Будильник ещё крепко спал, когда Петров третий раз кряду встал на правую ногу. Оставшись довольным проделанной работой, Петров заглянул к маме. Спит. Наскоро одевшись, он наполнил спортивную сумку изъеденной морщинами посудой, поправил покосившуюся подкову и закрыл за собой дверь. Утро и соседка, Варвара Никитична, выдались хмурые. Спустившись, Петров зашагал к мусорным бакам. Достал супницу, воровато оглянулся и резким движением хлопнул гордость маминого сервиза о дно мусорки. Раздавшийся хруст удовлетворил Петрова, и в бак всё тем же незамысловатым способом перекочевало содержимое сумки до последней тарелки. Следующим номером программы Петрова были голуби. Голубей, которых разводил Афанасий Степанович, Петров не любил, и они отвечали ему взаимностью. На это Петров и рассчитывал. Устроившись под насестом, он с упоением принялся за батон, на лету подхватывая крошки. Голуби, не привыкшие к такому нечеловеческому обращению, возмущённо переговаривались. Переговоры закончились тем, что наиболее теплокровные пернатые набрали высоту и совсем скоро "Adidas", от всей души выстиранный мамой Петрова, был безнадёжно испорчен. "То, что надо!", - отметил про себя про себя Петров, покрошил птице остатки хлебобулочного изделия и направился домой, насвистывая что-то из "Кармэн". Что-то из "Кармэн" на поверку оказалось главной темой "Крёстного отца".
Мама всё ещё спала. За завтраком Петров случайно рассыпал сахар. И так семь раз. Солонку, предварительно опорожнив, он от греха подальше спрятал в перечнице. Размножив найденное на днях в почтовом ящике письмо, Петров вышел из дома. На работе он выглядел не в меру взволнованным. Возможно потому, что ни один из купленных им трамвайных билетиков не пожелал оказаться счастливым. На многочисленных заседаниях он всякий раз устраивался между тёзками и, бормоча себе под нос какую-то мантру, нервно барабанил пальцами по столу. Тёзкам казалось, что Петров не барабанит, но стучит, и не пальцами, но кулаком. Впрочем, уже вечером Петрова было не узнать. Удовлетворённый тем, как прошёл день, он бодрой походкой рассекал воздух с букетом нежных тюльпанов наперевес. Воздух рассекался в направлении высокоэтажного дома по проспекту Менделеева. Карманы распирало от гордости. Гордость Петров приобрёл в ювелирном магазине у Гоги и Магоги. Перед входом в подъезд дорогу перебежала кошка. Чёрная. Петров застыл, прикрыл глаза, выдержал паузу и нехотя открыл. Кошка всё ещё была чёрной. Трижды сплюнув через левое плечо, и, на всякий случай, через правое, Петров проследовал к лифту. От некогда бодрой походки не осталось и следа. Поднявшись на -дцатый этаж - тринадцатую кнопку Петров выкорчевал накануне - он поправил галстук и постучался.
- Ты выйдешь за меня замуж? - четверть часа спустя спросил Петров, преклонив левое, и, на всякий случай, правое колено.
- Увы, у меня есть другой, - с нарочитым сожалением ответила она.
"Что делать? Кто виноват? Неужели кошка? Найду! Убью!". Мысли проносились вихрем от уха до уха.
- С первым апреля, Петров! Выйду, конечно.
- Ваську моего не видел? - поинтересовалась она спустя ещё четверть часа. - Третий день ищу. Соседские мальчишки, паразиты, прикинули, что на Пасху можно выкрасить не только яйца, но и котов...
(с) yazon
