Сложив свой нехитрый инструмент в изъеденную ржавчиной телегу, садовник покатил ее в сторону дома, разрезая единственным колесом только что ровно выстриженную траву. Пряный запах свежей скошенной травы, выдавленный из стеблей прямо во влажный и густеющий к вечеру воздух, забивал ноздри, растекаясь по телу усталостью и падая тяжестью в икрах. Не нагибаясь, а просто отшвыривая кое-где попадающиеся еще куски дерна в сторону ближайших розовых кустов, садовник подошел к крыльцу флигеля, в котором хранил свой скарб и проживал сам. Сейчас флигель полностью принадлежал ему: слуг кроме него почти не осталось, всех распустил хозяин, да и те, что остались – жили у подножья холма, в городке. Поместье теперь населяли только отчаянно стареющий хозяин, его кухарка, которую хозяин привез еще из колоний, и раньше заменявшая ему и жену, и он – садовник, каждый день молящийся о том, чтобы солнцепек наконец прибрал его к рукам прямо за работой, копающимся в земле, без мучений и предсмертных агоний.
Удаленный уголок, на самой вершине холма – лучшее место для того, чтобы напоследок рассказывать самому себе о долгой прожитой жизни под несмолкающий треск цикад, пьянея от верескового киселя, растворенного в темноте окон. Старик свалил тележку у самой двери и начал перебирать громыхающую связку, выуживая из нее негнущимися пальцами то один то другой ключ и прилаживая его к едва различимой в сумерках замочной скважине. Наконец, один из ключей подошел и, сделав оборот, отпер дверь, однако та не поддалась. Садовник попробовал еще раз, дернул ручку замка, и даже надавил на сопротивляющуюся дверь плечом. Дверь была заперта изнутри. Но кому это могло понадобиться, если хозяин никогда не появлялся в этой части дома, как и кухарка, ночующая в другом крыле.
Не долго думая, старик отправился к главному крыльцу дома, где его смог бы впустить сам хозяин. По-другому в дом было попасть никак нельзя. Те бездельники, что нанимались на работу к хозяину в городе, говорили, что владелец поместья специально построил его так, чтобы на первом этаже не было ни единого окна и всего две двери, ключи от которых находились бы у землевладельца. Поговаривали, хозяин боялся вторжения в свою жизнь, как огня, и жилище свое изначально задумывал, как крепость. Люди из долины недолюбливали его и всегда исподлобья поглядывали на тех, кто спускался в город за продовольствием для его кухни. Садовник редко бывал в городке, а вид дрожащей, как от холода, раскрасневшейся и запыхавшейся кухарки, возвращающейся с покупками домой, и вовсе отбивал у него охоту наведываться туда.
А что если хозяин не услышит стука в дверь или не захочет отпирать, или просто уснет – кто же тогда позволит садовнику пройти к своему жилищу? Не ночевать же в саду, все-таки вечера здесь на холме слишком прохладны, да и ветер ночью пробирает до костей. Старик поежился от одной мысли о том, как придется искать убежища в колючих зарослях, если хозяин не спустится к крыльцу. Тем временем, во дворе становилось все темнее, на небе стали проявляться первые звезды, с которых, наверное, и опускался этот холодный ветер, такой же холодный как их бледный свет. К травянистым ароматам и запаху, источаемому розовыми кустами, добавился еще какой-то едва уловимый оттенок, от которого у старика по спине побежали мурашки. Сладковатый, и как будто обволакивающий нёбо, терпкий и маслянистый, превращающий каждый вдох в глоток.
Старик постучал в дверь. Оглянувшись на панораму, открывающуюся у подножья холма, он заметил, как в долине загораются окна домов. Постепенно все новые и новые огоньки зажигались то тут то там, вея домашним уютом и теплыми постелями. На стук в дверь никто не отвечал. Старик повторил попытку, но уже более настойчиво. Прислонив ухо к замочной скважине, садовник стал вслушиваться в тишину комнат, чтобы уловить шарканье хозяйских ног по истертым ступеням. Как верный пес. Огней внизу становилось все больше, а холод забирался все глубже под рубаху, как ледяная вода, окатившая голову, пролившись за шиворот. Новый запах, который раньше старику не приходилось ощущать, становился все более навязчивым. Казалось, он становился более едким и прогорклым. Старик закашлялся.
Наконец, из тишины за дверью садовнику удалось расслышать приближающуюся неуверенную поступь хозяина. С облегчением старик приготовился объяснять причину, по которой побеспокоил его так поздно.
- Кто там? – трухлявый голос хозяина, казалось, рассыпается в щепки на каждом слове.
- Это я, хозяин, моя дверь заперта. Позвольте, я пройду через парадный вход и пойду к себе спать.
Никто не ответил и старик вновь постучался.
- Хозяин, тут холодно. Я тут до утра не пробуду. Впустите, – в голосе садовника уже сквозила требовательность, щекочущая гортань
- Уходи – хозяин произнес это едва слышно, но слово его почему-то прозвучало непривычно уверенно.
