Пол скрипел под пьяными шагами – медленно и неотвратимо.
Аня сжалась в тихо протестующий комок. Что делать? Притвориться спящей? Не поможет, его это не останавливало никогда. Отбиваться? Он сильнее, этот пьяный, вонючий, колючий зверь. И, кажется, ему нравится сопротивление – то сопротивление, которое можно преодолеть. Кричать? Ударит. Ударит, как месяц назад – с оттяжкой, с наслаждением, внимательно наблюдая за реакцией. У нее два дня шла кровь из носа.
Она боялась уже не насилия. Она боялась к нему привыкнуть в свои 16 лет.
Пол скрипнул совсем близко. Дыхание, его тяжелое дыхание слабого человека, приблизилось, растеклось по ней:
- Спишь, доченька?
Аня судорожно сглотнула ком в горле. Все как всегда.
- Твой папа пришел. Ты любишь папу?
Тяжелая рука отвернула край одеяла и погладила ее мягкое белое плечо.
- Ты любишь папу, доченька?
Аня молчала. Рука человека, недавно ставшего ее отчимом, чуть сдавила плечо. Как он смеет, он не отец. Как он смеет вообще…
- Любишь?
В голосе появилось нетерпение, звенящее и колючее. Аня лежала, почти не дыша – может, уйдет? Хотя бы в этот раз? Хотя бы раз ушел. Хотя бы раз не пришел. Со своим голосом – вкрадчивым, когда она гладил ее плечо; сбивчиво-просящим, когда он облегчал чресла; умоляющим и угрожающим одновременно, когда он насыщался, оставляя ее – липкую, рыдающую, опозоренную.
- Ты не любишь папу?
Его рука поползла под одеяло. К ее испуганной, вымазанной в грехе и все еще невинной плоти. Медленно, перебирая пальцами, будто маленькими волосатыми ножками, рука ползла и ползла – авангард бесчестия.
Какая-то вспышка сквозь закрытые веки.
Рука остановилась.
Аня задержала дыхание. Он никогда не останавливался.
Большой и наглый трус, приказывающий никогда ничего не говорить маме. «Тебе ведь нравится. Ты ведь сама этого хочешь, Анюточка. Ты ведь так любишь папу..,» Он остановился. В первый раз за все это время.
Рука резко убралась из-под одеяла. Стон. Уже?
Аня приподняла голову.
Отчим сидел на краю кровати, обхватив голову, покачиваясь, постанывая и бормоча. Аня прислушалась.
«Что это, что это, что это, нет-нет-нет, такого не было, нет, разве это…нет нет нет, это не я, не я».
Он резко вскочил и убежал прочь.
Когда Аня заснула – удивленная и настороженная, заплаканная и испуганная, отчим приоткрыл дверь в ее спальню и долго-долго смотрел. То ли сквозняк, то ли дыхание внесло в комнату слово «Извини».
Отчим, налитый собственным ужасом, прикрыл дверь и пошел на кухню.
Налил водки в высокий стакан, выпил одним залпом.
Уже глядя пустыми глазами в проклятое небытие, он разбил стакан о край раковины и полоснул хищным стеклом себе по венам.
--------------------------------------------------------------------------------
Темнота вокруг была пугающей и вязкой. Шкаф – сгусток тьмы – навис над его кроваткой огромным зверем, приоткрывшим жадный рот. Почему мама бросила его тут? Без сказки, без дыхания, без теплой ладони? Холодно и страшно, и не спится, и хочется спать, но без мамы плохо. И не плачется, хотя в глазках колет и губы дрожат.
Почему она так торопилась? Будто отбросила побыстрее ненужное. Раньше, год назад, она была такой близкой и такой интересной.
Малыш встал с кровати, пошарил ногами и нашел тапочки и осторожно, пугливо, приоткрыл дверь. Слыша странные, но не страшные, звуки с кухни, пошел туда:
- Мамочка, мне страшно!
На кухне, в клубах дыма, он увидел метнувшиеся друг от друга тела. Какой-то чужой дядя, и мама – красное лицо, глазки плохо блестят, губы такие красные – это помада, она размазалась, это помада.
Злая гримаса исказила лицо женщины:
- Я же сказала тебе спать!
- Мама, мне страшно!
- Ты мальчик или сопля? Я тебе сказала спать! Ты чего приперся?
- Мама, мне страшно!
Как она не понимает? Почему она давно не понимает? Мама?
- А ну пошли!
Ставшая вдруг бордовой лицом, мама схватила его за руку и потащила за собой, сквозь темноту. Малыш ударился коленом об дверной косяк.
- Мама, больно…
- Заткнись и иди спать!
Вдруг в глазах стало горячо, а в груди тесно. Тесно и больно, так больно. Потому что пусто.
- Мама, не кричи…
- Не указывай мне! – зашлась мама в визге. И ударила малыша по щеке.
Мама! Что ты! Мамочка! Больно!
- Когда..ты..начнешь…слушаться, - она схватила малыша за руку и изо всех сил била ниже спины. Иногда промахиваясь и ударяя по спине, по ногам.
Мама! Горько! Мама, я люблю! Больно! Нет!
- Почему…ты..не..спишь…!!!
Мама! Дядя, смотри! Видит! Не бей хотя бы при нем! Маамочкаа! Куда ты ушла, мамочка?
- Я…сказала тебе…спать, значит… спать!
Малыша захлестнуло невыносимое, убивающее все ощущение ненужности и обиды. Боли и одиночества. Одиночества навсегда. Упав лицом в подушку, она зарыдал и затрясся слабым, тщедушным тельцем. И пришел еще и страх – как бы не добавили, не били еще.
Громкий, слишком громкий голос мамы ворвался в его горе:
- И чего ты вообще ревешь, нюня? Получил по заслугам – терпи!!!
Малыш поднял мокрое, искаженное горем лицом и простонал:
- Мамочка, не надо…
Легкая вспышка в воздухе.
Мамино лицо вдруг будто бы просело внутрь и стало тихим-тихим. Она развернулась и резко вышла вон из комнаты, белыми глазами охватывая открывшееся ей.
Малыш с избитой душой заснул, свернувшись беспокойным калачиком и всхлипывая во сне.
Мать, выгнав любовника прочь, сидела на полу кухни, обхватив руками плюшевого медвежонка и бормоча тихие, бессмысленные слова. Борясь с тем, что ей открылось. Борясь и проигрывая.
Сходя с ума.
--------------------------------------------------------------------------------
Плеск воды – тихое величие моря. Сквозь толщу пробиваются-колеблются мягкие лучи солнца.
- Эксперимент пора заканчивать, пора заканчивать.
- Почему? Почему?
- Эксперимент неудачен, неудачен. Они не поняли, они не выдержали, они слабее, чем мы надеялись. Они не могли перестроиться, им легче погасить себя, это оказалось слишком сильно.
- Ты про самоубийства? Про них, про них?
- Да-да, да-да. Треть покончила с собой, покончила с собой. Еще треть сошла с ума, сошла с ума.
- Снимаем обратную связь?
- Снимаем, снимаем. Вперед, надо быстрее, пока юные не остались без взрослых. Снимаем, снимаем. И взрослые - зло, и без взрослых – зло. Придумаем-придумаем позже, как заставить их понять.
И в толще воды два упругих дельфиньих тела понеслись вдаль, время от времени изящно выпрыгивая над отутюженной гладью воды.
© Soulcatcher
