Это в 1990 году приехала в Пермь рок-группа “Кино”. Группа-то – никакая, а вот солист у нее – Виктор Цой – рок-звезда, кумир. Запомнилось его смиренное обращение к толпе на стадионе “Молот”: “Маленькая просьба: не бросайте бенгальские огни на сцену, а то они пережгут провод, и что-нибудь отключится”, – и тотчас на сцену, в колонки полетели горящие бенгальские свечи.
Цой не стал шоуменом, он разбился в том же году, что и все наши иллюзии, – в 1990-м. Вчера еще мы были надеждой человечества – сегодня стали его помойкой. Запад нам подал милостыню. Запад нам шлет свои старые штаны. Но кому это – нам? НАС уже нет. Каждый сам по себе, каждый за себя. Убивай среди бела дня – никто не заступится. В 90-м обсуждается свободная продажа оружия населению.
Продукты больше не хапают мешками. Государство, не умея иного, напечатало талоны. По талонам все: колбаса, масло, крупа, макаронные изделия, “мыло хоз.”, “мыло туал.”, “СМС” (а с 1 января 1991 еще и маргарин, яйцо, чай, масло растительное, мука, соль, спички) и, конечно, вино и водка. 2 бутылки вина и 1 бутылку водки продают каждому с 21-летнего возраста при предъявлении паспорта.
За прочим товаром пермяки ходят в магазины с “визитной карточкой” – для покупки тюбика зубной пасты или пары панталонов требуется фото, ФИО и печать домоуправления. Иногородним могут отказать даже в хлебе.
Все безрезультатно, товаров становится все меньше. Предприятия перешли на “бартер” – одежду, обувь, косметику между работниками разыгрывают в лотерею.
Что такое советский маразм? Объясняю. Женщина вытягивает билетик на “саламандру” и меняет один сапог – на подростковый диван-кровать, а другой – на стеллаж о пяти полках. Меняется она с дамой – капитаном милиции, у той есть связи в мебельном магазине. Милиционерша нервничает: если стеллаж в мебельный не поступит, она останется в одном сапоге.
Советская драма. В подъезде нашего дома возле теплой батареи ночуют покупатели мебели. В нашем доме мебельный магазин, и вот они караулят завоз круглые сутки – сидят на ящиках перед магазином, слоняются вокруг дома, спят в подъездах. Утром веду сына в садик – под лестницей фигура: пожилая женщина, хорошо одетая, стоит в одних носках на коврике – обувь на батарее. Она ждет “кухню”.
Летом не стало курева. Совсем. С рук можно было купить окурки по 5-10 коп. штука, 3 руб. поллитровая банка. Толпа доведенных до крайности людей перегородила улицу Борчанинова, трамваи встали, начались беспорядки – т.н. “табачные бунты”. Власти спешно сформировали ГОМОН, оборудовали грузовики с решетками на стеклах. Приготовились.
Теперь о духовном. В 90-м добрались до Ленина. Образованная чернь мазала калом вчерашнего бога с изумительным проворством. Вчера еще он у них был гением, великим и простым, блестящим оратором с трогательной картавинкой – сегодня стал маленьким, злым матершинником, сифилитиком и кровопийцей. Моя знакомая свергла со стены портрет Ленина со словами: “Жаль, что эсеры не шлепнули душегуба! Шлепнуть надо было! Шлепнуть!”. Нет, ну женщина, мать – и вдруг такой матросский подход к проблеме...
В каждом подвале – видеосалоны: показывают потасовки и трах – часами. Подростки выползают оттуда с квадратными головами, нападают на одиночных прохожих и запинывают их до смерти – просто так.
Открываются “коммерческие отделы”, первый – в магазине “Одежда” (ул. Мира, где сейчас “Антарес”): ПНОС получал по бартеру импортные товары (бытовую технику, в основном) и выдавал как зарплату своим работникам. А те сдавали их в “комок”. В 90-м году я видел там утюг за 1000 (тысячу!) рублей. Кто-то купил, надо же. Рядом с облГАИ открыли целый коммерческий магазин – “ЛОТ”.
Безо всяких разрешений открываются коммерческие банки, пункты валютного обмена. Открывает окошко любой шустряк, пишет на фанерке: “Банк” – и торгует валютой. И никаких налогов не платит – только дань “мафии”. Партия спешно перекачивает свою баснословную кассу за бугор, а народу забивает баки проблемами какого-то Нельсона Манделы в застенках южноафриканского апартеида. Вдвойне противно оттого, что уже ни “народа” нет, ни прежних “баков”...
Что хорошего? Ну, вот – единственное в городе государственное книжное издательство, почуяв свободу, резко повернулось лицом к “нестандартной” литературе – выпустило разом 6 книжек молодых авторов, и мою в том числе. Я ужасно гордился: тогда, в 1990 году, издание книги означало признание профессионалов. “Цена 25 коп.” – было напечатано у нее на “спине”. Мой гонорар за брошюру в 62 страницы составил 800 руб. Курьез: авиабилет до Риги тогда стоил 41 руб. – две бутылки водки по госцене.
Все девочки с 5 до 20 лет танцевали ламбаду – танец освобожденных россиян. Изредка с ними танцевали и парни – как слоны.
В городе появилась первая иномарка – джип “Nissan Patrol” – у Пермэнерго. Зеваки толпились вокруг машины и гадали, зачем энергетикам “патруль”. Позже ПНОС купил “тойоту” – и понеслось, через год в Перми иномарок стало – как собак нерезаных.
В “Новом Молодежном Театре” под руководством Бориса Мильграма в помещении ДК профтехобразования с большим успехом шли спектакли “Случай в зоопарке” и “Пришел мужчина к женщине”.
Было создано “Авторадио”: информационно-сервисное вещание для водителей, с “функциональной музыкой”, – так скромно заявила о себе первая коммерческая радиостанция в Прикамье. Функциональность, кстати, стала чертой нового времени, больше сказать – условием выживания. Функционально отныне должно быть всё. И вот: музыка становится фоном, живопись – деталью интерьера, литература – жвачкой, имя автора – торговой маркой. “Винтики” совдепа безо всякого перехода делаются “винтиками” рынка. Резьбу им правит железная логика: “Хороший человек – это еще не профессия”. Их функция – крутиться и повторять: “Надо крутиться”.
День 7 ноября десять лет назад пермяки отмечали как поминки по Советской власти и завоеваниям социализма. Говорили, теперь всё будет платное: лечение, учеба. А если все деньги на еду уходят – тогда как? – недоумевали граждане. Сдохнуть, что ли? В головах отныне “americanskaya мечта” – сказочно разбогатеть внезапно и уехать из “этой страны”. А в душах страх – перед зимой и голодом, перед собственными подростками. Пустота. Ненависть к “коммунякам”, к “дерьмократам”, просто к прохожим... И острейшая ностальгия по безмятежным, задушевным прежним временам...
