Я абсолютно уверена: все двенадцать присяжных, когда-то вынесших приговор нещясному грузину, сегодня припомнили давнюю историю. Уверена, но, все-таки, позвонила Марусе в Москву:
- Сема, а ты помнишь?! – это Маша проорала в трубу сразу после чмоков.
Помню, а как же. Разве такое забудешь?..
Мы стали началом, первым составом баскетбольной команды, которая сегодня играет на каком-то другом - заоблачном, по сравнению с нашим, местечковым, институтским - уровне. Тогда команда называлась «Медик», была не просто молодой – юной. Средний возраст – 19 лет.
Этих девчонок пособирали где попало, вплоть до швейных пэтэу и строительных техникумов. Особенно это касалось «больших», за 180 см, порой вообще не имевших отношения к баскетболу. Лишь бы рост был, два шага делать научим – этим принципом руководствовался наш пузатый тренер.
Катя Симкина приехала в Красноярск из деревни Малая Кузурба, поступила в пищевой техникум и была ниибацца счастлива, пока наш Бровкин буквально не выловил ее за руку на улице.
Двухметровая Катя стояла перед Бровкиным, согнувшись в три погибели и неловко возюкала в руках дипломат с приклеенной розой, вырезанной из открытки. Она уже успела купить на барахолке мохеровый шарф и нахлобучить его на башку. В следующем месяце папа, колхозный бригадир, обещал любимой дочке 200 рублей на джинсы – лишь бы стеснительная Катя быстрей адаптировалась и присмотрела жениха в большом городе. В деревне-то хуй найдеш мужика для такой каланчи.
С женихом пока было туго, зато пузатый Бровкин оказался Катиной судьбой.
Мы приняли девчонку со всей душой. Она добрая оказалась и трудящая – пахала, как в поле, старалась, училась. И внешне была особенная: при всей огромности - светлая, прозрачная, с удивительным, пластичным лицом, на котором можно двумя штрихами нарисовать невъебенную красоту. Широко расставленные серые глазищи, пухлые губы, курносый нос, роскошные светлые волосы. Ее бы сейчас точно загребли на подиум, только перед этим заставили бы сбросить кг пятнадцать.
А пожрать Катя любила.
- Мне вон ту курицу с толчковыми ногами, - стеснительно говорила в кулинарии, где мы отоваривали талоны. – Еще три литра томатного сока, пять пирожных и две банки сгущенки.
Это на раз, если что.
Мы над Катькой посмеивались. Учили по-русски разговаривать, а то уроженка Малой Кузурбы такое выдавала:
- Девочки, вы лягете здесь, а я ляжу там.
- Что вы хочете – щи или суп?
Мы ее с собой везде таскали – на дискачи и в любимое кафе «Яранга».
Там-то, в «Яранге», и столкнула Катю жизнь с грузином Автандилом.
Мы этого Авто давно знали. Во-первых, потому, что он длинный был, мы же всех высоких мужиков из толпы вычленяли. Во-вторых, красивый – а хулеш делать, кто-то из великих писателей сказал, что «Грузия – красивая страна, но особенно красивы грузинские мужчины».
Я, помнится, еще девчонкам говорила, что только у грузин и евреев бывает такая синева на щеках, даже если они гладко выбриты. Это из-за смертельно белой кожи и черных волос.
Правда, Авто был жутко надменный, даже не улыбался никогда. Бабы перед ним штабелями и так сваливались. Из нашей команды Лариска с ним имела краткосрочный роман и, между прочим, плевалась.
- Он даже в койке собой любуется, мудила, - рассказывала Лорка. – Встанет перед зеркалом, повесит нахуй полотенце и вертится, как баба.
Лариске мы поверили и как-то резко положили на Автандила как на мужчину. Тусовались в одной компании, только и всего.
Почему пресыщенный Авто положил глаз на Катю, вобщем-то, понятно: у нее на лбу было написано «целка». Она даже, я бы сказала, не целая, а цельная была – вся светлая, прохладная и, повторюсь, очень красивая, если присмотреться.
Мы в тот вечер Катю потеряли в «Яранге», но не обеспокоились – она часто сваливала посреди вечера, тихо испарялась, когда градус толпы поднимался. Неуютно ей было.
Мы решили, что она в общагу поехала.
Вечером, правда, Танюшка, соседка по комнате, сказала, что нету нашей деревни, но мы и тогда не волновались – у нее в городе еще тетка жила.
Катька на утреннюю «физику» не пришла, Бровкин рассвирипел:
- Кобыла, блять! И так не бегает, а ходит, как по парку Горького! Передайте, что взъебу!
