Закончился рабочий день, и офис, в котором работаю я и ещё семеро таких же клерков, постепенно пустел. Все разбегались по домам, торопясь успеть, кто в детсад, а кто и к началу любимого сериала. Вот, наконец, нас осталось двое.
– Ты идёшь или всю работу сегодня сработать решил? Бросай – завтра докуём. Чем потом заниматься будешь? – Говорит мне мой коллега и сосед по офису.
– Иди, я ещё побуду, – спокойно отвечаю я, а сам думаю: «Да отваливай ты быстрее!». Всё дело в том, что бежать мне особо некуда. Дома меня никто из обладающих душой не ждёт, а два лучших друга – диван и телевизор, даже не заметят, что пришёл я сегодня позже на целый час.
Вот я остаюсь один и выжидаю ещё пятнадцать минут – возможно появление кого-то из коллег, забывших самое важное в их жизни. К примеру, брелок, который купили на ошейник любимой собаке. Собака же не может ждать до завтра, у неё без этого брелока может несварение случиться.
Минуты, отведённые мной на ожидание, истекли, я пододвигаю к себе телефон и набираю номер, который запомнил на всю жизнь. Что скажу, ещё не знаю. Главное, чтобы ответили. С тоской слушаю длинные гудки. После седьмого делаю отбой и повторяю вызов. Эффект тот же. Вечер, который и так не блистал яркими красками, стал чёрно-белым, потеряв даже оттенки серого. Понуро отключаю технику и бреду на выход…
***
Всё началось где-то около трёх месяцев назад. Был такой же серый вечер, несмотря на то, что весна вовсю старалась написать свою неповторимую картину, которую рисует уже много-много сотен лет подряд, используя самые яркие краски. В раскрытое окно нагло, по-хозяйски, рвались звуки и запахи. Пели птицы так, что казалось: они знают, что сегодня последний день мира, и завтра ничего уже не будет. Пахло юной зеленью и праздником. А мне было грустно. Если кто ещё не понял – я одинок. Давно и беспросветно. Все мои друзья по школе и институту обзавелись обязанностями, и в их наполненных событиями жизнях места для меня просто уже не было. Книги – лекарство от одиночества – действенно только зимой, а телевизор надоел до боли в пятках. Дома я уже научился разговаривать с окружающими меня предметами. Я не заряжал мобильный телефон, я его кормил. Я упрашивал его не отключаться, когда он показывал, что батарейка его пуста, и он верещал, что сейчас от голода просто умрёт. Я научился уговаривать, не зависать компьютер, когда он выполнял громоздкую работу. Я говорил со всякой железякой. Можете думать, что это шизофрения, но за последнее время у меня не сломался ни один бытовой прибор. Даже бездушная техника любит, когда с ней по-человечески.
Есть у меня приятель, который принимает для себя только такой образ жизни. Одиночество его не напрягает. Он идёт по жизненному пути, не оглядываясь назад и не глядя сильно далеко вперёд. «Новый друг, а ещё лучше новая подруга каждый день» – его девиз. Мне этот девиз не очень приятен, но торчать в четырёх стенах уже невыносимо, и я согласен провести сегодняшний вечер по его правилам. Тем более что он давно это предлагал. Я набираю его номер телефона, чтобы напроситься с ним куда-нибудь.
– Алло? – Слышу на том конце телефонного провода. Милый женский голос сейчас мне, видимо, сообщит, что моим планам сбежать от тоски не суждено сбыться.
– Здравствуйте. – Говорю я. – Извините, я набираю номер телефона Вадима Сероглазова. Он дома?
– Здравствуйте. Очень хорошо, что вы сказали, чей номер набираете. Обычно просто просят позвать Вадика. Но, сожалею, ничем помочь вам не могу: Вадима здесь нет, и никогда не было. Всего хорошего.
«Не туда попал», – думаю я. Самое время положить трубку, но что-то мне не даёт этого сделать. И интересно, что девушка – моя случайная собеседница – тоже не отсоединяется. Лихорадочно соображаю, что бы ей такого сказать, и нахожу обалденный, просто гениальный вариант:
– А почему вы трубку не кладёте? – Я гений, не правда ли?!
– Этот же вопрос занимает сейчас и меня. Почему же я трубку не кладу?
