Серафима Павловна Кнехт была женщиной неприметной и тихой. Замужем побывать ей не посчастливилось, а те редкие мужчины, которые бесстрашно раздвигали её костлявые депилированные ноги, надолго не задерживались в её спокойном, как стоячее болото, существовании. Трудилась Серафима Павловна именно в том месте, где и должна была трудиться подобная женщина - в библиотеке. И совершенно естественно что, работая заведующей библиотекой, она много и упоительно читала. Книги она предпочитала романтические, всё больше женские романы с бесконечно слезливыми продолжениями. Вот и сегодня Серафима Павловна, придя на работу, трепетно взяла с полки очередной роман и углубилась в чтение:
"...Её розовые соски напряглись и стали твёрдыми. Восемь стройных мулатов окружили её распластанное на траве и совершенно беззащитное тело. Элеонора вздохнула полной грудью, и широко раздвинув ноги в белых атласных чулках, сказала своим тихим грудным голосом: - Возьмите меня! Возьмите меня ВСЕ! Я заслужила этот позор..."
Из розовато-фиолетового эфира параллельных миров Серафиму Павловну выдернул противный гнусавый голос:
- Скажите, а у вас есть что ни будь по эзотерике.
Кнехт оторвалась от книги и подняла вверх свои маленькие и злые глаза-пуговки. Перед ней стоял худощавый мужчина неопределённого возраста, не имеющий ничего общего со смуглыми мулатами. Этот факт окончательно испортил атмосферу праздника, на которую рассчитывала библиотекарша. Однако врождённая воспитанность взяла верх и Серафима Павловна прошипела сквозь зубы:
- Второй ряд, третья полка сверху. Там эзотерика, рядом - гороскопы и книги по каббале и буддизму.
- Спасибо. - Ответил посетитель и направился вдоль стеллажей.
Серафима Павловна немного побуравила взглядом спину посетителя, дёрнула плечиком и продолжила читать: "...первым был Симеон. Его узловатые руки шоколадного цвета нежно гладили белую грудь Элеоноры. Девушка скрестила свои длинные стройные ноги за спиной Семеона и, прогнувшись, подалась ему навстречу. Сладостное ощущение прокатилось волной по её телу, когда она почувствовала внутри себя горячий и упругий член раба..."
- Извините, а знаете... вот именно такое издание у меня есть. А мне бы хотелось Мамонову 97 года. Синенькая такая, знаете? Ну, синенькая... Нет? Ну... эта вот... – Посетитель попытался жестами показать, какого именно оттенка синего, должна быть книга, но встретившись с колючим взглядом Серафимы Павловны, осёкся и замолчал. Нижняя губа Кнехт нервно дрогнула, а глаза, и без того маленькие и тёмные, сузились настолько, что невозможно стало различить их цвет.
- Ниже. На том же стеллаж-ж-е, только ниж-ж-е-е-е. - С присвистом выдавила из своего клокочущего гневом нутра, Серафима Павловна. Между её ног снова стало сухо, и этот факт привёл Серафиму Павловну Кнехт в состояние лёгкого раздражения. "Вот сука!" - подумала библиотекарша,- "бывают же уроды на белом свете". Затем она глубоко вздохнула и снова погрузилась в чтение:
"...вторым был Ромбуйя, совсем ещё мальчик. Но в его начавшем формироваться юном теле уже угадывались великолепные изгибы упругих мышц. Его член не был таким огромным как у Симеона, а движения не такими умелыми. Поэтому, Элеонора, дабы усилить эффект, жадно открыла рот навстречу чёрной плоти Негоро..."
Тень, заслонившая солнечный свет, струившийся из окна библиотеки, легла на открытую страницу книги и оттенила жидкие волосы на голове Серафимы Павловны. Одновременно она пролегла и на всю её размеренную жизнь, превратив её в череду неудач, бессонных ночей и бесконечного одиночества. Белый свет окончательно померк перед глазами библиотекарши. Она медленно оторвала взгляд от книги. Посетитель держал в руках синюю книжицу и дрожал как осиновый лист. Он казался маленьким и тщедушным, даже по сравнению с костлявой женщиной, сидящей перед ним.
- Я нашёл, но это не совсем то. В том году было два издания; февральское и... в конце года ещё. Так вот мне бы февральское, знаете ли...
Кнехт сгорбила спину как пантера перед прыжком, и взглянув исподлобья на неугомонного посетителя приглушенным голосом, но достаточно внятно произнесла:
- Пашол нахуй, казёл!