- Хозяин, я бы рад. Но кто-то запер мою дверь.
- Это сделал я.
- Как? – ошеломленно гаркнул садовник: Зачем? Слова бились об стенки в миг пересохшего горла, как камни, падающие в колодец.
- Ты останешься здесь – хозяин говорил твердо, оставляя между словами такие большие расстояния, что они мгновенно заполнялись тревогой.
- Почему? За что? Тут уже слишком холодно.
- Это не самое страшное, поверь – голос хозяина был таким упоительно спокойным и рассудительным, слова так аккуратно ложились одно за другим, выстраиваясь как будто в строки колыбельной песни. Садовник решительно не понимал, что приключилось с настроением хозяина и отчего тот не желает пустить старика, своего одногодку, в дом. Он присел на ступеньки, прислонившись к закрытой двери спиной. За дверью шипело дыхание хозяина, ровное и частое.
Верно, хозяин сошел совсем с ума – подумал садовник, вглядываясь в мелькающую огнями долину: наверняка, совершенно обезумел от своих страхов и уже не различает своих и чужих. Огней внизу стало еще больше, а неприятный запах в воздухе стал уже совсем привычным для стариковского нюха. Как гниль, которой тянет от компостной кучи в глубине двора. Ко всему привыкаешь, особенно если понимаешь, что жить с этим придется ни день и ни два. Может, стоит привыкнуть и ночевать под открытым небом? Ведь, если задуматься, когда-то это было привычным для старика, тогда еще молодого и энергичного.
- Посмотри вниз и ты поймешь, чего тебе в действительности следует бояться, – голос хозяина из-за двери, как острое лезвие прорезал тишину. Даже цикады на время умолкли, как будто услышали его слова. Ты же еще здесь, старый полудурок?
Старик не ответил, а лишь потянулся за сигаретой и еще раз вгляделся в тень городка, распластанную на равнине у холма. О чем говорит это безумец, чего он добивается своей выходкой? Может он полагает, что это кому-то покажется смешным? Кому-то, но только не мне – он поежился от холода, который уже колол его под вечно болящими ребрами. Вдохнул едкий дым сигареты и стал всматриваться в даль.
- Что там, хозяин? Чего стоит бояться?
- Смотри на огни – хозяин отвечал сразу. Так быстро, как будто ждал вопроса. Наверное, так и было.
- Вы же знаете, я плоховато вижу, чтобы различить там что-нибудь
- Когда-то, ты хорошо видел. Ты всегда смотрел дальше всех.
- Что там хозяин, не мучьте меня, скажите что?
- Я лучше расскажу тебе одну историю.
- Валяйте, верно, это вам сейчас кажется интереснее, чем спать. Что ж, я послушаю.
- ты ведь был на войне, да, садовник? Ты не мог не быть. Мы с тобой одного возраста, значит, нам обоим пришлось поесть пороху, - старик засмеялся, подавился и зашелся кашлем. Помнишь ту войну?
- Помню, хозяин, как забыть.
- Кем ты служил?
- Какая сейчас уже разница. Тогда было не важно кем ты служил, важно – кому ты служил и сколько готов был отдать, чтоб остаться на той стороне.
- Крылатая фраза! Все ее помнят. Все кто был там, на той стороне. Все, кто остался в живых. Нас ведь не так уж много, да, старик? – старик снова засмеялся и снова подавился удушающим кашлем.
- Это верно.
- Я расскажу тебе о том, как появилась эта фраза. Помнишь, был у нас генерал, который командовал всей группировкой. Он был не старше нас с тобой, такой же молодой в те времена. Только гораздо решительнее нас и, как мне сейчас кажется, безжалостнее что ли.
- Уже и не помню…
- А вот это напрасно. Врешь ты, не мог ты его забыть. Его помнят все. Даже те, кто остались на полях сражений, в земле. Те, кого он отправлял на верную смерть. Сотни, тысячи. Сотни тысяч имен в списках. Он командовал всеми нами. Взмахнет рукой и вот уже дивизия тонет в крови на правом фланге, другой – и тысяча ложится под пули слева. Ты не мог его забыть. Ты шел туда, куда указывала его рука. И оглядывался ты всегда туда, где стоял он. Ты не мог о нем забыть.
- Может и так, продолжайте.
- Помнишь, когда мы начали отступать, когда враги сажали отстающих на штыки и топтали трупы наших братьев, они взяли его. Его и еще сотню другую человек. Он был важной шишкой. Козырем в их рукаве и он нужен был им живьем. Мы прятали его. Ты помнишь? Человек высшего сорта, как мы могли его отдать?