– Вы думайте и всё же не разъединяйтесь, – почти умоляю я.
– Для этого необходимо, чтобы вы заинтересовали меня чем-то. Вы можете заинтересовать скучающую девушку?
«Ага! Ты тоже скучаешь!» – Думаю я, но, упаси Бог, не злорадно, а с сочувствием и пониманием, и вслух говорю:
– Я попытаюсь. Если я скажу, что за окном прекрасная погода, то я от этой банальности сильно упаду в ваших глазах?
– А вы попытайтесь. Как я узнаю – упадёте вы в моих глазах после того, что скажете, если вы этого не скажете?
– Говорю: у меня за окном просто превосходная погода. А у вас?
– Сейчас посмотрю: пять минут назад была замечательная. – И после некоторой паузы: – Ничего не изменилось, и за моим окном всё прелестно. Бедные мы, бабы, существа! Сколько лет нас разводят на знакомства фразой про погоду, и мы идём! Просто кошмар какой-то. Ладно, считайте, что вы заинтриговали меня безмерно своей оригинальностью.
Смеюсь:
– Такой вот я небанальный. Кстати, я вас ни от чего не отвлёк?
– Нет. Мой друг – проигрыватель любезно согласился подождать, пока мы не окончим нашу беседу. – Её голос нравится мне всё больше, и я стараюсь растянуть наше общение насколько возможно.
– Потрясающе! У меня тоже лучшие друзья – диван и телевизор. Но я с ними на сегодня поссорился – надоели. А что вы слушали, пока я не влез?
– Фрэнка Дюваля.
– Неужели всё так плохо? Мелодии, конечно, очень красивые, но уж очень печальные. Часом не «Аккордеон»?
– Можно подумать, что вы живёте в соседней квартире. Именно «Аккордеон». Я даже скажу больше: я закольцевала эту мелодию и слушаю её бесконечно. Отключу, когда совсем надоест.
– А давайте слушать её вместе. Я тоже сейчас включу, будем грустить дуэтом, если вы не против. И ещё, прежде чем отключиться, можно мне обнаглеть и попросить Вас назвать мне номер вашего телефона. Это, конечно, бредово выглядит: говорить по телефону и просить назвать номер. Но, если вы помните, я к вам по ошибке попал. Надеюсь, что по счастливой ошибке.
– Счастливой, говорите? Приятно. Вы какой номер набирали?
– 591467.
– А у меня 591767. Получается: до свидания?
– Всего хорошего. Спасибо вам. Так я позвоню?
– Буду ждать. Звоните примерно в это же время, днём я на работе.
– Хорошо. – Говорю я и отключаюсь.
Идти уже никуда не хочется. Кажется, что от такого общения у меня на лице образовалась и не исчезает глупая довольная улыбка. Подхожу к окну и смотрю весне в глаза. Она улыбается: «Вот такая я и есть!» Теперь и я вижу, какая ты!
***
На следующий вечер жду шести часов, чтобы позвонить в это же время, но не выдерживаю и звоню без двух минут шесть. Трубка снимается сразу, хочу думать, что она тоже ждала моего звонка. И думаю, что ждала.
– Привет, – говорю я. – Не помешал?
– Привет. Не помешали, – говорит она с радостью. Я с упоением думаю, что радость эта от моего звонка.
– Знаете, что мы вчера забыли? Познакомиться. Меня зовут Алексей.
– Очень приятно. Я Екатерина.
– Ваше Величество, вы Екатерина Первая или Вторая? – Пытаюсь пошутить я.
– Я Екатерина Единственная. За «Величество» спасибо, а за непонятливость сошлю в Сибирь, – с деланной обидой в голосе заявляет мне моя собеседница.
– Смилуйся, Императрица! Прости грешного! – Дурашливо взмолился я.
– Прощаю. Что делать? Добрая я. И вьют из меня верёвки подданные, как им того хочется, – смеётся «её Величество».
Смеюсь и я. Мы продолжаем беседовать. А спроси меня, о чём беседа – не скажу. Ни о чём. Пустое бросание слов на ветер, но приятное нам обоим. Настроение поднимается до небес, и весна смеётся над нами обоими. Но смеётся весело и беззлобно.
Дня через три я говорю Екатерине:
– Ваше Величество, в ваших закромах найдётся, что выпить?
