- Значицца, так! - взгляд шефа, начальника «криминалки», посуровел, а в голосе внезапно возникли жегловские интонации — Продолжение операции «Вихрь-Антитеррор», цель - сами знаете, какая!
Ты, - кивнул он на меня — И ты, - кивок в сторону Сабира, нашего младшего опера — Шустренько вооружайтесь и дуйте территорию прочёсывать! Вопросы?
- Алексеич! - завыл и заныл Сабир — Ну сколка можна, э? Тольки вчира с Серёгой в ночь мотались, билять!
- Пиздить команды не давали! - рявкнул Алексеич — Сколько надо, столько и будете работать! Территория трещит, раскрываемость упала ниже плинтуса, проверяющие коршунами летают, поить их и пить с ними уже заебался! Пожалейте мои седины и печень, а то ей скоро кирдык!
Я промолчал. Как известно, спорить с начальством — что против ветра ссать. И начальству похуй, что жена твоя уже неделю не трахана, и что материалов накопилось до ебени бабушки, и что от бессонных ночей глаза уже как у крысы-альбиноса. Надо, бля! На-до!
Алексеич, мой горячо любимый шеф, друг и собутыльник, прекрасно меня понимает. Но, с другой стороны, хуле, работать некому! Комплект личного состава — 50%, один «сутки мотает», то есть дежурит, двое в отпусках, одного забрал главк. Вот и крутись, как хочешь, поскольку пиздюлины сыпятся, словно метеоритный дождь, и к концу года каждый сыщик, словно новогодняя ёлка, весь в выговорах. Проверяющие приезжают с завидным постоянством, на одного работающего аж по три штуки, пороются в ОПД*, попьют водочки с руководством и отбудут восвояси, а потом присылают разъебон в виде справки вместе с громами и молниями на наши во всём повинные головы, в которых объясняют, что мы — патентованные мудаки и олигофрены, ни черта не делаем, морально разлагаемся и вообще прыщи на жопе московской краснознамённой милиции.
Ползём в оружейную комнату, где старший оперативный дежурный Михалыч с хрипловатым матюжком выдаёт нам два пистолета имени Макарова, два бронежилета и один автомат персонально для меня. Броники я кидаю на заднее сиденье сабировской реэкспортной «девятки», поскольку таскать на себе лишние несколько килограммов совсем не улыбается, да и толку от этих «лифчиков» десятой носки мало. Помнится, мой коллега чуть не наебнулся в этой «броне» с двенадцатого этажа, когда мы перелезали с балкона соседей на балкон злодея, потерял равновесие, и, если бы я не успел схватить его за химок, совершил бы незабываемый, но, увы, последний в жизни полёт. Пистолет отправляю в оперативную кобуру, не забыв пристегнуть страховочный ремешок. В общем, поехали, как говаривал обаяшка Гагарин.
В машине Сабира меня постоянно раздражают три вещи. Первая — это, собственно, сам Сабир, маленький улыбчивый золотозубый и смуглый азербайджанец, который сидит за рулём и постоянно оглядывается в поисках симпатичных самочек, сально комментируя их облик нежный, как стати лошади или экстерьер собаки. Ёбырь-перехватчик, бля! Вторая и третья вещи — это две кассеты, одна с народными азербайджанскими песнями, другая — с Мариной Журавлёвой. Сабир, сцуко, крутит их постоянно... Если фольк мандарынна-гваздычнай республики я ещё и терпел из уважения к соратнику, то попсушница Марина Журавлёва достала реально, и я от души желал ей когда-нибудь подавиться при минете своему продюсеру. Когда из колонок в очередной раз раздалось: «Рас-пус-ти-лась че-рёёё-му-ха, раз-о-де-лась не-вес-то-юююууу...» я нажал кнопку «Eject» магнитолки и, невзирая на протесты Сабирки, отправил кассету с ненавистной попсушницей на верную смерть под колёса проезжавшего «Камаза». После этого попросил Сабира тормознуть возле ближайшего киоска с музыкальной продукцией, купил кассету «Кино», вставил в магнитолу и расслабился, баюкая «калаш» на коленях.
«Город стреляет в ночь дробью огней...» - раздался в колонках незабываемый голос Витька Цоя.
Город действительно стрелял в ночь... Стрелял светом московских негасимых окон, неоном рекламы и фарами проезжающих автомобилей... Город... МОЙ город! Город, где живут мои родные, мои друзья, да и просто хорошие и добрые люди! Но живут ещё и негодяи, и, чтобы МОЙ город стал чище, чтобы люди могли спокойно жить и работать, любить и растить детей, я и неделями пропадаю на службе, получаю маленькую зарплату, не вижу собственных детей, порчу нервы в грызне с начальством, стираю ноги до задницы и исписываю горы никому не нужной бумаги, дабы ублажить глаз проверяющего... Особенно достаёт количество макулатуры, производимой каждым сыскарём за год! Это только в детективных фильмах сыщики, сломя голову, носятся за преступниками, палят из «волын» и вообще герои и супермены! На самом деле работа хорошего опера — это писанина, ноги, беседы с общественностью и ещё кое-что, о чём говорить низзя, ибо секрет! Ноблесс оближ, одним словом!
......Двадцать три часа ноль одна минута... Машин и прохожих на улицах заметно поубавилось... Пока тихо-спокойно.. У подъездов мелко хулиганит племя младое, незнакомое... Бляди стоят на остановках транспорта, привлекая «новых русских» и «братков» своими сомнительными прелестями... Шуганули БОМЖа, нагло и вдумчиво срущего под рекламным щитом... Жизнь течёт...