Танька прибежала за нами вся бледная, не в силах слова внятного сказать. Катерину мы застали влежку, глаза в потолок. Слезы в глазах стоят, как в чашке, не проливаются. Синяк на пол-лица, шея в засосах, немудреные тряпки, с такой любовью собранные родителями из Малой Кузурбы, мятые и рваные.
- Надо в милицию идти, - прошипела Лорка.
- Кто? – хором спросили мы.
- Я сама виновата, - шепотом сказала Катя. – Не надо было пить с ним. Не надо в милицию…
Мы не пошли в милицию. Как только Катя произнесла имя «Автандил», мы поняли, что милиция не поможет.
Мы ждали его два дня. Лорка успокаивала: придет в общагу, обязательно. Ему надо, чтобы она теперь сама – по согласию, вот увидите.
Лорка не ошиблась.
- Таня, вийди, - махнул Авто головой на дверь, - Мине с Кацей надо пагавариц.
В руках у него была бутылка шампанского и даже, не поверите, розы – душные, августовские кремовые розы, истекающие поздней страстью. Автандил переминался, как жеребец, не сводя глаз с девушки в ситцевом халатике.
Таня вышла, ага. Ей хватило минуты, чтобы нас собрать под дверью, за которой был слышен только бубнящий голос Автандила. Катька наша молчала. Мы ждали ее голоса, как выстрела стартового пистолета, как сигнала к ускорению.
Она так ничего и не произнесла, мы услышали только грохот падения и визг Автандила:
- Вах, ты сучька!
Мы влетели в комнату, все одиннадцать, и нависли над долговязым Автандилом. Он собирал себя с пола в кучу, вытирал кровавую юшку, которой сочился породистый нос. А Катька стояла у окна, сжимая в руках алюминиевую сковородку, свое малокузурбинское приданное.
Мы ожидали всего на свете, только не ужаса, который залил и без того бледное табло нашего героя-любовника. Он медленно, на жопе, отъезжал к кровати и на глазах зеленел.
- Вы что, девчонки? – проблеял Автандил.
Я не знаю, что было написано на наших лицах. Знаю, что Автандил не видел нас в отдельности, он видел только безликую ярость, подкрепленную бицепсами, трицепсами, сжатыми кулаками – не зря нас дрючил в спортзале пузатый Бровкин.
Знаете, что сделало это гавно? Скукожилось, как эмбрион и закрыло голову руками.
Я не знаю, что случилось бы с Автандилом, вздумай он сопротивляться. Может, команда «Медик» так и накрылась бы на самом старте, потому что все мы пошли бы по этапу, малолетние убийцы Витязя в овечьей шкуре.
Но он не сопротивлялся, и наш полководец Лорка успокоилась и даже смягчилась. Мы усадили Автандила спиной к кровати, развели скрюченные ручонки, а ножонки – так и не смогли, урод защищая свой пакостный хуй, сплел ножки в морской узел.
Минут десять мы ебошили его по роже розовым букетом, по очереди. Автандил высоко визжал, как свинья. В воздухе стоял запах розового масла, крови и мочи.
Букет пришел в негодность, превратился в мочалку. Маленькая Танька заорала:
- Расступитесь, девки! – и нахлобучила на окровавленную башку кастрюлю с супом. Хозяйственная Катька и охнуть не успела.
Ну, вобщем, я уже смутно помню, когда мы остановились. Наверное, от полноты мерзкой картины – униженный донельзя красавец Авто, с окровавленной жирной рожей, по которой стекают макароны и картошка.
- Паадной вилавлю… - шептал Автандил, отползая к двери.
В коридоре его встречал весь этаж, в том числе и наши соседские парни.
- Девчонки, может добавить ему? – лениво спросил великан Димка, почесывая яйца.
Ему явно было в лом разбирацца в причинах международного конфликта.
- Не надо, - отрезвила союзников Лорка. – Хватит с нег, пусть песдует.
Два месяца мы ходили по городу строем. Мы и вправду слегка засцали и были готовы ко всему.
Но Автандил исчез. Кажется, никто из многочисленной на то время грузинской общины так и не узнал о позоре соплеменника.
Автандил исчез из нашей общаги, из города, из нашей жизни, превратился в пыль.
Должна признаться, что на меня этот случай не просто произвел впечатление, он меня перемолол.
Не может женщина бить мужчину. Это песдетс, это противоречит природе. Я произнесу запретные слова: наоборот – можно, иногда объяснимо. Есть у дамочек такая черта – искать предел мужского терпения, есть привычка нарываться, особенно в семейной жизни.
Но мужчину женщина бить не может. Он потом просто не мужчина.
Мы тогда, кажется, просто кастрировали грузина Автандила.
Где он сейчас? Куда понес свою трусость и позорище?
Как он живет, залитый сиротским студенческим супчиком, мудила?
Впрочем, пофиг.