– У меня есть бутылка красного вина. А зачем? – Заинтригованно спрашивает Катя.
– Налейте бокал, а потом я вам скажу, – говорю я и иду в свои закрома за бокалом с вином. Когда вернулся, некоторое время жду, пока Екатерина возьмёт трубку.
– Взяла, и что дальше? – Кате интересно, и она даже не делает попытки скрывать этого.
– Давайте выпьем, Катя, с вами на брудершафт!
Моя собеседница заливисто смеётся:
– А давайте! Такого у меня точно никогда не было.
– На ты, – говорю я, чокаюсь бокалом с телефонной трубкой и отпиваю несколько глотков.
– На ты, – Екатерина повторяет всё, что сделал до этого я, и продолжает: – Лови, Лёша, воздушно-телефонный поцелуй.
– Поймал. Таю. Лови и ты.
– Ну, ты и нахал! Мы с тобой знакомы всего три дня, а ты такие нескромные поцелуи отправляешь! А если провода расплавятся?
– Переживём. Я думаю, что мы с тобой теперь сможем общаться даже мысленно, – заявляю я, и мы оба счастливо хохочем.
Наше телефонное общение длится очень долго. Мы выяснили, что любим одни и те же книги, что одни и те же книги считаем мусором. Мы делимся впечатлениями от просмотренного кино, сходясь в оценках. Я читаю ей свои стихи, она читает мне свои рассказы. Это смешно, но я чувствую себя счастливым. Мы рассказываем друг другу о сослуживцах, о маленьких и больших победах, о ссорах, о придирках начальства. Когда она мне жалуется на кого-нибудь, мне хочется найти обидчика и разорвать в клочки.
***
– Знаешь, Леша. Я сегодня ехала в автобусе и поймала себя на мысли, – говорит мне как-то Катя. – У каждого человека вокруг себя нарисован заколдованный круг. И если человек не захочет тебя пускать в него, то, даже если ты туда войдёшь, будешь чувствовать себя очень неуютно. Почему? Ты никогда об этом не думал?
– Думал. И придумал такое: мы все улитки. И размер наших раковин зависит от того количества людей, которое ты хочешь в неё впустить. Но раковина не твёрдая. Она может быть в любой момент расширена, если найдётся человек, который нужен тебе в твоей ракушке. Только, если тебя позвали в чью-то ракушку, то собственную оставь где-нибудь на песке. Иначе поцарапаешь того, кто тебя позвал: он же беззащитен теперь. И та раковина будет защищать вас обоих.
– Оригинально. Про многоместные раковины я не думала.
***
А вчера наш разговор закончился отвратительно.
– Лёша, спасибо тебе, что за все три месяца ты ни разу не предложил встретиться. Так надоело разочаровываться!
Я потерял дар речи. Я очень хотел встретиться, но боялся этого, как не боялся ничего, никого и никогда. По телефону мы были оба и умные, и весёлые, и находчивые. А вдруг при встрече окажется, что всё это поза, что глаза в глаза я не смогу сказать ни слова. Или буду ей не интересен. Или она разочаруется во мне. Я очень не хотел ломать ту иллюзию счастья, которая у меня была. Пусть даже взамен её я мог бы приобрести что-то несравнимо большее и осязаемое.
– Ну, что ты молчишь?
– Я, Катюш, даже не знаю, что и сказать. Я, наверное, тоже боюсь. Я…
– Ну и дурак! – Вгоняет меня своей фразой в чёрное смрадное болото, из которого я, как мне казалось, с её помощью выбрался. Я хватаю телефон и набираю её номер раз, другой, третий… седьмой… пятнадцатый. Тщетно. Длинные гудки сообщают мне о том, что теперь в Катину раковину мне дорога закрыта.
***
Это было вчера. И сегодня, вдоволь наслушавшись длинных гудков, понимаю, что потерял нечто большее, чем просто собеседника. Земля ушла из-под ног, и тот кусочек счастья, которым я упивался в беседах с Катей, растаял, как кусочек льда в зной, и лужица воды уже высохла. Настроение описывать даже не хочется. По-моему, приговорённый к смерти ощущает себя не в пример лучше. Ему, хоть и тяжело, но всё понятно. А мне?