- Сабир-мюаллим, - изысканно обращаюсь к Сабиру — А не испить ли нам прекрасного, пенного и бодрящего напитка, именуемого пивом?
Сабирчик согласен. Я протягиваю ему бабло, на что он возмущённо протестует:
- Слющай, а пачиму всё время я бэгаю, э? Вазмы да схады сам!
- Ну, милейший, у меня есть ряд возражений по контексту вашей эскапады! Во-первых, я старше тебя по званию.Помнишь, у меня в кабинете китель висит? А на кителе что? По-го-ны! С двумя просветами. И звёздочки там ещё такие, как на коньяке. По одной на каждом.По большой. Въехал? Во-вторых, у меня автомат, и, если я пойду с этим абсолютно естесственным предметом мужского туалета в ларёк, то твои земляки там перемрут ещё от запаха собственного сероводорода или с переляку, что однохуйственно. Ну, и в-третьих, тебе от негоциантов, как этнически близких лиц, скидка прогнозируется чувствительная. Итак, любезнейший, моя аргументация достаточно убедительна? Короче говоря, пиздуй по холодку!
Сабир частично врубается, со вздохом берёт протянутый мною прайс, топает к ларькам и возвращается с несколькими бутылками божественного напитка. Профессионально открыв вожделенный сосуд известным каждому менту девайсом «рамка-ствол» ПМ, припадаю губами к горлышку. Эххх, жисть налаживается!
Внезапно оживает рация. «Двести четвёртый», «Кашира»-восемь на связи!»
Ёбтыть! «Двести четвёртый» - мой позывной! И чего это нас дежурный возжелал? Нажимаю тангенту «Моторолки»:
- «Кашира», на связи «двести четвёртый»! Что за труба-барабан?
- «Двести четвёртый», проследуй по адресу: .....ский проезд, дом восемнадцать. Поступил сигнал, что там изнасилование происходит.
Ох, бля... Только этого ещё не хватало!
- Сабир, поехали! Только на поворотах осторожнее, Шумахер!
С максимально возможной скоростью выдвигаемся на место происшествия. Оно представляет собой Богом и людьми забытый долгострой, заросший полынь-травой, омываемый дождями и посыпаемый пылью. Глянул за забор — ничего страшного, собственно, не происходит. Судя по всему, «изнасилование» вступило в финальную стадию в виде контрольного изнасилования в голову, поскольку дамочка, только что стоявшая в позитуре, романтично именуемой галантными французами «а-ля ваш», а по-русски говоря, раком, взяла хуй партнёра в рот и стала с энтузиазмом совершать возвратно-поступательные движения головой. Сабир, пиздострадалец, с вожделением наблюдал за действом в щель забора.
- Сабир, хватит сечь, как люди половое сношение совершают! Давай-ка их шуганём!
- Пагади-пагади, я ещё пасматру, э!
Бля, эротоман херов!
В этот момент просыпается рация:
- «Двести четвёртый», как обстановка? - заинтересованно спрашивает она голосом Михалыча.
- Погоди! Сабир, - говорю - КОНЧАЕТ!
- ЁБАНАВРОТМУДАКИЧЁЗАНАХУЙРАЗЪЕБАИОХУЕВШИЕВРОТВАСВСЕХЧИХПЫХВЗАЛУПУКОНСКУЮДУШУБОГАМ
АТЬ!!!! - раздаётся из «Моторолы» мощный залп Михалычевой неповторяемой лексики.
Парочка испуганно прерывает «небывалое единение». Леди, выпустив хуй партнёра из ротовой полости, натягивает трусы и оправляет юбку и вывалившиеся из кофточки сиськи. Мужик, с трудом заправляет в ширинку восставший зебб, пытается застегнуть «зиппер», прищемив при этом нежную кожу залупы, и начинает верещать. Перелезаю через забор, подхожу к горе-любовникам. Из разговора с ними выясняю, что они одноклассники, в школе любовь-морковь, там, сопли с сахаром были, потом расстались и, вот, встретились, бля «средь шумного бала, случайно»... Оба люди семейные, а тут поебаться приспичило! Вот и не утерпели! А кому-то, узревшему процесс упоительного соития, наверное, завидно стало, и стуканул...
Доложив по рации о пресечении этого кровавого преступления, едем дальше. Четыре часа утра (или ночи?)... Глаза сами собой закрываются... В динамиках всё тот же Цой: «Мама, мы все тяжело больны, мама, я знаю, мы все сошли с умаа...»
Возле станции метро стоят «гоблины». Это сотрудники вновь созданной муниципальной милиции, по задумке начальства обязанные охранять некий участок территории, а в итоге «шкурящие» всех и вся. Один из «гоблинов» делает останавливающий жест. Как же, за рулём «чёрный», сейчас мы его о-ху-я-рим!!! Подходит почему-то с моей стороны, заглядывает в салон, замечает «малыша» у меня на коленях. Несмотря на темноту, вижу, КАК меняется его лицо, становится белее бумаги, челюсть отвисает, а глаза стремятся занять место на лбу. Не стал его долго мучить, разворачиваю «лопатник» с «муркой»** и муровской бляхой:
- Спокуха, лейтенант, свои! Розыск работает!
- П-п-п-простите, т-т-товарищ майор! - еле выдавливает из себя летёха.
Движемся дальше. Бля, как же хочется спать... Хрррррр.... Нет, нельзя!
Вот, опять рация ожила!
Работаем! Эх, скорей бы домой!
Примечание:
*ОПД (мил. Жарг.)- оперативно-поисковое дело на нераскрытое преступление
** «Мурка» (мил. Жарг.) - удостоверение сотрудника Московского уголовного розыска
©Штурм, хуятор
