадина. Ну ты у меня сегодня поплачешь.
Пять часов в дороге. Молюсь во весь голос. Леша то угрожает, то уговаривает. Когда он додумался вещать через динамики магнитолы, пришлось остановиться и отсоединить их. Три минуты тишины и снова через вентиляцию в машине:
--Я хотел сначала и тебя, и дочь к себе взять. Но мне разрешили только одного человека. Ты слышишь? Я выбрал тебя. Тебя, тебя, тебя. Потому что ты моя. И ты меня любишь, любишь, любишь. Осталось совсем немного. Скоро мы будем опять вместе!
Два часа ночи. Хожу по коридору больницы, борюсь со сном. В голове уже куча голосов. Все знакомые, все мужские. В моей башке один за другим возникают мужчины, которых я обманывала, унижала, предавала. И все уговаривают меня заснуть.
--Если ты сейчас уснешь до четырех утра, то умрешь, но мы спасемся. Если же не ляжешь, то завтра ни тебя, ни нас не будет в живых. Ты нам должна.
--Как вы туда попали, в мою голову?
--Шли домой, вставили ключ в дверь квартиры. Вошли и очутились здесь. Сейчас мы в клетке и только ты можешь нас освободить.
--Но я не хочу умирать. Дайте мне хоть один день еще. Попрощаться с дочкой, с родителями.
--Ты все-равно сегодня умрешь. Это уже факт.
--Нет! Не хочу! Боюсь!
--Не тащи нас за собой. Спи, спи, спи.
Голос любимого. Ругается. Злится.
--Олег, а ты там как очутился? Я люблю тебя, я никогда не делала тебе ничего плохого.
--Ты мне изменяла. Ты мне врала. А теперь убиваешь.
--Прости меня, пожалуйста, прости. Я согласна.
Иду в палату. Ложусь на свою кровать, последний раз читаю Отче наш, прошу у Господа прощения и милости. И умираю...Реально чувствую, как душа отделяется от тела. Немного больно. И голос, опять голос покойного мужа.
--Так, так, так, аккуратненько. Осторожно, моя хорошая.
Ощущение, что душа до половины вышла.
--Ира. Я хочу тебе добра. Делай, что я тебе говорю. Встань, оденься, обуйся, возьми полотенце, кружку и найди любую дверь.
В коридоре психушки всего-то три двери. Одна в кабинет дежурной медсестры, другая в кабинет врача и основная дверь, закрывающая отделение от холла. С полотенцем в одной руке, полной кружкой воды в другой подхожу по очереди к каждой двери, стучусь и по пять раз произношу: "Пустите меня, пожалуйста, ради Бога". Естественно, ничего не открывается.
--Дура! Ты все неправильно говоришь. Или слова путаешь, или интонация не такая.
--Я не могу. Я устала. Я хочу лечь.
--Сука тупая. Иди обратно. Сама ничего не можешь. Даже на тот свет подготовленной придти.
Оказывается, после смерти нам всем дают новые тела. Как в телевизор смотрю. Вижу себя в очереди. Каждый мой грех припомнили. В ад. Конечно же, в ад. К Леше.
--Вот так. Я тебе говорил, что ты сегодня пойдешь со мной? Говорил? Говорил? Ты - моя! Теперь навечно моя!
Утро. Слышу голоса родных. Мама плачет: "Это я виновата, она не хотела здесь оставаться. Она предупреждала нас, что умрет. А я не верила, думала как лучше." Папин голос уговаривает: "Доченька, открой глазки. Ну открой, пожалуйста". Тетка скулит: " Ой, горе-то какое..". Медсестра: "Носилки, несите носилки. Труп приехали забирать".
Бегаю по отделению. Кидаюсь к каждому. Прошу позвонить домой, сказать родителям, что жива я, жива. Объясняю, что они сейчас меня оплакивают и готовятся к похоронам. Что никто за мной не приедет. Что останусь в дурдоме навсегда. Леша в голове советует мне поджечь больницу и сбежать.
