Аккуратно прикрыв за собой тяжёлую, обитую деревянными рейками дверь, я остановилась у урны. Тонкая сигарета, щелчок зажигалки и жадный вдох. В тенёчке от трёхэтажного монолита здания – ещё куда не шло, а в нескольких шагах от входа тень заканчивалась и начиналось знойное марево. Оглядевшись, я увидела, как над проезжей частью дрожит воздух – этакий нелепый для наших широт предвестник миража.
Надо ехать. Докурив сигарету ровно до середины, я вытащила тонкую пластинку сотового и чертыхнулась. Что за непруха!
- Мужчина, у Вас телефончика не найдётся? – я помахала зажатым в ладони мобильником, - батарейка села, мне только такси вызвать…
Прохожий замедлил шаг и машинально взглянул на вывеску здания за моей спиной.
- Ээээээ… нннет, нету… - он ускорил шаг, и, словно в насмешку то ли над ним, то ли надо мной, откуда-то из недр его спортивной сумки раздалось незатейливое треньканье дешёвого телефона.
Я расхохоталась и обернулась. Ндааа… какие у людей затейливые фантазии бывают. Впрочем, и сама хороша – можно было и отойти подальше от наводящей на обывателя ужас вывески «Областной клинический центр онкопатологий». Вот же гадство какое! Или кто-то действительно считает, что можно через телефонную трубку заразиться? Надо было чихнуть на этого мудака – пусть бы потом мучился! Толерантное общество, мать вашу…
Вдоволь начертыхавшись и отмахнувшись от мыслей о вызове привычного такси-люкс, какой-нибудь лаково сверкающей, кондиционированной «сонаты» с вышколенным водителем-«членовозом», я шла по направлению к магистрали. Поймать частника, доехать до дома и завалиться на диван с ноутом - чего ещё сегодня желать?
Потрёпанная, с облупившейся краской на крыльях и, как потом обнаружилось, до ржавых кружев прогнившими порогами семёрка со светофора кинулась к обочине. Короткий диалог с водителем, продавленное кресло и болтающийся серой верёвкой ремень безопасности. Я поглядывала в пробегающие мимо деревья, здания, людей… Странно, очень странно… почему-то мир не остановился, не замер в шоке.
Всё вокруг живёт, движется, рассчитывает на какое-то будущее. Всё. Кроме меня…
Доктор Ильиных оказался приземистым, кряжистым и, пожалуй, больше похожим на ветерана тяжёлой атлетики, чем на врача. Изучая результаты анализов и заключение маммолога, он беспрестанно жевал губами и сопел. Ноздреватая поверхность его носа при этом ходила ходуном, а белёсые ресницы то и дело задевали стёкла крупных очков.
- Ну, предварительно – фиброаденома. Возможно, филлоидная. Всего лишь возможно… – доктор бросил бумаги на стол и наконец-то поднял глаза, - Надо пройти курс лечения и, месяца через два после пункции, готовиться к энуклеации.
- А после лечения операция точно понадобится? – казалось, я чувствовала себя куда спокойнее, чем сидящий напротив доктор, - или есть шансы обойтись без неё?
- Я настаиваю на энуклеации, - жестко ответил тот, - курс лечения, операция, возможно… - он замялся, - если понадобятся дополнительные гарантии, то и курс химиотерапии. Я не тороплюсь делать пессимистичные выводы. В конце концов, если дела будут не очень хороши, то секторальную резекцию будем делать через месяц-два…
- Химиотерапия, насколько мне известно, применяется после удаления злокачественных опухолей…
- Новообразований – машинально поправил Ильиных и снова уткнулся взглядом в бумаги
- Не важно, - парировала я, - Вы со мной не деликатничайте, просто скажите, что это может быть на самом деле и каковы мои шансы.
- Не корчи из себя железную, - Ильиных снова поднял взгляд, - Ты всё равно сорвёшься. Никто и никогда не проходил всё это с полным стоицизмом – как ни пытались. Так что, лучше сейчас пореви – будет время успокоиться. Кроме того, твои шансы – сорок на шестьдесят. Это безумно много, поверь.
- Вот ещё, - я закинула ногу на ногу и сцепила пальцы в замок, обхватив им колено, - Мои срывы и истерики – это не для Вас, док. Сорок на шестьдесят – это Вы о жизни или смерти?
