Вываленные из банки макароны смачно заурчали на маленькой сковородке в разогретом электроплиткой масле, распространяя аппетитный аромат. Погрузив в макаронную толщу небольшую котлетку и посыпав сверху хрупкими кудряшками сыра, Иван Петрович накрыл сковороду крышкой и, глотая густую слюну, развернул газетный свёрток. Извлечённый из свёртка пузатый солёный огурчик лёг на стол рядом с мутной гранёной стопочкой. Старик оценил получившийся натюрморт и довольная улыбка растянула его синеватые губы, углубив резкие морщины на покрытых седой щетиной щёках.
Неожиданный звонок в дверь заставил Ивана Петровича вздрогнуть. Довольное выражение лица улетучилось. В дверь снова позвонили. Досадливо чертыхаясь, старик засуетился у стола, обжигаясь и ещё больше суетясь и громче сквернословя, он снял с плитки сковородку, покрутился в поисках костыля и, сильно припадая на левую ногу, вышел из своей каморки. Звонок разрывался и, многоголосым эхо отражаясь от кафельных стен, тонул в глубине коридора.
Угрюмо проковыляв к двери, Иван Петрович сдвинул в сторону массивную щеколду. В распахнувшуюся дверь ворвался подгоняемый в спину пронзительным ноябрьским ветром санитар Серёга в синей спецовке и сдвинутой на затылок чёрной «пидарке». Приблизив к старику раскрасневшуюся физиономию, Серёга дохнул на него густым перегаром:
- Ты чё, дед, приспал на боевом посту? Принимай пациентку, ёбта!
И, обернувшись на дверь, крикнул в темноту:
- Заноси!
Два молодых парня, едва держась на ногах, протиснули в дверь носилки. Первый буркнул себе под нос:
- Посторонись.
Иван Петрович сдвинул в сторону больную ногу и сам сместился вслед за ней. Выглядывая из-за плеча нависшего над ним Серёги, полюбопытствовал:
- Кого привезли-то?
- Да, мокрощелка. «Пэпсы» возле кабака подобрали. По ходу, передоз.
Длинные ногти на свесившейся с носилок руке были выкрашены в чёрный цвет, лицо девушки, густо покрытое белым гримом с чёрными кругами вокруг глаз, заставило Ивана Петровича поёжиться.
- Кто это её разукрасил-то так?
- Кто-кто… Конь в пальто… Праздник у них сегодня. – Серёга сосредоточенно шелестел какими-то мятыми листочками. Найдя нужный, протянул его старику. – Держи направление. Расписывайся тут… Петрович, бля!
Старик оторвался от созерцания лица девушки и взял авторучку.
- Что за праздник-то? – Петрович, нацепив на нос очки, медленно выводил аккуратную загогулину, когда услышал за спиной глухой стук о кафель, обернувшись, он увидел, что санитары бросили тело на пол у входа в его каморку. – Э, э, хлопцы, вы чёй-то? Вы кудай-то?
- А куда сваливать-то? – Первому санитару слова давались с явным трудом.
- Вон туда, в разделочную неси пока. На скамейку там положи. Рядом с бабкой.
Санитары, не утруждая себя лишним весом носилок, приподняли тело девушки «за руки - за ноги» и поволокли его по коридору.
- Вот сумка ейная, там расчёска, шарф. Всё, бывай, дед. – Серёга отобрал у старика ручку и направился к выходу вслед за покачивающимися санитарами.
- А что за праздник-то, Серёж? – крикнул старик ему вслед.
- Буржуинский, Петрович, «хэловин» называется. Кино про буйство духов смотрел? – Серёга заржал, хлопнул водительской дверью серой «буханки» и включил фары.
Иван Петрович закрыл дверь и зябко передёрнул плечами. Зайдя в каморку, он окинул тоскливым взглядом стол, взял регистрационную книгу и, тяжело вздыхая, направился в «разделочную».
- Тэ-эк, труп неустановленной девушки, на вид 18-20 лет, направлен Центральным райотделом города Энска. – Целясь сквозь толстые стёкла очков, Иван Петрович старательно заполнял графы регистрационной книги. – «Телосложение»… Ага… «Волосы»… Угу…. «Доставленный(ная) одет(а)». Ага. ОдетА. Тэ-эк.
Старик подошел к скамейке, на которой навзничь, с небрежно разбросанными руками, рядом с трупом толстой старухи, лежало тело девушки. Спихнув старуху на пол и уложив руки девушки вдоль тела, он расстегнул пуговицы её блузки, бормоча под нос: «Блуза черная с орнаментом… угу… бюстгальтер… отсутствует… отсутствует… на правой груди… сбоку… родинка… юбка чёрная… чулки… трусы… отсутствуют… трусы отсутствуют…». Дрожащей рукой старик провёл по холодному мягкому животу девушки:
- Трусы отсутствуют.