--Тебе нужно только зажигалку найти. Всего лишь зажигалку.
Меня фиксируют на кровати, ставят капельницу.
--Не позволяй им это делать. Не позволяй. Я умру. Ты понимаешь, что тогда я больше не смогу к тебе придти? Никогда.
Семь вечера. Прислушиваюсь. В голове пусто. Соседки по палате говорят, что мама приходила, но меня не разрешили будить. Выползаю в коридор. Ощущение, что не меньше трех суток прошло. Оказывается, только одни, и то не полные.
В проходе бродят тетки. Разные. 10% выглядят нормально, 80% - кошмар. Мычащие, поющие, с вывалившимися языками, с трясущимися руками, лысые. 10% - детдомовские, которым негде жить. Вместо туалета три ведра на всех. Дезинфекция ведер - хлоркой. Ванны, дУша тоже, конечно, нет. Склизкие тазики для желающих подмыться - там же в туалете. По понедельникам баня с оплеванными лавками в компании вшивых ваняющих ссаньем и гавном бабок. Все помещения без дверей.
Слава Богу, мне не пришлось ни разу за неделю воспользоваться этими "удобствами". С самого начала в моем распоряжении был туалет для персонала, вполне приличный. Недаром мои родители столько денег вбухали за меня.
В моей палате, кроме меня еще четверо человек.
Нормальная тетка, живущая при больнице. За еду и крышу помогающая санитаркам убираться в помещениях и мыть по понедельникам в бане немощных старух.
Женщина сорока лет, девственница. Когда ее привезли, она разделась догола, бегала по отделению и просила мужика. Потом не верила, что орала дурниной: "Хочу кобеля!"
Еще одна тетенька. У нее единственный сын двадцати лет прошлым летом утонул. Она почти год держалась, а с марта месяца начала по ночам на кладбище к нему ездить. Причем, как и зачем, она сама не знает. Не помнит ничего. Ее родственница на могиле ночью нашла и сдала в психушку.
И наконец, "луч света в темном царстве" - моя Танюха. Девятнадцать лет. Красивая. Третий раз в дурдоме. У нее тоже голоса в голове были, с которыми она полгода проходила. Боялась рассказать родным и друзьям. Негр, бомж, подросток и мальчик с обугленным носом. Она к ним уже привыкла, но однажды ей почудилось, что они заперли ее в комнате и чтобы выйти негр велел ей перерезать себе вены. Татьяна не долго думая, схватила кухонный нож и полоснула себя по запястьям. Лечили ее месяц. Голоса исчезли, но психуя она теряет контроль. Два раза после этого она обглатывалась таблетками и резала вены. В этот раз тоже. Да уж, каждый сходит с ума по своему.
Танюха тоже была в привилегированном положении. Ее родители, как и мои, ничего не пожалели для глупой доченьки.
Удивительно, как все же больница сближает людей. К концу недели мы с Танькой ходили за ручку, мыли друг друга и спали на одной кровати в обнимку. Нас и выписали в один день. Правда, ее свобода была запланирована. Утром приехал за ней папа и мы прощались с поцелуями и слезами. Ко мне же вечером как обычно нагрянули родители с харчами, которые я все равно не ела, а раздавала по палатам. Зашел врач и, о чудо, сказал: "Забирайте ее прямо сейчас. А то она в меня уже влюбилась." Не знаю, с чего он сделал такой вывод? Может, потому что по несколько раз в день стучалась к нему: "Виктор Николаевич, давайте поговорим?"
***
Воскресенье. Семь утра. Мама тихонечко стучится: "Ирин, вставай, а то опоздаем. Служба в восемь начинается, но надо еще свечки купить, поставить всем святым, и молебны заказать". Дочка еще спит, закинув на меня и руки, и ноги. Осторожно вылезаю из-под нее. Целую в макушку. Я тебе обещаю, моя маленькая, все у нас будет хорошо.
***
мижгона