- Нет, - он усмехнулся и снова пожевал губами, - это шанс, что новообразование не переродится в саркому и ты скоро забудешь обо всём этом. Это действительно сказочно много. По сравнению с теми шансами, которые имеют сотни и тысячи наших пациентов… Ты понимаешь? Пока что ты не рискуешь даже испортить форму груди, я потому и не веду речь о резекции, а готов ограничиться энуклеацией… – он жёстко взял меня за руку, беспардонно касаясь колена.
- Понимаю, - я аккуратно отстранила его влажную ладонь, - делайте назначения, а я буду их исполнять. И вообще, буду делать всё, что от меня зависит.
- Ещё бы знать, когда…
- Когда что?
- Когда это могло произойти?
- Что это? – я нервно покачивала острым носом туфли и старалась придать лицу безмятежное выражение.
- Ты дуру-то из себя не строй! Ты же врач, ты сама прекрасно понимаешь, что любой ушиб, любое физическое воздействие могло это вызвать! Для меня принципиальный вопрос: когда? Мне надо знать, сколько лет ОНО в тебе! – Ильиных возмущённо засопел и прокашлялся. А я не могла глаз оторвать от катящейся по его виску капли пота.
- Здесь я не врач, а пациент. А причиной могли стать и гормональные нарушения… - я спокойно и ожидающе взглянула на него.
- Всё у тебя с гормональным фоном в порядке, - буркнул Ильиных, - а то сама не знаешь… Ладно, не хочешь – не говори. Твоя проблема, в конце концов.
Сунув «частнику» нагло запрошенную за проезд на ржавом корыте сотню, я вышла в квартале от дома. Поправила растрепавшуюся от горячего ветра в открытые окна причёску и двинулась к ближайшему киоску. Бутылка минералки и, черт бы с ней, шоколадка. Не то что бы надо на диете сидеть, но… кофе, сигареты - и без того серьёзная проблема для зубов, а уж все эти карамельно-грильяжные наполнители… Ну ничего, завтра с утра почищу ультразвуком. Впечатывая тонкие стилеты каблуков в мягкий от солнечного жара асфальт, я невольно улыбнулась своим мыслям: прав был наш любимый профессор Иосиф Бере, скрипуче наставляя: «Нам, дантистам, лучше вообще ничего не есть и не пить, чтобы не отвлекаться от дела на панические мысли о собственных зубах». А любимец курса, большой остряк Вовка Шпильман неизменно добавлял: «Зато с себя мы денег не берём!».
Вездесущие приподъездные соседки-пенсионерки. Здороваемся, обмениваемся улыбками. Иногда такое странное чувство возникает, словно есть у нас в стране какая-то специальная организация, которая только тем и занимается, что обеспечивает во дворе каждого дома присутствие хоть одной-двух таких антуражных бабушек, блюдущих традиции и охраняющих общественный строй. Смешно… даже ухмыляюсь, оставив их за спиной и ступая на лестницу. Они тихо возвращаются к прерванному разговору. Не знаю, вроде бы по-соседски любят меня – доктор же, профессия среди стариков более чем почётная. Поднимаясь по лестнице, представляю, как они сгрудятся вокруг моего гроба – буде такой приключится, если прогнозы Ильиных пойдут по «чёрному варианту». Блин… умерить бы как-то свою фантазию, умерить. Открывая двери в квартиру, твёрдо решаю: никаких упаднических мыслей. Только позитив, уверенность, надежда на долгое будущее. И никаких!
- Хоум, свит хоум, - говорю тихо, словно кто-то спит в соседней комнате. Скидываю туфли и с наслаждением встаю уставшими ступнями на игольчатый коврик. Висящее на стене зеркало отражает рыжеволосую женщину неопределённого возраста в эффектном брючном костюме из отбелённого льна. Я придирчиво вглядываюсь в себя, но остаюсь вполне довольной – всё в порядке: симпатична, хорошо одета, на лице – печать успешности. Отражение улыбается мне чуть усталой улыбкой и начинает расстёгивать жакет…
Сменив костюм на лёгкий кокетливый пеньюар, едва прикрывающий зад, налив чашку чая и отломив добрый кусок шоколада, я наконец-то добралась до дивана. Воткнув мобильник в ноутбук – пусть тут заряжается, под рукой – я набрала незатейливый пароль. Куда же сходить? Снова шариться по онкологическим сайтам уже не хочется. По-моему, найдено и перечитано всё, что только можно найти о раке, вплоть до шаманских заговоров и весьма заманчивых предложений от разномастных целителей.
