В комнате становилось все ярче и ярче. Федя закрыл глаза ладошками, и сидел так несколько минут. Из-за спины раздался звук фонившей гитары, и постепенно, словно по спирали поднимаясь вверх, набирая громкость и мощность, заполняя все пространство вокруг, он замолк буквально на долю секунды, и заиграл Korn «Liar». Федя блаженно улыбнулся. Федя любил Korn, хотя иногда задумывался о том, что тот сводит его с ума. Просидев еще какое-то время с закрытыми глазами, предвкушая и фантазируя изменения окружающей действительности, он убрал ладошки с лица и медленно, медленно, сначала сквозь ресницы, стал рассматривать, где он.
Оглядевшись по сторонам, Федя скорчил удивленное разочарованное ебало. Он находился в пустой комнате абсолютно правильной квадратной формы. Все стены, пол и потолок были выложены белой мраморной пустотой. Федя знал, что пустота самый крепкий материал, и он никогда не понимал людей, рассказывающих о том, как они проваливались в пустоту или терялись в ней. Пустота для него всегда имела четкие граница, но вот чтобы она принимала геометрические формы - с таким он сталкивался впервые. Голос Джонатана Дэвиса забирался в углы, стекал по стенам, подпрыгивал, вонзался в правый глаз Феди и выходил через жопу, снова забираясь в углы.
Федя прошелся по кругу, раздумывая о бессмысленности своего попадания сюда. Подошел к стене и наступил на неё, сначала одной ногой, потом другой, и медленно пошел к потолку. Дойдя до потолка, он так же спокойно прогулялся и по нему. Но внутренне ощущения его перемещений никак не менялись. То, что он визуально передвигался по стенам, можно было увидеть только со стороны. Федя никак не чувствовал, что он находится параллельно полу или перпендикулярно стене, ничего не менялось в тот момент, когда он был на потолке и должен был висеть вверх ногами. Это его реально забавляло. К какой-то исходной точке он ощущал себя постоянно одинаково, как будто просто ходил по полу. Причем он был точно уверен, что комната не перемещается, она является постоянной и незыблемой. Это была его внутренняя константа.
Походив так некоторое время, Федя заскучал. От таких невероятных перемещений надавило на мочевой пузырь. И не понимая уже - на потолке, стене или полу он находится - Федя достал член и с наслаждением нассал в угол. Моча медленно растекалась по мраморной пустоте, и на промокшей части сверкающими разноцветными буквами стал вырисовываться текст. Федя внимательно присмотрелся и стал читать.
Летом я добирался на работу на велосипеде. Небольшой старый провинциальный городок на холмах. По преимуществу двух- и трехэтажные дома. Встречались и аккуратные частные домики в окружении садов за крепкими заборами, и неожиданные, нелепые многоэтажные домищи.
В коридоре на.........
Моча моментально испарилась, и дальше на мраморной пустоте ничего не было видно. Ссать Федя больше точно не хотел и не мог, как ни старался. Он стал плевать туда, где закончился текст, но слюни проявляли только по несколько букв, и невозможно было прочитать даже одно слово, так как они высыхали еще быстрее, чем небольшая лужа мочи. Но Федя не намерен был отступать. Вцепившись зубами в предплечье, он стал рвать его, сплевывая куски кожи в разные стороны. Подцепив правым нижним клыком вены, он, не раздумывая, рванул их. Кровь в первый момент мощной струёй хлынула ему на лицо и, успокоившись, стала вытекать небольшим ручейком на мраморную пустоту. Федя стал размазывать кровь широкими кругами, чтобы захватить побольше появляющегося текста. Разноцветные буквы вновь засверкали, складываясь в предложения. Ползая по окровавленной пустоте, Федя продолжил читать.
В коридоре на кафельном полу возле кафельной стены стоял красный пластмассовый ящик с пакетами молока. Рядом на небрежно расстеленной зеленой простыне лежала человеческая нога, оторванная выше колена, белая, окровавленная.
На каталке лежал мужчина лет сорока пяти.
Работали вчетвером: я, Лола, печально-ироничный Шубин и добродушный Фет.
Мы с Фетом быстро раздевали больного, разрезая одежду ножницами или просто разрывая её.
Лола обыскивала карманы, все содержимое бережно собрала, положила на стол сестринского поста: ключи, флешка, яблоко, какие-то бумажки, огрызок карандаша и карманный ингалятор от насморка.
Над столом было длинное окно в палату. В палате уже лежал один больной. Туда привезли и нового.
- В оперблок позвони, - сказал Шубин.
- Уже, - сказал я.
Шубин вешал зажимы на большие сосуды – останавливал кровь.
Я собрал бритву, начал брить обрубок ноги.
Лола определяла группу крови – на края тарелочки взяла три капли крови, в каждую капнула из пипетки индикаторы и ждала, потряхивая тарелочку.
Фет звенел капельницей.
На соседней каталке лежал мальчик, на вид лет одиннадцати. Глаза закрыты. Руки бинтами привязаны за кисти к каталке. Полоска крови на голом плече.
- Разорвал, вскрыл зубами себе вены, - сказал Шубин, заметив мой взгляд.
- Его Федей зовут, - сказала Лола. - Между прочим, твой клиент...
- Помолчи, - попросил я.
Шубин взглянул на меня, оглянулся на самоубийцу.
- Это, кстати, сын его, - бросил мне он.
- Кого? - не понял я.
- Его, - Шубин ткнул пальцем в мужчину на каталке. – Кровь узнала? – спросил он Лолу. – Иди принеси... По-моему, еще и перелом таза.
- Я рентген приволоку, - сказал Фет и вышел.
Вновь поступивший больной вдруг зашевелился, задвигался.
- Ребята, - забормотал он пересохшим ртом, - ребята, это вы чего?.. Белая комната. Пустота. Сын мой... Федя... Мне идти надо...
- В другой раз, - сказал Шубин. – В другой раз. - И четко перерезал больному горло, смотря с ненавистью прямо мне в глаза.
Федя, судорожно, уже обессилив, вымазывал собственной кровью пустоту, но больше текста не было. Нигде, нигде больше не появлялись разноцветные сверкающие буквы.
Вдруг открылась дверь, и в комнату вошел его отец. Сквозь кровавую пелену Федя видел, как он медленно подходит к нему, произнося слова, как на зажеванной магнитофонной кассете.
- Федя, ты что творишь? Два часа ночи. Тебе всего одиннадцать лет. Сколько можно сидеть за компьютером? Что это за белый экран? Федя, ты что, заснул? Что это за кровь? Откуда эта кровь? Федяяяя……
В комнате становилось все ярче и ярче.
ZafuDenZafa
