Я помню тебя, Люба Яковлева. Ноги твои сильные помню. Как сильно ты меня ими любила.
С первого дня. Тогда, в массажный кабинет физдиспансера вошел завотделения и сказал: «Надо хорошо промять члена сборной по конькобежному спорту», и все халтурщицы-массажистки дружно посмотрели на меня, дескать, дерзай, студент – у нас уже пальцы не гнутся, а ты у нас молодой, и тебе похер кого массировать – промнёшь и члена.
Член вошёл уверенно и лёг на мою кушетку. Это была ты, Люба. У тебя были голубые глаза, которые нагло и безотрывно пялились на меня все 20 минут, пока ты лежала на спине – половину времени, отведеного на массаж ног. В то время выработка массажиста измерялась в нормативных единицах, по 10 минут каждая, и за спортивно-восстановительный массаж обеих ног начислялось четыре единицы. Хотя за твои необъятные бёдра можно было бы и накинуть малёк.
Я старался что есть мочи, до судорог впиваясь в твой железный квадрицепс, и чем крепче мои руки сжимали мышцу, тем теплее становился твой взгляд. Я, как завороженный, распалялся и ломал твоё мясо одеревеневшими от напряга пальцами, а ты, не мигая, всё глубже и глубже буравила меня бесстыжими зенками, разливая по своим щекам кустодиевский румянец. Если бы ты тогда перевела взгляд пониже, то увидела бы, что халат у меня неестественно (да нет, наоборот - естественно!) топорщится по центру, и что-то, презрев медицинскую этику, так и рвется из-под него, чтобы помочь рукам потерзать твоё мясо.
Песочные часы отмерили вторые 10 минут, я перевернул тебя на живот и перевёл дух. Вторая половина процедуры прошла менее эмоционально, хотя я и отвёл душу по полной на портняжной мышце, время от времени, как бы невзначай, задевая ребром ладони твои раскалённые и слегка подмокшие трусы. Потом часы отсыпали своё, ты встала, оделась, одарила меня румяной улыбкой и вышла.
После такого гормонального всплеска меня хватило еще на пару мясистых спин. Когда же я закончил работу и вышел, то опять увидел тебя, Люба. Всё такая же румяная, ты сидела в розовой адидасовской форме сборной страны и лучезарно улыбалась мне.
- Тебе куда?, - спросила ты.
- На Малую Грузинскую.
- Пошли, подвезу, - это был приказ, ослушаться которого я не посмел, да и не хотел. Мы вышли, и я понял, что поедем мы на велосипеде.
- Садись на раму, только не сломай! Дорогая, бля, титановая, только получили.
- А ты потянешь? Я ж семьдесят пять!
- Чё, ахуел? Мне ж тренироваться с отягощением надо, просто так одной беспонтово - слишком легко. А ты меня ещё раздрочил массажем што пиздец, я щас троих, таких как ты вытяну!
И мы поехали по Садовому от Курской до Маяковки. Никогда, Люба, не забуду своих ощущений, когда мы объезжали стоявшие на остановках «бяшки», а пассажиры припадали к окнам, чтобы вылупиться на наш тандем! Я сидел на раме твоего импортного ниибаццо дорогого велика «Атомик ски», вцепившись в руль посередине, а ты горячо пыхтела мне в лопатку и наяривала по педалям. Такого чувства гордости за сборную страны я не испытывал со времени первого хоккейного матча суперсерии СССР-Канада!
По ходу поездки время от времени ты начинала как-то особенно тяжело сопеть и ускоряться. Тогда я по ошибке списывал это на плановое ускорение в спецотрезках, а истинный смысл явления открылся мне несколько позже.
Мы заехали на Зоологическую к моему другу бобслеисту Яшке Любовицкому, где ты и овладела мной, предварительно выставив Яшку в подъезд караулить велик. Больше всего мне запомнилось то, как ты, сладко потянувшись в конце процедуры, свела свои ляжки и пережала мне фаберже. В тот самый момент у меня потемнело в глазах, и я мысленно попрощался с моими будущими детишками. Яйца остались на месте, правда низ живота тянуло еще сполчаса, как у какой-нибудь бабы при менках.
С тех пор мы так с тобой больше толком и не виделись. В смысле лицом к лицу. Помня об инциденте с потягушечками, я в дальнейшем предусмотрительно ставил тебя только в коленно-локтевую позу, и отныне кто-нибудь из нас двоих был всегда повёрнут к другому спиной, то я – на раме, то ты – на диване.
Мы подружились. Я прилежно справлялся со своей ролью массажиста и мешка-балласта, а твоя спортивная форма приобретала всё большую и большую мощь. Ты почти ежедневно стала подъезжать за мной к дому, пронзительно свистела в два пальца, я покорно выбегал к тебе во двор и ты катала меня по Пресне, время от времени всё также ускоряясь и тяжело сопя. Постепенно ко мне пришло понимание физиологической подоплёки этого явления. Просто ты кончала в седле! Вероятно, французские производители велосипеда были тонкими знатоками женской природы и изготовили седло правильной конфигурации. А может быть, виной были твои могучие мышцы, натиравшие тебе при езде заветные места. Но одно было ясно – поездки на велике перестало быть для нас простой тренировкой с отягощением. Это превратилось в своеобразное амур-де-труа. Мы, трое, были такие разные, и нас тянуло друг к другу. Он – изысканный, дорогой и утончённый француз, ты, Люба - главное действующее лицо и настоящая «Родина – мать», остановившая на скаку двух таких коней и я – баловень судьбы, сперва – катают и которому потом достается главный приз (правда, раком).
Родные и близкие по-разному воспринимали нашу идиллию. Яшка, регулярно предоставлявший нам свою спальню для заключительной части тренировки, с завистью смотрел тебе вслед, пялясь на твои ноги и жопу. Он хоть и был блестящим толкачом боба и мог приседать со стокилограммовой штангой на плечах, даже и помечтать не мог о такой мышечной массе! Мой же папа, наоборот, говаривал: «Сынок! Я уже в том возрасте, когда все молодые девушки кажутся мне привлекательными. Кроме Любы...»
В конце-концов, папин авторитет начал брать верх, и я стал подумывать о замене в команде. После того, как ты сказала, что собираешься устроиться ночным сторожем в детсад по соседству, я порядочно труханул и укрепился в решении уйти на тренерскую работу. Я стал тебе упорно внушать, что Яшка – это твоя судьба, только посмотри: ты – Любовь Яковлева, он – Яков Любовицкий, полное совпадение. Параллельно я научил Яшку особенностям массажа твоих ляжек и честно предупредил его о твоей пагубной привычке сжимать бёдрами шары Моцарта, а потом позорно сбежал на сборы в «Сеченовец» под Туапсе.
Рокировка пошла на пользу всем. Благодаря тебе, Люба, у Яшки наконец-то прошли прыщи на роже. А ты, заполучив балласт потяжелее, всё продолжала наращивать тренировочные нагрузки, вскоре перешла из конькобежного спорта на шоссейные велогонки и сразу же попала в европейские призёры.
А я ещё долго потом не мог привыкнуть к тонким и хрупким ногам других девушек...
На днях в самолете разговорился с соседом по ряду- румяным немцем огромных размеров. Он похвастался, что женат на классной русской бабе, в прошлом – известной спортсменке. После пятого вискаря он разоткровенничался и рассказал, что его супруга имеет одну странность – когда ебёцца, лежа на спине, то во время оргазма начинает в воздухе крутить педали, как на велосипеде – скажите, это нормально, доктор?
Я ему посоветовал поставить тебя раком, Люба.
(с) Щикотиллло