Хм, вот уж куда никогда не буду обращаться, так это к подающим объявления типа «Лечу любые виды онкологии. Гарантия». Бред, полный бред… Подвинув поближе к дивану круглый сервировочный столик и вытянувшись, я машинально открыла папку с фотографиями. Сколько времени пришлось потратить, чтобы отсканировать старые, ещё чёрно-белые снимки… Я улыбалась, глядя на экран и разглядывая поставленные на слайд-шоу снимки.
Точно так же, ностальгически улыбаясь, я смотрела эти фотографии и через неделю, и через месяц. Не надоедает – удивительно, но факт.
О, общага родимая. Я, Людка и Катька. Костик и Серёга. Серёга с Катькой расписались через месяц после нас с Костиком, а ещё через полгода мы Катьку с мелким из роддома забирали той же толпой. Весело тогда было. Я смотрела на сменяющиеся кадры из прошлого века, и воспоминания калейдоскопом кружились в голове, перед глазами…
Когда мне Костик предложение сделал, помню прыгала что твоя коза по всей комнате, девок целовала и визжала от радости. Костик… Красивый парень, весельчак и вообще, сколько его знаю, всегда был признанным любимцем публики и душой любой компании. Впрочем, я тоже в «серых мышках» никогда не ходила.
То, что планировалось, как тихая студенческая свадьба, стараниями родителей превратилось во вполне соответствующее духу времени пафосное застолье. А я, помню, с ума сходила от гордости за своё роскошное по тем голодным временам парчовое свадебное платье и Мужа… Да, именно так – с большой буквы. Костик к тому времени уже был интерном, его уже знали, его зазывали и на кафедру, и в лучшие больницы – восходящая звезда педиатрии, не хухры-мухры… Он окидывал меня глубоким бархатистым взглядом и заставлял трепетать всем телом в предвкушении каждой ночи, каждого мига наедине. Безумие ночей сменялось днями, наполненными учёбой, работой, обустройством семейного гнезда.
А вот мы с Людкой в парке. Знакомый паренёк, по случаю оказавшийся рядом, сфотографировал двух однокурсниц, сидящих на скамейке. Напряжённые взгляды, вымученные улыбки. Это было на следующий день после того, как я в два часа ночи поскреблась в двери своей бывшей общежитской комнаты.
- Кто там? – сонный голос Людки
- Люд, это я, открой скорее!
- Господи, Ленк, ты чего, ты ревёшь? Что случилось?! - Людка втащила меня в комнату и схватила за плечи, вглядываясь в моё зарёванное лицо.
- Люда, можно я до утра у тебя… - я снова разревелась.
Уснули мы лишь под утро, вдоволь наревевшись на пару после моего рассказа о том, как чудесный, нежнейший, деликатнейший Костик швырял меня по стенам, выкручивал руки и разве что не рычал от непонятной, необъяснимой ярости. С чего всё началось, я и тогда не могла вспомнить, а уж теперь…
- Лен, такое прощать нельзя! – убеждённо и горячо шептала Людка, - Это как с собакой бешенной – один раз кровь попробовала – уже не остановится.
- Лююююд, - я всхлипнула, пряча глаза, - Люд, это не первый раз… Он уже так делал… Я побоялась куда-то бежать, чтобы сплетен не было. Он наутро так извинялся, так себя ругал, корил, потом после лекций меня встретил с цветами… На руках носил потом… Я думала, никогда такого больше не повторится.
Людка в ужасе прижимала руки к груди и смотрела на меня, как на привидение.
- Лен, но почему? Что с ним такое происходит?