Сажусь в машину и еду. Есть у меня место, на которое я езжу, когда мне хорошо и когда плохо. В тридцати километрах от города бежит небольшая речушка, лениво перекатывающая свои немногие воды. Берега ее, где-то поросшие кустами и камышом, то поднимаются высокими утёсами, то плавно входят в воду. Для любого человека там найдётся место по душе. И я любил там один утёс. Здорово смотреть с него вдаль, что зимой, что летом. Там приходил я в себя и в радости, и в печали. Именно туда я и направляюсь.
Выехав за черту города, веду машину по знакомой дороге. И тут начинается дождь. Сильный июльский ливень в сентябре? А почему бы и нет? Какое мне теперь посещение моего заповедника? Я разворачиваюсь, а потом просто останавливаюсь и выключаю двигатель: дворники – всё равно не справляются. Точно – июльский ливень, потому что он закончился так же, как и начался – внезапно. Завожу двигатель и еду домой, потому что ехать туда, куда я собирался сначала - глупо. Въехать я смогу, но выбраться обратно вряд ли.
Вдруг в поле моего зрения попадает девушка. Она идёт, не обращая внимания на дождь, но не так, как ходят под дождём те, кто радуются ему. Она идёт с обречённостью вымокшего до нитки и проклявшего всё на свете человека. Некогда задорные и забавные хвостики волос цвета спелой пшеницы теперь намокли и уныло повисли. Короткая джинсовая юбка от воды кажется чёрной. Она идёт, повесив голову. И я могу со стопроцентной уверенностью сказать, что виной её отвратительного настроения не дождь.
Догоняю и, опустив стекло на двери с её стороны, говорю:
– Сударыня, садитесь, я вас подвезу.
Она смотрит на меня недоверчиво, но я весь такой положительный и смотрю так участливо, что она кивает головой и забирается на переднее сиденье рядом со мной.
– Куда вам ехать?
– Я недалеко ушла от своего дома. Вон он, за светофором. Если вы не против, я просто согреюсь у вас в машине: на улице хоть и не холодно, но дождь и ветер.
– Да ради Бога! Печку включить? – Я само участие.
– Не нужно: у вас и так тепло и главное: ветра нет. А это ничего, что я вашу машину намочу?
Я смотрю на неё – очаровательная девушка. Лицо с правильными чертами лица, милый носик. Глаза должны быть голубыми, но сейчас от каких-то внутренних переживаний они фиолетовые.
– Какая глупость! Это всего-навсего машина. Простите, я, быть может, лезу не в своё дело, но у вас что-то случилось? Не мог бы я вам чем-нибудь помочь?
Она молчит. Ну, что ж. Не буду набиваться. Но девушка, оказывается, просто собиралась с мыслями:
– Вот почему вы мужчины – сильный пол – а так всего боитесь? Почему вы держитесь за свою свободу, как за какую-то особую ценность? Мне недавно один субъект рассказывал интересную мысль насчёт раковин, что все мы, как улитки сидим в ракушках, но каждый человек готов раздвинуть свою раковину, чтобы дать место другому, близкому, любимому. Вот, что Вы думаете об этом?
– Я тоже недавно размышлял о раковинах и согласен с тем, что вам сказал ваш «субъект».
– Перестаньте! И вы туда же! Я Вам докажу, что это всего-навсего слова. Смотрите: изобретатели – все мужчины, и всё, что они изобретают, доказывает, что они – эгоисты.
– Так уж и всё. – Мне обидно за изобретателей-мужчин.
– Представьте себе – всё! Зонт – полезное изобретение, но он создан для одного – для эгоиста. Если под одним зонтом идут двое, то вымокнут оба. Или посмотрите на свою машину. Да, на любую посмотрите. Сиденье, которое справа от вас, предназначено для друга, для хорошего знакомого. Но оно отделено от вас всякими причиндалами. То есть, вы готовы усадить кого-нибудь рядом, но в то же время не близко. Скажете: я не права?
– Интересная мысль. А двуспальная кровать?
– Исключение, подтверждающее правило. Придите в мебельный магазин, и вы увидите, что на одну двуспальную кровать три модели кроватей для эгоистов. Мужчины не против объединиться для чего-то приятного. Но спать рядом? Боже упаси! Вдруг ваша соседка по кровати влезет в ваше личное пространство и будет мешать смотреть вам ваши дурацкие эгоистичные сны!