- Помню, его переодели солдатом, чтоб не отдавать
- Вот видишь, ты все помнишь. Ты же был там. Может, среди той окруженной сотни. Сотня плюс один. Один высшего сорта. Когда кольцо окружения сжалось вокруг нас и прорваться было уже невозможно, он сказал нам: важно, сколько вы готовы отдать, чтобы быть на вашей стороне. Я помню, как он вытер тогда кровь с ладоней нашим флагом и ушел. Мы не пошли за ним. Но на следующий день, рано утром они взяли нас. Пришли и перебили почти всех, как будто знали, где мы. Тех, что остались в живых, они забрали с собой и упекли в лагерь для военнопленных. Ты помнишь?
- Да, я бывал в тех лагерях.
- Значит, ты не забыл, как сладко нам там приходилось? А он уже ждал нас там. Оказался с нами в одной клетке. Человек высшего сорта. Его тогда не стали убивать за то, что он сдал нас и не дал погибнуть героями. Это он допустил, чтоб нас перебили, как куропаток, выстрелами в спину. Часть солдат просто сдала его охране, указав на него. Ты помнишь это?
- Слышал, громкое было дело. Солдаты сдали своего командира врагам. Позор. Говорят, о нем больше никогда не слышали, о том генерале.
- Врут или врешь ты. У истории есть продолжение: они, узнав кого взяли в плен, стали допрашивать его. Мы слышали те допросы. Их нельзя было не услышать. В конце концов, они прибили его к кресту, распяли, как Христа, Господа нашего и выставили напоказ нам во дворе, куда нас выводили. Он был жив. Один из наших подошел к нему и спросил, что тот успел сказать и сказал ли он им что-то. Генерал поднял голову, мы все это видели, и, может быть, ты видел, солдат. Он поднял голову и сказал: «я убивал миллионы, своих и чужих. И я верну мертвых и снова укажу им на ту сторону». Больше он ничего не сказал. Потом он исчез. А войну мы проиграли. Мы знали, что он выдал им все. Все до последнего. Они все знали о нас. Он отдал тогда все, что мог. Но другой стороне. Мы вернулись на свою землю калеками через много лет.
- А что с генералом?
- посмотри лучше, что там внизу?
- огни, больше ничего не различить!
- смотри внимательнее, они движутся?
- Кто, огни?
Тот свет, который раньше казался садовнику светом из окон, действительно пришел в движение. Там, где были площади загорались большие огни. Больше, чем все остальные.
- Хозяин, что это? Что это за огни.
- Это не дома. Это костры и факелы. Скоро они будут здесь.
Садовник вскочил и бросился к ограде дома, к воротам. Пробежав по саду и прислонившись к решетке, сквозь щели прищуренных глаз он старался вглядеться во тьму. Люди с факелами в руках двигались по направлению к холму. Стрик ринулся обратно к крыльцу:
- Хозяин, они идут сюда. Что им надо?
- Присядь, не суетись, ты же не дослушал историю.
- Некогда рассказывать истории, солдат. Открывай дверь!
- Еще чуть-чуть. У нас есть еще несколько минут.
- Я сказал, открывай! Исполняй приказ! – голос садовника срывался на крик, кулаками он молотил по двери.
- Вот видишь, я же говорил, ты все помнишь. И его тоже. – из-за двери лилась спокойная и тихая речь. Генерал ведь тоже вернулся домой. Никому не известный, всеми забытый. Но не забывший. Он вернулся для того, чтобы найти тех, кто его выдал. Тех, кто сел с ним в одну клетку. К нему, человеку высшего сорта. Он нашел троих из тех, кто выжил после плена. Их было всего четверо. Вскоре он нашел и четвертого. Ты помнишь?
- Открывай, падаль. Предатель! Окрой дверь. Я ничего не знаю об этом.
- Тогда взгляни на свои ладони и постарайся вспомнить.
Толпа людей с факелами огненной змеей опоясывала холм. На серпантине горной тропы было больше тысячи человек. Бежать уже было некуда. Дорога только одна и она кишит огнем и облаком дорожной пыли, которая в темноте похожа на грозовую тучу.
Старик снова сел на ступени крыльца и позвал:
- Хозяин!
- Не называй меня так, ты же знаешь к кому обращаешься.
Садовник достал и закурил еще одну сигарету. Прикуривая, в свете зажженной спички, он увидел свои ладони. Вечно ноющие и кипящие старыми неровными шрамами. В самом центре обоих запястий зияли незаросшие кожей дыры, которые старик прятал под перчатками.
- Солдат, зачем они идут сюда? Чего они хотят?
- Ты говорил, что вернешь мертвых, помнишь? Они пришли за тобой сами. Здесь внизу, каждый дом получил мертвеца с той стороны, в гробу. И каждый зажег костер у своего крыльца.
- Что мне делать?
- Ты меня спрашиваешь?
- Что они там несут? Впереди…
- Крест.
- Зачем?
- Чтобы ты снова взмахнул руками и показал куда им идти. Еще раз. Только так, как ты мог.
Садовник затянулся и снова ощутил этот навязчивый запах, преследующий его весь вечер. Он узнал его - сера.
__________________________________________
Не жрите жывотных – они вас тоже не любят