- Не знаю… - я вздохнула и склонилась над раковиной, смывая соль с лица, - В него словно дьявол вселяется, любой мелочи достаточно, чтобы он взорвался, и началось. А я… наверное, я сама виновата – спорю с ним, тоже кричу…
Я свернула окно с очередным солнечным снимком и захрустела фольгой, отламывая дольку шоколада. Сколько раз я порывалась уйти от этих внезапных, спонтанных скандалов, его кулаков… Но каждый раз тряслась от ужаса, представив себя в одиночестве, без него. Нет, парией быть не хотелось… Я ходила по общаге с неизменной беспечной улыбкой, вызывая искреннее, как рассказывала Людка, недоумение соседей, так и не понявших за эти три года, чем были вызваны эти чуть ли не ежемесячные крики, глухой стук, поскуливания, доносившиеся из нашей комнаты. «Ну пусть считают, что мы сексом так занимаемся» - отмахивалась я, раскрасневшаяся от утренних извинений и покаянных речей влюблённого Костика, и убегала на лекции.
- Вот такой у меня характер поганый, сам не понимаю, что на меня нашло, - каялся Костик, размазывая искренние слёзы по загорелым щекам, - словно шторка упала и пелена какая-то перед глазами… Это не повторится, клянусь тебе, Ленка, слышишь, клянусь!
- Я верю, любимый, верю, - шептала я очередным утром, прижимаясь к родному плечу, - верю…
И верила. Истово и искренне верила, что это не повторится, что дальше всё будет так, как этим утром нового дня…
После получения диплома и одновременного празднования назначения Костика заведующим отделения педиатрии мы в первый раз вырвались в отпуск. Две недели безмятежного, чистого и искреннего счастья у моря, всего одиножды омрачённого его очередным срывом. До сих пор удивляюсь, ну почему я прощала, почему так сумасшедшее верила, что это действительно – последний раз? Задав себе этот вопрос в очередной раз сейчас, я хмыкнула и закинула в рот очередную дольку шоколада. Да чего я страдаю-то? Зачем задаю себе эти вопросы, вынуждая себя врать самой себе? Любила. Сумасшедше и безумно любила. Как кошка по весне. Вот только весна эта слишком затянулась…
«А ведь я и сейчас люблю тебя, Костик…» - подумалось мне. Ну да, на расстоянии, через три года после развода любить легко – помнишь только хорошее. Не за эту ли глупую наивность судьба так жёстко напомнила мне о неправильности всепрощения? Хотя… какая там любовь? Нет, перегорело… да, конечно, в груди при нечастых встречах неизменно ёкает, и сладко тянет внизу живота, и хочется прижаться к его груди, почувствовать его уверенные руки на спине, груди, бёдрах… Чёрт, что-то я опять расслабилась. А мне теперь так нельзя. Одна и сама за себя – по другому не получится.
Развод наш тогда здорово шокировал многих – только начали жить по-человечески, и на тебе… Костик писал кандидатскую и руководил детской больницей. Я к тому времени уже устроилась в неплохую частную клинику, наработала достойную клиентуру – театральный бомонд, светские дамочки и все их многочисленные сёстры, братья, дети и иже с ними. Разглядывая их улыбки в глянце, я вполне обоснованно гордилась своей работой. А очередному новому клиенту эти журналы, снимки и прочую белозубую роскошь неизменно демонстрировала моя ассистентка Надюша. Убежала ко мне от суровой Людки. Впрочем, никто в обиде тогда не остался – Людка взяла к себе племянницу. А сама Людка до сих пор не замужем. Странно, вроде бы всё при ней – работает в нашей же клинике, высшую категорию недавно закрыла, умница-красавица, а вот что-то не покатило у неё… или не захотела…
Я закрыла ноутбук и пошла на кухню. Заварила чай и закурила, выжидая положенные для раскрытия чаинок минуты. Телефонный звонок вырвал меня из приятного безмыслия очередного вынужденного выходного. Взглянув на экран трубки, я внутренне вздрогнула.
- Алё
- Лена, привет, - Костик замялся, видимо, раздумывал: спрашивать, как дела, или обойдусь, - Как ты?
- Я? – я раздражённо ухмыльнулась, - Как слышишь, в порядке.
- Я думал, что ты на работе, звонил туда. А сказали, что ты вчера отпуск взяла… Ээээээм… видишь ли, Лен, я жениться собрался…
- Вот как? – кажется, мой голос звучит действительно равнодушно, - И решил попросить у меня благословения?
- Нет… Лен, понимаешь, у Светочки аллергия на кошачью шерсть. Сильная, уколы ставить приходится. И я подумал… - он осёкся, прерванный моим хохотом
- Костик, и у тебя хватает наглости говорить мне о таких глобальных проблемах своей девки и предлагать помочь в их решении? – я хохотала, сжимая трубку побелевшими пальцами, - мне бы Ваши проблемы! Хорошо, давай сегодня к семи подъезжай к автостоянке у клиники.