Теперь мне уже это обидно:
– Можно подумать, что мебель покупают исключительно мужчины, а их жёны и подруги стоят рядом и молчат. Какой бред! Покупка кровати – это как раз прерогатива женщины, и мы – мужчины – миримся с вашим выбором. А потом привыкаем.
– Да ну вас с вашей кроватью! Кровать здесь совсем не при чём! Может, я плохой пример привела.
Я могу поспорить, но не хочу. Девушка сейчас в таком состоянии, что слышит только то, что хочет слышать. Но всё-таки не удерживаюсь и говорю:
– Почему вы думаете, что мужчины бесстрашны по природе своей? Я считаю, что бесстрашным мужика делает страх. Страх за тех, кто ему доверился, страх за любимых, родных, близких. Страх, что кто-то посягнёт на то, что ему дорого. И мужчины боятся. Я сам недавно боялся. В подробности вдаваться не буду, а если иносказательно, то я поймал искру от падающей звезды. И так боялся, что она погаснет, что не пошёл за звездой, хотя упала она совсем рядом.
Повисла тишина. Я, видимо, потряс девушку своим откровением. А может, она сидит и презирает меня за малодушие. Ну и пусть! Кто она мне? Чтобы разорвать тишину, спрашиваю:
– Вам музыку включить?
– Что? Какую музыку? А, музыку. Как хотите. Мне, в принципе, всё равно. Или, если у Вас есть Фрэнк Дюваль, то включите его.
– Нет, Дюваль у меня дома. А здесь есть Поль Мориа. Вы хотите погрустить? Я включу Вам замечательную мелодию. Называется «Melancholy Man».
– Вот опять про мужчину, и меланхолия у мужчины, – досадливо машет рукой моя пассажирка.
Не спорю. Мне нравится эта мелодия, и мне кажется, что она понравится девушке. Салон автомобиля наполняется бессмертной мелодией известного классика. Этому творению суждено намного пережить своего родителя. Оно состоит из двух повторяющихся частей: одной меланхоличной и другой взрывной. Это не Дюваль, это совсем другое настроение. У Фрэнка лёгкий сплин, тихая, именно эгоистичная, грусть. Поль играет совсем по-другому. Его мелодии заставляют думать, что грусть это такая временная неприятность, которая закончится сразу же, как закончится мелодия. Меня он заряжает оптимизмом. По атмосфере в машине чувствую, что напряжение, сковывающее девушку, постепенно уходит, и она превращается в самую обычную мокрую мышку.
Следующая мелодия из фильма «Крёстный отец». Ложусь грудью на рулевое колесо и наслаждаюсь музыкой. А моя пассажирка вдруг поражает меня тем, что начинает читать стихи:
А где-то живёт печаль,
И где-то живёт грусть.
Кого-то мне очень жаль.
Над кем-то просто смеюсь.
Идёт вечный день, где ты.
Звёзды с луной там, где я.
Цветут у тебя цветы.
Холод и тьма у меня.
Я очень хочу к тебе
В яркий и солнечный день.
Навечно в моей судьбе
Ночи лишь чёрная тень.
Если к тебе я приду,
Твой день устремится прочь:
Ночь я собой приведу,
А быть им вдвоём невмочь.
Я автоматически продолжаю:
Быть нам вдвоём не судьба,
Как ты её ни кляни.
Вечная эта борьба.
В ней мы, увы, не одни.
Стоп! Это же мои стихи! А я их читал только одному человеку на Земле, больше того, я их писал для этого человека! Оборачиваюсь, смотрю на девушку. Она изумлённо смотрит на меня:
– Лёша?!
– Катя?! – Получается это у нас почти одновременно.
Она смотрит на меня настороженно, не зная, что будет дальше. Я тоже не знаю, что будет дальше. Я знаю только, что этого мокрого мышонка никуда не отпущу, и знаю точно, что теперь я не одинок. И я абсолютно уверен, что моя раковина раздвинулась настолько, что там теперь места хватит нам обоим. А со временем там поместятся ещё двое. Или трое. У меня ракушка очень эластичная!
ФельдЕбель Мудэ ©