Иван Петрович снял очки и вытер рукавом свитера усыпанный мелкими бисеринками пота лоб. «Трусы отсутствуют», - словно заклинание, обладающее страшной магической силой, прошептал он, осторожно дотрагиваясь до маленькой родинки на правой груди девушки.
Через мгновение, старик торопливо ковылял по коридору к двери своей каморки. Зайдя в комнату, он потрогал чайник. Тёплый. Ухватив его, он направился обратно, по дороге проверив щеколду входной двери.
Обнажённое тело девушки лежало на скамейке. Левая грудь была примята. Видимо, перед тем, как девушку нашли, она долго лежала на этом боку. Замерев на какое-то время над телом, старик, закусив нижнюю губу, поводил узловатыми пальцами по груди, по животу девушки. Кожа её приятно холодила руку. Иван Петрович поднял чайник и начал поливать живот и промежность девушки тёплой водой. Отставив в сторону пустой чайник, старик торопливо расстегнул брюки, подтащил тело девушки, свесив её ноги, к краю скамейки. Пристроился. Стараясь не смотреть на раскрашенное лицо, дрожащими руками ухватившись за бёдра, резко, с силой вошел в неё. Девушка выпустила газы и громко икнула. Старик отпрянул. Оступившись больной ногой, он покатился в угол, откуда, прикрывшись костлявыми коленками и выставив перед собой костыль, с ужасом наблюдал как девушка, поднеся ко рту ладонь, закашлялась и перевернулась на бок.
Иван Петрович сидел на краешке табурета в углу своей каморки и с невыразимой печалью во взгляде наблюдал, как девушка назвавшаяся Таней жадно уминала заботливо предложенные им макароны с котлетой. Положив вилку, Таня лихо махнула стопку разбавленного спирта и, смачно хрустнув огурцом, откинулась на стуле:
- Ух-х. Как на хавчик-то пробило. Не, ну эта сучка хороша, да? Нет чтобы «скорую», там, врача-капельницу, туда-сюда. Бросила как собаку: выкарабкивайся, мол, Татьяна, сама как хочешь! Главное, вчера, когда я без неё уехала, визжала как пилорама, на такси ей, видите ли, пришлось добираться. Ага, она там сосётся с Серёгой в сортире, а Таня жди до утра! А тут… Ну Светка, ну стерва, я тебе устрою хеловин.
Девушка принялась лихорадочно рыться в сумочке:
- А чёй-то… а где мобила-то… и кошелёк? – на вопросительный взгляд девушки, старик суетливо пожал плечами и нечленораздельно хмыкнул. – Ясно. Мусора. Бля, вот жизнь: подружка кинула, менты обчистили – не побрезговали и в инстЕ четыре хвоста…
Таня задумалась, глядя на закрашенное белой краской окно.
- Ладно. Пойду я. Поздно уже, мама волнуется. Петрович, у тебя сотка есть на такси?
Старик долго рылся в карманах, пока наконец не извлёк на свет две мятые десятки. Тяжело вздохнув, девушка взяла протянутые деньги и, со словами: «Завтра завезу», поднялась со стула. Тихо ойкнув, согнулась, зажав руку в промежности и подозрительно посмотрела на Ивана Петровича. Тот, втянув голову в плечи, старательно делал вид, что прибирает на столе.
Открывая ей входную дверь, Петрович вдруг спохватился:
- Ой, это самое… Я же за тебя расписался…
Таня, склонив голову на бок, критически поглядела на Петровича сверху-вниз и, замотав шею шарфом, растворилась в темноте ноябрьской ночи.
- Ну, ладно… ладно… – Старик прикрыл дверь, задвинул щеколду и медленно похромал в свою каморку.
Раздвинув раскладушку, Иван Петрович погасил свет и лёг, накрывшись одеялом с головой. Сон не шёл. Старик ворочался, прислушиваясь попеременно то к вою ветра за окном, то к шуму холодильной установки за стеной. Наконец, проворчав: «Да что же это, а?», откинул одеяло и сел. Неожиданно он вспомнил про оставшуюся незарегистрированной старуху. Потрогал чайник. Тёплый. Спустив с раскладушки тощие ноги, одетые в вязаные носочки, он вставил их в шлёпанцы и, захватив чайник, шаркая по кафельному полу, вышел.
©отважный адмирал Бен Боу
