Этот вечер в клубе ничем не отличался от любого другого тихого, размеренного вечера в английском клубе. Джентльмены бесшумно курили, негромко скрипели кожаными креслами и громко шуршали несвежими газетами.
Иногда залетающие с лондонского дна мухи, в попытках пересечь гостиную, погибали на полпути то от немого презрения джентльменов, то от мухобойки обслуживающего персонала.
- Кха. – кашлянул вдруг сэр Лайонелл.
- Господи, как надоели эти шумные простолюдины. – переворачивая страницу, пробурчал сэр Чарльз.
Сэр Лайонелл залился краской негодования, облил сэра Чарльза презрением и сказал ни к кому не обращаясь:
- Некоторые так и ждут повода, чтоб раскрыть свое поганое мурло. Для них чья-то простуда – отличный повод распространить на окружающих свой пренеприятный запах изо рта. А сами при этом переворачивают страницу с каким-то диким грохотом. Потому что для них важно обратить на себя хоть какое-то внимание, а уж вонью или шумом – им без разницы.
- Где? – спросил сэр Чарльз.
Двое джентльменов, не отрывая глаз от газет, указали сэру Чарльзу где север, один – где сигарный ящик, еще трое показали непонятно на что.
- Где, я вас спрашиваю, старая, добрая Англия? – продолжил сэр Чарльз. – Где наши традиции? Почему всякая сопливая рвань смеет открывать рот в клубе? Неужели сокращенное на пару месяцев пребывание в утробе матери дает крестьянам право разносить по клубу свои микробы и издавать шум? Неужели ослабленные умственные способности дают право всякому быдлу резко реагировать на совершенно справедливые замечания уважаемых людей?
- Забавно. – хмыкнул сэр Лайонелл. – Некоторые считают, что для того, чтобы быть достойными уважения достаточно надеть на себя смокинг с чужого плеча. В моей прачечной жаловались, что недавно один джентльмен, состоящий в постыдной связи с одной из старых, добрых прачек, скорбел о старой, доброй Англии, а после его ухода не досчитались одного старого, доброго смокинга. По всей видимости у джентльмена пристрастие ко всему старому и доброму. Я, конечно, ни на что не намекаю, но совпадения вызывают некоторое подозрение.
- Вы, сэр Лайонелл, я надеюсь, не на меня намекаете? – сэр Чарльз решил перейти к личному общению.
- Что вы, сэр Чарльз, - любезно ответил сэр Лайонелл, - я не намекаю на вас. Мне противно намекать на отвратительные вещи.
- Каззел! – вовсе потерял лицо сэр Чарльз.
- Скотина тупая. – процедил сквозь зубы сэр Лайонелл.
Сэр Чарльз ахнул с негодованием на лице, пожал плечами, элегантно закинул ногу на ногу и кинул в сэра Лайонелла пепельницей.
Пепельница, направляясь к тщательно набриолиненной голове сэра Лайонелла, совершенно неожиданно встретилась с виском сэра Дэвида, который не нашел другого момента, чтобы согнуться в интеллигентном беззвучном хохоте в поддержку сэра Лайонелла.
Эта встреча была полной неожиданностью для сэра Чарльза, для виска сэра Дэвида и для самой пепельницы.
- Бымц! – хором произнесли от неожиданности висок сэра Дэвида и пепельница.
Облако пепла окутало место встречи пепельницы и головы сэра Дэвида. Через секунду из облака на журнальный стол выпала голова сэра Дэвида с остальным сэром Дэвидом и пепельница. А облако, по инерции, поплыло в сторону сэра Лайонелла.
- Кха! – кашлянул внезапно поседевший от пепла и пережитого ужаса сэр Лайонелл.
- Да что ж вам неймется-то сегодня? – миролюбиво спросил сэр Чарльз, переворачивая страницу. – Что вы все нарываетесь?
- Простите, джентльмены. – извинился сэр Лайонелл.
- Берите пример с сэра Дэвида. – сказал сэр Чарльз. – Вот уж кто образчик стиля и невозмутимости.
Сэр Дэвид благодарно промычал что-то, лежа на журнальном столике и попытался закурить.
Фрумич