- Позвольте, как это... - Начал было мужчина, но встретив холодный взгляд Кнехт, поспешил ретироваться с глупой улыбкой на лице:
- Я поищу... хгы... и это вот, спасибо...
Серафима Павловна остервенело впилась глазами в страницу и постепенно движения её тщедушных сисек вошли в такт с вздымающейся грудью красавицы Элеоноры. Внизу, под серой юбкой и убогими трусиками с Черкизовского рынка снова проснулась жизнь:
"... движения Негоро участились, и когда горячая сперма ударила в рот Элеоноре, она жадно сглотнула её, затем, задержала губы на пульсирующем члене и провела языком по нефритовому стержню мулата. В этот же самый момент, молодой и напористый Ромбуйя осеменил её упругий живот..."
- Мне бы, что нибудь по истории воздухоплавания. Начало века, если есть. - Раздался откуда то из поднебесья мужской голос. Не ответить на него было нельзя. И Элеонора-Кнехт ответила. Ответила не поднимая глаз, громко и внятно:
- Я же ясно сказала, пошёл нахуй!
- Ты что, коза, охуела? - Перед Серафимой Павловной стоял молодой человек с внешностью Алена Делона и манерами Солнцевского гопника.
- Што... што вы сказа-али? - Заикаясь, спросила Кнехт.
- Я говорю, не охуела ли ты в корень, коза драная? - ответил молодой человек, сверкнув белозубой улыбкой.
- Извините, зачиталась. - Промычала Кнехт, сорвалась со стула и под хихиканье немногочисленных посетителей библиотеки, засеменила к стеллажам, держа курс на историю воздухоплавания...
***
Всю дорогу домой Серафима Павловна еле сдерживала слёзы стыда. Унижение, которое она испытала сегодня в библиотеке, не сравнимо было ни с чем. Ни с чем в её мерзкой, противной и бездарной жизни. Дома она сбросила в прихожей пальто, стремительно пронеслась мимо смежной комнаты приёмной дочери, и хлопнув дверью, замкнула пространство своей убогой вселенной. Рухнув лицом в подушки она сдавленно зарычала.
За спиной скрипнула дверь. В комнату чуть слышно вошла Даша.
- Мам, вы чево? - За шестнадцать лет, это затравленное, бесполое существо так и не осмелилось перейти с Серафимой Павловной на "ты".
Кнехт стиснула зубы и оторвала лицо от подушки. "Так нельзя" - сказала она себе. - "Ты должна служить примером во всём". Она села на кровати, сделала несколько глубоких вздохов и сказала, глядя себе под ноги:
- Сегодня я унизила человека. Унизила его жестоко и прилюдно. А он этого явно не заслуживал. Он просто попросил книжку о воздухоплавателях. Он... он... я просто была очень занята в этот момент, а он подошёл так внезапно... и я... я обидела его.
- Мама, успокойтесь. Ничего ведь страшного не произошло? Вы извинились?
- Конечно... Конечно! У нас есть вино? Или что там пьют в таких случаях?
- Оставалось полбутылки "кагора" с вашего позапрошлогоднего дня рождения. - Вспомнила Даша.
- Неси. И кружку... этот... бокал неси. - Выдохнула Кнехт.
Выпив полбутылки терпкого вина, Серафима Павловна захмелела. Вместе с потерей ощущения реальности пришло желание сломать устоявшийся уклад жизни. Изменить то, что годами складывалось камешек к камешку, как кирпичная кладка, пускай неказистая и кривая, но достаточно крепкая. Полная решительности, Серафима Павловна, набросила на плечи драповое в катушках пальто, кокетливо повязала на шею коричневый шифоновый платок, сдвинула чуть набок шляпку и вышла во двор. Свежий воздух немного осадил пыл полупьяной библиотекарши, но о возвращении домой не могло быть и речи. Вернуться назад, было равносильно смерти. Медленной и мучительно болезненной.
Найти в вечернем городе приключения на собственную задницу несложно. Особенно в том состоянии, в котором находилась Кнехт. "Приключения" сидели на детской площадке, прямо перед подъездом, из которого вышла Серафима Павловна. Традиционно, их было трое. Они наслаждались свободой ночи и вяло отмахивались от полуживых городских комаров. Детская песочница "грибок", три пластиковых стаканчика, початая бутылка "Андроповки" и несколько плавленых сырков "Дружба" на деревянном столике, покрытом зачем-то куском старого линолеума. Рядом, разломанные качели и рулон рубероида выпускали снопы искр и хлопья едкого дыма в ночное, но всегда беззвёздное и светлое городское небо. Но Серафима Павловна Кнехт увидела совершенно другую картину. Трое молодых и гордых мулатов, уставших после тяжелого и изнурительного дня, посвященного сбору тростника, отдыхали у костра за бутылочкой дешевого рома. Кокетливо приворачивая задом, Серафима Павловна подошла к песочнице и томно прогнувшись у её невысокого бортика, спросила, обращаясь к сидящим у костра:
- Я не помешаю?