Бросив трубку, я продолжала хохотать до тех пор, пока хохот не перешёл в жутковатый вой, сменившийся слезами. Позитивно, нечего сказать, настроилась…
Кошка – это да, это за 3 дня до операции очень уж не вовремя. Впрочем, Ильиных сказал, что продержит на стационаре максимум 2 дня. Потом можно будет перейти на дневной. Так что как-нибудь выкрутимся – оставлю жратвы побольше, водичку, два лотка поставлю и наполнителя побольше – прорвёмся. Нет, ну какая сука, а? Я тут практически подыхаю, а у неё, видите ли, аллергия на кошачью шерсть?!
Чертыхаясь, я взглянула на часы и начала собираться. Чулки цвета лёгкого загара, маленькие стринги – ну почему во времена нашей юности мы носили под тонкой одежде эти ужасные, закрывающие попу и выделяющиеся под узкой одеждой в лучшем случае прибалтийские или польские трусы?! Вместо бюстгальтера натянула упруго подхватывающий тело бесшовный топик. Сверху - стильное хлопковое платье в прозрачных надписях. Ну вот, вроде бы неплохо. Косметику освежу на работе. Вытащив из шкафа новые светлые туфли и повертевшись перед зеркалом, я подхватила сумочку и набрала привычный номер такси.
- Елена Евгеньевна, добрый вечер, а уже нет никого, - охранник растерянно посмотрел на отъезжающее от клиники такси
- Да я так, бумаги просмотрю – время выждать надо, - улыбнулась я, входя в полуосвещённый холл
- Ааааа, - охранник оценивающе окинул меня взглядом. Наверное, решил, что на свидание собралась.
Я поднялась на второй этаж и, гулко стуча каблуками, прошла к своему кабинету. Сев в кресло и разложив перед собой карточки «отработанных» к отпуску пациентов, я вытянула ноги и уставилась в потолок.
Месть. До чего же вкусное слово, а? Вот если бы он по дороге сюда взял, да и разбился на машине. Или пьяная гопота напала бы на него и переломала так, чтобы не очухался. Или девка эта с её супер-пупер аллергией на кошку, чтобы его отравила просроченными консервами. А месть ли это? Странно, с чего это я решила, что это месть? Я посмотрела на часы и отложила бумаги – пора.
Костик уже маячил на стоянке. Я шла, помахивая сумочкой, пытаясь унять внутреннюю дрожь. Куда меня понести может – и сама не знаю.
- Привет, выглядишь здорово, - он смотрит на меня своим особенным мужским взглядом.
- Привет, ты тоже. Где кошка? – я останавливаюсь в метре от него
- В машине. Тебя подвезти? – он делает приглашающий жест и виновато улыбается.
- Нет, давай кошку сюда – я протягиваю руку и жду. Он подходит к машине и достаёт корзинку. Сквозь мягкие прутья торчит светло-персиковая шерсть его любимицы. Бывшей любимицы, судя по всему. Я беру корзинку и снова отступаю на шаг.
- Костя, я не в отпуске сейчас, - ловлю его удивлённый взгляд и торопливо продолжаю, чтобы не перебил, - я как бы на лечении. У меня фиброаденома. Филлоидная… - он открывает рот и тут же закрывает его, - операция на днях. Молчи! Причина – ты, вернее, последствия твоих действий. Помнишь ты меня тогда, в общаге когда жили, по груди ударил – так вот, это оно… Прогнозы средние. Определёнка будет только после операции. Не факт, что обойдётся локальной. Возможна и резекция.
Он растерянно смотрит на меня, тянется в карман светлого пиджака за сигаретой, несколько щелчков зажигалки и глубокий вдох. Странно, я не чувствую облегчения, даже видя его дрожащие руки.
- Лен… ааааа…а мне что сейчас делать?
Я пожимаю плечами и, боясь расплескать пустоту, вмиг залившую меня до краёв, поворачиваюсь и иду вниз по улице.
Всё вокруг живёт, движется, рассчитывает на какое-то будущее. Всё. И, наверное, я…
© ГаццкайаВетьмо