Мужики переглянулись, и один из них, по всей видимости, самый смелый (или самый пьяный) жестом руки пригласил даму к столу. Остальные понуро уставились в свои пластиковые стаканчики. Серафима Павловна присела на край песочницы и нарочито показушно облизнула губы, сама испугавшись этого вульгарного жеста.
- Стакан есть? - Услышала она вопрос одного из мулатов.
- Нет. Дамы моего круга не носят с собой посуды.
Мужики приглушенно заговорили между собой:
- Дай ей стакан.
- Свой дай. Ты пригласил, ты и дай.
- Пускай из "горла" пьёт.
- А если она трипперная...
- Молодые люди. Прекратите этот никому не нужный спор. Я женщина интеллигентная, и из "горла", как вы тут выражаетесь, пить не стану. - Оборвала спорщиков Серафима Павловна.
Пригласивший её мужчина, великодушно протянул Кнехт свой стаканчик и спросил:
- А вас как звать?
- Элеонора. - Соврала Серафима Павловна, и глубоко задышала, выпячивая свою тощую грудь. Алкаш, сидевший рядом с библиотекаршей, опасливо отодвинулся. Элеонора-Кнехт взяла в руку хлипкий стаканчик, и высоко подняв его над головой, сказала:
- За любовь!
- М-м! - Поддержали мулаты.
Горячая водка захлестнула и обожгла горло, расплылась теплом по груди и затаившись, легла внизу живота на задремавший "кагор". Серафима Павловна икнула и вдруг поняла - сегодня она станет Элеонорой. Прямо здесь и сейчас. Сейчас или никогда. Кнехт встала в полный рост, прошла вокруг песочницы, смерив взглядом своих новых ночных знакомых, сидящих под "грибком" и стала медленно расстегивать пальто. Молодые и гордые мулаты затравленно умолкли и сидели, вжав головы в плечи. Сидящий ближе всех и спиной к Серафиме Павловне мужчина, испуганно сглотнул слюну и вопросительно взглянул на своих товарищей. По их реакции он понял, что лучше не оборачиваться. Серафима Павловна скинула пальто в песок и принялась за блузку.
- Э... слыш, может это... не надо, а? - Подал голос тот, кто пригласил Кнехт к столику.
К этому времени Серафима Павловна уже справилась с блузкой и трясущимися руками расстегивала свой непомерно большой бюстгальтер, из которого на песок посыпались куски слежавшейся ваты.
- Сейчас или никогда. Сейчас или... - Лифчик упал в песок и в свете костра перед взором перепуганных алкашей показались сморщенные маленькие груди лже-Элеоноры.
- Возьмите меня! Возьмите меня ВСЕ! Я заслужила этот позор… - Надрывно закричала Кнехт, и кинулась под ноги мулатам.
- Текай, братцы! - Прорезал ночную тишину тревожный крик одного из мулатов, и все трое бросились в разные стороны от озаренного пылающим рубероидом круга света...
***
Утром Серафима Павловна ехала на работу в подавленном состоянии. Бессонная ночь и выпитое вчера давили на неё тяжким грузом. Она плохо помнила своё ночное приключение. О том, что приключение все-таки было, она осознала лишь утром, не обнаружив на привычных местах драпового пальто, блузки и бюстгальтера. Даша затравленно молчала, и Серафима Павловна не стала расспрашивать дочь о событиях прошлой ночи. «Нужно настроиться на лучшее», - всю дорогу твердила про себя Кнехт, - «нужно успокоиться, несмотря на вчерашний срыв». Ведь сегодня Серафиму Павловну ждёт настоящий праздник. Утром в библиотеку должны будут привезти несколько экземпляров последней части "Чувственной Сюзанны". Она такая прелесть, эта самая Сюзанна. Она так несчастна, и так чувственна...
Серафима Павловна вздохнула, раскрыла книгу и окунулась в бесконечно реалистичный мир нереальной любви:
"...Сюзанна заломила свои прекрасные руки, откинулась назад, отчего грудъ её и без того большая, ещё больше округлилась и..."
